Потомки рода Скайуокеров

      Это почти закон мироздания. Потомки рода Скайокеров от рождения носят белое. Это почти проклятие. Потомки рода Скайуокеров однажды облачаются в черное. Это кровавая связь через поколения. Любой из Скайокеров одинок. Это непреложный закон. Ни один из Скайуокеров не проживет всю жизнь на одной планете.       Все началось задолго до Энакина. Все началось даже до его матери. Это было с начала времен и только на конце их закончится. Шми знала эту семейную легенду, но так и не поведала ее своему сыну.       Прекрасная Шми помнила свою жизнь еще до рабства. Она помнила маленькую планету с фиолетовыми лесами и водой, прозрачнее воздуха. У нее было белое платье, которое вечно пачкалось и два высоких хвостика.       Она была слишком юна, чтобы запомнить, как угодила к работорговцам. Однако, отныне она носила на себе клеймо рабыни. Ее продавали с планеты на планету. Ее использовали как наложницу, как уборщицу и даже как грузчицу. Пока в один момент ее не купил Уотто.       Единственной ее радостью стал сын, который был слишком мал, чтобы говорить с ним о многих вещах. Ему было не понять ее тоски и одиночества. И как всякая хорошая мать, которая желает для своего сына только лучшего, она отпускает его. Она вырывает его из своего сердца с болью, почти кровь.       С того момента она осознала, что одиночество отныне будет непреложным аспектом ее жизни. Да, ее выкупил Ларс и сделал его женой, но она на лишь поменяла одно рабство на другое. Скайуокер снова наложница и нянька для чужого ей ребенка. Все надежды Шми избежать семейной легенды идут крахом. И ей со страхом мерещился момент, когда же ей придется надеть черное среди песков Татуина.       Она не видела, когда же одежда ее стала черной. Видел Энакин. Он бережно держал мать, пока та умирала. И в эту ночь обе туники стали черными от крови. На счастье Шми, она этого уже не поняла. Женщина была рада, что смерть ей не пришлось встретить точно так же, как и провести жизнь. В одиночестве.       Больше чем через двадцать лет, сын повторил ее печальный исход. Одиночество не поселилось в его сердце. Он родился с ним. И чем старше он становился, тем больше он становился одинок. Энакин Скайуокер был рабом при рождении, был лишним в Храме Джедаев, был закован в черную Броню. Он был неправильным джедаем, имея страсти и привязанности и стал не менее неправильным ситхом, этого не имеющим.       Он ровно, как и мать менял одно рабство на другое. Он был рабом Уотто, был ручным генералом джедаев, был цепным псом Императора. И даже если отринуть все это, он оставался рабом своей памяти. Ни дня в своей жизни он не был свободен. И едва ли хотя бы день он не был одинок.       Звезды в его памяти давно слились в сплошные белые линии, как в гиперпространстве. Он был на тысячах планет, но ни одну из них он по-настоящему не видел. Во круг него крутились тысячи людей, но ни один не был рядом. Почерневшая от крови накидка превратилась сначала в черную робу, а затем стала черным доспехом, который буквально слился с кожей.       Люку на всю жизнь запоминается контраст синюшно-белой кожи и черного доспеха. В тот момент он сам уже облачен в черное. В тот момент он уже был на куче звезд. В тот момент он уже не тот наивный паренек-фермер. И тем не менее, внутри что-то обрывается. Ломается с треском и грохотом. Тихо плавится где-то в глубине. Все разом. И ни чего из этого.       Люк везет тело отца на планету, а сам осознает всю свою ничтожность, слабость и одиночество. Что у него осталось после этой войны? Дом на Татуине разрушен. Те, кто учил его силе, в нее же и канули. Хан сосредоточен на Лее. Лея на Альянсе. Повстанцы его уважают, но он добровольно поставит на себе крест, как только привезет тело и добровольно признает кем был ему Дарт Вейдер.       Люку нет еще тридцати, а он уже потерял достаточно. И он знает, чувствует сквозь Силу, что потеряет еще много. Ему нет еще и тридцати, а он уже сменил не одну планету, он не позволительно одинок для коммандера, а также облачен во все черное. Он знает, что после его заявления их постоянно будут сравнивать и опасливо на него оглядываться. Скайуокер по-другому не может.       Люк летит домой живой, но взгляд у него мертвый. Он ставит на себе крест еще до того, как садится на землю. В Силе к нему приходит осознание этого старого семейного проклятия. И он просто смиряется. Он празднует вместе со всеми, но на душе его скребется тоска. Он знает, что этого уже никто не поймет.       Он смотрит на Лею в белом платье. Он молится Силе, чтобы фамилия Органа уберегла ее от ноши Скайуокеров. Он чувствует, что это бесполезно. Он знает Лея Органа одинока, иначе чем он, но не меньше. Это сквозит в ее глазах. От этого не убежать       Люк со страхом ждет, когда сестра наденет черное.