Вестник

      Тальесен не должен был очнуться, но тем не менее он открывает залитые кровью и грязью глаза, чувствуя жгучую боль от ожогов — чтобы встретиться с виноватым взглядом Зеврана.       Предатель.       Кажется, он рычит это вслух. А может эльф прочитал это в изгибе его бровей, искривленных губах и дрожащих от ярости и боли конечностях. Только дрожать он сейчас и может — пут и веревок не видно, но какая разница, Тальесен имел возможность убедиться в мастерстве проклятого мага. Он сидел здесь же, чуть позади Зеврана, что-то мурлыкал себе под нос и перебирал склянки с таким безмятежным, умиротворенным видом, что Создатель помоги, легко принять за блаженного.       — Asqueroso, — хрипло выдавливает из себя Ворон. — Что, даже безболезненно умереть не дадите? — усмехается он, когда Зевран вздрагивает. Он непривычно серьезен, тих и хмур. Где его бравада? Флирт с обреченными на смерть — его излюбленная забава. — Я не расскажу ничего, чего бы ты уже сам выложил, hijo de mil putas. Почему я еще жив?       — Ты жив, потому что Зевран попросил об этом, — отвечает за него Серый Страж. Он наконец поднимает взгляд от своих зелий — лицо мягкое, смотрит почти с нежностью. — Что довольно смело, если вспомнить, что он чуть не переметнулся обратно к Воронам. Цени это.       Зевран вздрагивает еще раз, почти содрогается, а Тальесену одновременно хочется засмеяться и взорваться на месте на тысячи вонючих кровавых ошметков, вымарав собой этих двоих.       — И что вы собираетесь делать?       — Да, Зевран, что мы собираемся с ним делать? — поинтересовался маг.       Предатель шумно сглотнул — даже Тальесен, у которого в ушах звенело, услышал.       — Я прошу… отпустить его, — говорит он, и в его голосе столько напряжения, словно голосовые связки натянулись как струны.       Тальесену даже не кажется, что он ослышался — нет, он просто уверился что Зев сошел с ума. Сбрендил. Спятил. Наверное, еще тогда, когда взялся за этот заказ или раньше — убийство Ринны посеяло в несчастном зерна безумия. Его было почти жаль.       Ворон кинул на Стража безучастный взгляд. Конечно, он не отпустит его. Никто в здравом уме этого не сделает. Сейчас он поднимет посох и сожжет дотла их обоих — Зеврана за то, что вообще смел предложить что-то подобное.       Страж заливается смехом.       — И только-то? Я уже готовился взять в команду еще одного Антиванского Ворона. То-то Алистер позеленел бы!       Я скорее выпью раскаленное железо, мысленно скривился Тальесен.       — Тальесен скорее выпьет раскаленного железа, чем присоединится к нам, мой Страж, — озвучил его мысли Зевран.       — Какая жалость, — растерянно говорит маг. Он кладет ладонь на щеку Зеврана в успокаивающем жесте («Ради этого предал Воронов?! — хочет завопить Тальесен. — Ради этого ты бросил меня?!»), подходит вплотную к поверженному врагу и проникновенно шепчет. — Не кори себя, ты был очень хорош в битве. Просто я лучше.       И Тальесен разражается руганью не столько от самих слов, сколько от их подтекста.       — Не думай, что это твоя последняя встреча с Воронами, — прорычал он. — Отпустишь меня — клянусь, я вернусь и перережу тебе глотку во сне и заставлю блевать собственной кровью!       — И я буду с нетерпением ждать встречи с тобой — после Мора, если ты не возражаешь.       — Ты до него не доживешь, — злобно осклабился Тальесен. Серый Страж был эльфом, белокожим, белокудрым, с лиловым узором на щеке и невзрачными серыми глазами. Безумно похожим на Аранная. Словно его более бесцветная и безжизненная версия. Такая же безумная, по всей видимости. — Я об этом позабочусь.       — Ты будешь на границе Антивы в это время, мой дорогой. Не окажешь честь передать послание? Скажи, что Моран Сурана заглянет к Грандмастеру на чай. Когда-нибудь.       Моран. Даже имя этого мага было больше похожим на антиванское, чем ферелденское. Гортанное, мелодичное. Тальесен представил, как Зевран произносит это имя с той интонацией, с которой раньше произносил имя Ринны и ему захотелось блевать. А потом Страж достал из рукава кинжал, похожий на дурацкий кухонный нож, и вонзил его в собственную ладонь. Мир померк.

***

      Он очнулся на границе Антивы. Он знал, как прошел этот путь, но лишь сейчас его сознание пришло в ясность, а воля снова принадлежала ему самому. Воспоминания были словно окутаны легкой дымкой. Это неважно.       В его память врезались серые глаза с черной поволокой, ласковые и беспощадные — вот что важно. Тальесен сомневался, что Зевран, оставшийся рядом с владельцем этих глаз, надолго останется жив.