Превосходно. Как всегда

Когда они впервые встретились, Найлу было пятнадцать. Шла первая учебная неделя, до дня рождения Найла оставались считанные дни, и Хоран чувствовал себя уже оперившимся птенчиком, готовым к первому полету. У него были большие планы на свое шестнадцатилетие: он собирался выпить банку пива, что грелась дома под половицей среди пауков и жуков-древоточцев, выкурить обтрепанную сигарету, спрятанную в пенале с карандашами и ручками, и, может быть, уйти в отрыв где-нибудь на танцах. Про нового учителя английского языка говорила вся школа, и Найл, хотя его ещё не видел, очень радовался, потому что старый мистер Дженкинс, с большим размахом вышедший на пенсию этим летом, был ужасным занудой, а новый преподаватель мог дать им хоть какую-то передышку, по крайней мере, в первые дни. Старый Дженкинс не щадил их, они с первого дня начинали учить поэмы, а Шекспировская «Буря» давно стояла у Найла поперек горла. Когда он открывал рот, слова становились комом, и ему нужна была целая минута, чтобы превратить их в поэму. Новый учитель появился в классе с небольшим опозданием, остановился у стола, опираясь на него бедром, мечтательно уставился на часы, висящие в противоположном конце класса, прежде чем до него донесся легкий шум. Тогда он постучал по столу кончиком ручки, оглядел присутствующих так, словно впервые их видел — на самом деле он действительно впервые их видел — и слабо покачал головой, точно увиденное его не удовлетворило. В этот момент его кудри — а он был курчавым — взметнулись. Найл подумал, что чувствует запах его шампуня, хотя это не могло быть правдой, потому что сидел он за второй партой. Его звали «мистер Стайлс», он подошел к доске, чтобы написать свое имя кусочком мела, и Найл затаил дыхание, пока смотрел, как новый учитель неторопливо выводит свое имя. Он был молод — ему могло быть около двадцати семи — весьма хорош собой и обаятелен. Легкая фланелевая рубашка очень ему шла, он не застегивал все пуговицы, Найл мог видеть уголок его груди и что-то похожее на татуировку, то и дело исчезавшее за воротом, когда он двигался. Наручные часы новый учитель не носил. Стоило ему отвернуться, как девочки начали шептаться, и Найл впервые в жизни испытал легкое раздражение, взглянув на их голые ноги, торчащие из под коротких юбок. Обычно он не думал об этом (хотя у Луи только и разговоров было, что об этих ногах), а сейчас вдруг понял, как сильно ему не нравится их укороченная на целых пять дюймов форма. Он подумал, что новому учителю со своего места видна каждая пара ног в классе, и эта мысль также вызвала неприятное жжение, не имевшее ничего общего со съеденным на завтрак сэндвичем. Он спросил, читали ли они список заданной на лето литературы, убедился, что нет, после чего принялся объяснять, что их ждет в этом году. По всей видимости, ему было всё равно, слушают его или нет, но, когда класс начинал шуметь, мистер Стайлс неизменно стучал по крышке стола своей ручкой или кусочком мела. Вскоре выяснилось, что рассказывает он преинтереснейшие вещи, но только тем, кто готов его слушать — у него не было цели научить предмету всех учеников в классе, неуды он ставил с легким сердцем, отстранял от занятий с таким же безмятежным видом, с каким слушал поэмы у добровольцев, вызвавшихся к доске. Свое шестнадцатилетие Найл встретил в странных чувствах. Пиво ему не понравилось, и он вылил его в окно, оросив мамину клумбу маргариток, сигарета тоже не принесла удовольствия — Хоран чуть не подавился дымом трижды подряд и затушил её о ножку кровати. Оставались еще танцы, но Найл решил, что приключений с него хватит — спустился вниз, задул свечки на торте, стараясь не сильно дышать табаком на родителей, а потом до поздней ночи они вместе с Луи разговаривали и смеялись ни о чем и ни над чем. Томлинсон строил долгоиграющие планы прорваться в женский туалет и устроить там переполох, а Найл всё это время думал о новом учителе. Осень прошла очень быстро. Найл попробовал курить еще два или три раза, и в итоге лишь морщился, когда Луи дымил рядом с ним. Монашки застали их на чердаке, когда они спешно пытались сделать домашнее задание по математике. Запаниковав, Найл вышвырнул все их вещи в чердачное окно, однако на его беду внизу проходил директор школы в компании мистера Стайлса. Последнего дождь из тетрадей очень даже позабавил, а вот первый пришел в ярость и вызвал в школу родителей. Вскоре после этого, когда гнев Томлинсонов и Хоранов поутих, Луи усадил Найла на пассажирское сиденье отцовского автомобиля и пытался научиться водить, но влетел в дерево. До самого декабря они ходили со здоровенными ссадинами, к счастью, только ими дело и обошлось, однако на некоторое время это отбило у друзей охоту экспериментировать. Найл и Луи вернулись к учебе. Найл вернулся, а Луи... Луи решил на некоторое время сосредоточиться на футбольной команде, где у него уже были кое-какие успехи. Пока весьма скромные, однако ему явно светил основной состав. – Вы с Томлинсоном дружите с детства? – полюбопытствовал мистер Стайлс, когда Найл задержался в классе, чтобы увидеть исправления в сочинении. Мистер Стайлс редко оставлял их себе, обычно выдавая листки сразу после того, как оценки были озвучены в классе. На этот раз получилось не очень хорошо — Хоран сделал домашнее задание спустя рукава, сильно увлекшись вечерней телепередачей про спортсменов, и результат не заставил ждать себя. В этом году у него еще не было плохих отметок по предмету мистера Стайлса. – Как Вы узнали? – спросил Найл, на мгновение перестав копошиться в сочинениях. – Вы слишком разные, и, по всей видимости, знакомы давно, раз находите что-то общее и в равной степени идете друг другу на уступки, – сказал мистер Стайлс. Он всё также опирался на крышку стола, почти сидя на ней, как и на уроке, от чего казался очень высоким. – Он втягивает тебя в неприятности, пока невинные, но скоро они станут весьма ощутимыми. Вы оба могли погибнуть, если бы не додумались пристегнуться. «Это была моя идея», – обреченно подумал Найл. В голосе мистера Стайлса не было даже толики той истеричности, с которой говорили директор школы, монахини, учителя и родители, когда обсуждали их проступки. – Вы думаете... думаете, я не могу устраивать неприятности, сэр? – спросил Найл с толикой беспокойства. Взгляд учителя на миг стал оценивающим. – Ты, пожалуй, можешь. Голос учителя остался прежним, но Найлу всё равно понравилось, как он на него посмотрел. Словно впервые увидел настоящего Найла за нелепой оболочкой. За очками в роговой оправе, школьной рубашкой и вязаным жилетом. И, возможно, этот Найл вызывал у него толику уважения. Найл опустил взгляд на лист бумаги, сложенный вдвое. В сочинении не было никаких исправлений, однако в правом углу листа стояла жирная «C», напоминающая ехидную ухмылку. Его первая «C» у мистера Стайлса. – За что «C»? – спросил Найл с возмущением, хотя в самый последний момент ему удалось замаскировать его под удивление. Мистер Стайлс изогнул бровь. – В сочинении нет никаких ошибок, сэр. – За три месяца я уже понял, кто из Вас на что способен. Твоему другу я бы поставил «A» за такое сочинение. Может быть, даже «A+», если бы был в хорошем настроении, – снисходительно заметил мистер Стайлс. – А тебе, если честно, и «C» многовато. Ты не приложил должных усилий. Я такой халтурой даже пыль бы протирать побрезговал. Что отвлекло тебя от выполнения задания? Пришлось покраснеть. – Телевизор, сэр. – Телевизор, – повторил мистер Стайлс отстраненно и несколько секунд, не мигая, смотрел вперед, прежде чем снова вернулся в разговор. – Не зря монахини зовут его «машиной дьявола». – Только не когда по нему показывают Папу. Гарри улыбнулся. Вышло криво, но улыбка понравилась Найлу. Она предназначалась ему. Ни мимо пробегавшей мысли, ни теме урока, написанной на доске тем же витиеватым почерком, что и фамилия учителя в первый день, ни классу. Ему. – Иди, – мистер Стайлс мягко кивнул на дверь. Теперь Найл точно чувствовал его шампунь, и запах оказался сладким, с нотками фруктов. – И больше не приноси мне таких сочинений. Подхватив вещи, Найл выбежал за дверь с твердой уверенностью в том, что он больше не разочарует мистера Стайлса. По крайней мере, своими сочинениями. В начале декабря началась подготовка к благотворительному Рождественскому спектаклю. Ставили всегда что-то из жизни Иисуса. Чаще всего зрителям приходилось смотреть, как Мария и Иосиф бредут в поисках ночлега, пока им не позволяют остаться в хлеву. Этот год исключением не стал. Монахини сценарий любили, как и директор школы, тридцать лет назад сам принимавший участие в спектакле, и декораций для подобных сюжетов у них было в избытке. Обычно Найл старался не слишком светиться в спектакле, предпочитая стоять за сценой и тянуть за веревки, поднимая вверх звезду или сортируя реквизит, однако в этот раз он решил сходить на прослушивание. Среди учителей, отвечающих за спектакль, была фамилия мистера Стайлса, и Найл понял, что должен рискнуть. Снял очки, оставил жилет дома и пришел на прослушивание с резво бьющимся сердцем. – Найл, – удивленно проговорила сестра Катрина, увидев, как Хоран выполз на сцену, жмурясь от яркого света. – Какая неожиданность! Ты в первый раз пробуешь себя на роль в спектакле... Хоран бросил быстрый взгляд в сторону мистера Стайлса. Его расплывчатое лицо оставалось безучастным. Ему было всё равно, однако Найл всё равно подумал, что опозорился. – Полно Вам, сестра, – покачала головой сестра Абигейл, миролюбиво стряхивая крошки печенья с подола. – Дайте ему попробовать. Что ты приготовил, сынок? – Кхм. Кхм-кхм-кхм, – пытаясь прочистить горло, пробормотал Найл и, выдохнув, торжественно начал, глядя строго вперед себя: – О ты, не знающий преград! Ты шлешь своих любезных чад — в рай одного, а десять в ад, отнюдь не глядя на то, кто прав, кто виноват, а славы ради. Ты столько душ во тьме оставил. Меня же, грешного, избавил... – Прекрати немедленно! – воскликнула сестра Катрина, хватаясь за сердце. Её возглас был больше похож на поросячий визг, и Найл испуганно застыл. Теперь он ждал, что все трое отругают его, как следует, однако мистер Стайлс вопреки его ожиданиям залился громким смехом и даже похлопал в ладоши. На его лице можно было разглядеть искреннее веселье, и Хоран пожалел, что не надел сегодня очки. По крайней мере, звук аплодисментов учителя разлетелся по всей аудитории. – Вылитый архангел Гавриил! – воскликнул он, поднимаясь, чтобы продолжить хлопать стоя. Монахини взглянули на него с укором. – Мистер Стайлс, – угрожающе начала сестра Абигейл, поднимаясь с кресла, словно разъяренная индюшка. – За двадцать лет... Найлу пришлось ретироваться со сцены, пока гнев сестры Абигейл был направлен не на него, поэтому он не услышал, что там произошло за долгие двадцать лет. Вместе с тем, хоть его сердце и колотилось от страха, в ушах ещё звучали гулкие аплодисменты мистера Стайлса. – О чем ты думал? – спросил мистер Стайлс на следующий день после того, как его урок подошел к концу. Найл стоял перед ним, потупившись, не имея ни малейшего понятия, как отвечать на этот вопрос. Он догадывался, что мистер Стайлс полностью разделяет его точку зрения и даже знает что-то такое, о чем Найл пока не имел ни малейшего понятия. Во время службы его никогда не было с ними, он всегда находил предлог: то ему нужно было проверить сочинения до конца дня, то голова кружилась, то была необходимость сделать важный звонок у секретаря. И сейчас мистер Стайлс отчитывал его не за проступок, а за то, что Найл нарушил правила игры. – Не знаю... – пробормотал Найл виновато. – Что у них есть чувство юмора. Они мне точно никакую роль не дадут? – После того, что ты выкинул? Будь уверен, – сказал Гарри будто бы строго, но в его голосе проскользнуло поощрение. – Тебе не нужен этот спектакль, Найл, – добавил он уже спокойнее. – И никогда не был. Займись тем, что тебе нравится. – Я... я подумал, что будет неплохо поучаствовать, Вы ведь тоже там будете, сэр, – с долей робости признал Хоран. – Эту каторгу мне подсунул Холидей. Сам бы я ни за что не вызвался. Найл впервые слышал, чтобы кто-то, кроме учеников, звал за глаза директора просто по фамилии. Не добавляя «мистер», «профессор» или «сэр». Он видел, как мистер Стайлс общался с коллегами. Он всегда держался отстраненно, а иной раз даже еле заметно посмеивался, словно считал своих собеседников до крайности забавными и — Найлу нравилось, как звучит это слово — ограниченными. – Вы не любите школу, сэр? – полюбопытствовал Найл. На лице мистера Стайлса промелькнуло удивление, после чего он вдруг улыбнулся. Не криво, даже довольно мягко. – Я вообще ничего не люблю, Хоран. У Найла сложилось впечатление, что учитель с ним предельно честен. Хотя он и рискнул уточнить. – А английский язык и литературу? – Тут ты меня, пожалуй, подловил, – сказал мистер Стайлс, хотя по его голосу было понятно, что он уже отвлекся. – Больше не зли монахинь, – предупредил он, прежде чем отпустил его на перемену. По крайней мере, в глазах Луи он выглядел героем, каких поискать. Да и мистер Стайлс, пожалуй, отнесся к нему скорее положительно, чем отрицательно. Спектакль прошел успешно — как и всегда — а Найл, тем временем, купил себе контактные линзы. От них зудели и краснели глаза, и вскоре Хоран решил отказаться от этой затеи. Тем более, что мистер Стайлс велел ему не вертеться, а достать очки и смотреть на доску внимательно. Ослушаться его Хоран не мог, ему нравились те вкрадчивые нотки, проскальзывающие в его голосе, когда мистер Стайлс приказывал ему. Перед уходом на каникулы Найл оставил мистеру Стайлсу Рождественскую открытку с нарисованной акварельными карандашами елью и красно-желтыми шариками на ней. Он купил её в книжном магазине рядом со школой, и решил, что это будет намного лучше, чем Святой Николай, Младенец Иисус или другие элементы Рождества, тесно связанные с самим Рождением. «Уважаемый мистер Стайлс, Желаю Вам счастливого Рождества и хорошего Нового года. Найл Хоран». Он думал весь вечер, стоит ли дописать что-то еще, но в конечном итоге ничего добавлять не стал. Надпись выглядела краткой, лаконичной, совсем без вкуса, однако Найл не знал, что ещё можно сказать. Просто ему хотелось узнать мистера Стайлса поближе, а возможности не было. Рождество Найл провел в семейном кругу, ел пирог, индейку, пил грог, а на утро с радостью распаковал подарки от родителей. На каникулах они с Луи не виделись, он уехал отдыхать за границу, но часто звонил из отеля, хвастаясь, какой у него холодильник с разными вкусностями и какие вокруг него цыпочки. Хоран попытался ему позавидовать, но потерпел поражение и решил просто порадоваться. Вышло намного лучше. За день до Нового года Найл решился на отчаянный шаг: он позвонил миз Шоу, школьному секретарю, и выпросил номер телефона мистера Стайлса. – А зачем тебе номер мистера Стайлса? – спросила миз Шоу скрипучим, как плохо смазанная дверь, голосом. – Он задал на каникулы два сочинения на две тысячи слов, и я хочу узнать, это два по две тысячи или по тысяче... – Сейчас, только загляну в записную книжку. Бог лжецов не любил, но Найлу было глубоко плевать на его пристрастия. Ему нужен был номер мистера Стайлса, и он его получил, хотя миз Шоу была страшно недовольна тем, что её побеспокоили в законный выходной. В Новогоднюю ночь, когда все поцелуи были розданы, и родители готовились ко сну, вслух отмечая, каким хорошим был ужин, Найл, затаившись в полумраке гостиной, позвонил. Он ожидал, что мистер Стайлс не ответит, будет на какой-нибудь Новогодней вечеринке, но учитель снял трубку почти сразу, правда, встретил его молчанием. – Мистер Стайлс? – осторожно уточнил Найл, начиная подозревать, что миз Шоу обманула его или подсунула чей-то чужой номер по невнимательности. Он не раз слышал, как учителя шепотом говорили, что более глупой квочки они не видели в жизни, хотя была еще Честити Смит, выпускница, трижды остававшаяся на второй год. – Найл Хоран, – спокойно произнес мистер Стайлс. По лбу Найла прокатилась капля, и он вцепился в трубку двумя руками. – Как Вы узнали, сэр? – Ты мое имя на вдохе произносишь, – ответил учитель. По его голосу не было понятно, забавляет его это или отвращает, впрочем, такой способностью не мог похвастаться вообще никто. – Что-то случилось? Найл не тешил себя мыслью, что мистер Стайлс переживает за него. Просто это была обязанность школьного преподавателя — следить за тем, чтобы ученики были в порядке. Если ученик ему звонил, следовало незамедлительно откликнуться, а потом отправляться на помощь, предварительно известив полицию и администрацию школы. Сейчас мистер Стайлс действовал точно по протоколу. – Нет, сэр, – успокоившись, проговорил Хоран. – Просто хотел пожелать Вам счастливого Нового года. – Открытка была очень красноречива. Не различить иронию было сложно, однако Найл от чего-то подумал, что это не шутка. Мистер Стайлс никогда над ним не подшучивал. Иногда Найлу даже казалось, будто он держится с ним на равных. Телефонная трубка чуть не выскользнула из рук, Найл закрыл глаза. – Мистер Стайлс... Вы хотели бы увидеться? – спросил он так тихо, что помехи могли легко его заглушить. – Ты вряд ли знаешь, о чем просишь, – сказал мистер Стайлс. – Нет, сэр, – Найл сжал трубку изо всех сил, прижимаясь к ней, как жмутся к замочной скважине коварные люди, пытаясь узнать чужие секреты. – Просто я очень хотел бы Вас увидеть. – Заведи себе подружку и не доставай меня больше, – отрезал мистер Стайлс и положил трубку. Это был первый настоящий отказ в жизни Найла. Он вернулся в комнату, упал на кровать прямо в одежде, но не заплакал. У него дрожали руки, но не потому что мистер Стайлс сказал ему держаться подальше. Его обескураживала собственная смелость. И, чем больше он об этом думал, тем сильнее ему хотелось вновь появиться в жизни мистера Стайлса и показать, что так просто от него не избавиться. В январе у Найла было много забот, во многом, потому что к Луи вернулся запал. Он нашел в гараже старое охотничье ружье и коробку патронов, и они с Хораном прогуляли целых два дня, чтобы поучиться стрелять по жестянкам в парке. За этим занятием их и застукал полицейский. Он увидел, что перед ним всего лишь два подростка, которые к тому же стреляли не по белкам и воробьям, а по пивным банкам, найденным среди мусора, поэтому просто отнял ружье и отволок их в школу. Крики, стоявшие в кабинете директора, мало с чем можно было сравнить. Кричали родители, кричал Холидей и монахини тоже кричали, хотя Богу, скорее всего, это не понравилось бы. Не кричал только мистер Стайлс, стоявший в углу, скрестив руки на груди. Он, помолчав, заявил, что дело не стоит выеденного яйца, а также записи в личном деле, потому что является следствием тупости, а не хулиганства. Предложил на неделю отстранить Томлинсона и Хорана от занятий, а потом назначить отработки — школьному уборщику давно нужны были помощники. На этом и порешили. Тем не менее, за отработкой у Найла было время подумать. Подружку он не хотел совершенно. Он хотел получше узнать мистера Стайлса, разгадать, что скрывается за безучастным взглядом и сладким запахом шампуня. Но учитель не подпускал его к себе. Возможно, на то у него были основания, но Найл не видел никаких причин для такого поведения. Разве что мистер Стайлс не считал его привлекательным. Так наступил февраль. Одноклассницы завалили стол мистера Стайлса кусочками красного и розового картона. Найл, сгорая от нерешительности и злости, грустно наблюдал за тем, как сверстницы хихикают, обсуждая мистера Стайлса. Их ножки в высоких гетрах порхали туда-сюда, Найл чувствовал их первое возбуждение, и оно вызывало у него тревогу. Девочки начали краситься, распускать волосы, — пусть монахини были против — и эти маленькие женщины казались ему, как никогда, угрожающими. Он вошел в кабинет, как всегда, немного задержавшись, остановился, посмотрел на часы, висящие в конце класса — урок начался пять минут назад. Опустил взгляд на стол, разочарованно покачал головой и одним махом сгреб все открытки в мусорное ведро. Класс ахнул. Найл тоже. – День святого Валентина — языческий праздник. Пока Вы учитесь в католической школе, я не буду это поощрять, – сказал мистер Стайлс и, как ни в чем не бывало, начал вести урок. Кто-то из девочек откровенно разрыдался. Мистер Стайлс открыл дверь, чтобы они могли тихо прошмыгнуть умыться, не прерывая ход урока. Утешать он никого не собирался. Открытки пролежали в мусорном ведре до следующего дня, а потом их вытряхнул в бак уборщик. На Пасху в школе устроили ежегодную благотворительную ярмарку. Деньги церковь переправляла нуждающимся или брала на свои нужды, если не случалось никаких происшествий. Участие было добровольно-принудительным. С одной стороны, монахини не говорили, что все обязаны внести свой вклад в это мероприятие, с другой — сестра Катрина всё время напоминала о каре Господней, так что у малышей тряслись поджилки. Ребята постарше намеки понимали намного лучше. Пораскинув мозгами, Найл нашел себе самое легкое занятие: он продавал глиняные кружки, сделанные младшеклассниками на уроках прикладного искусства. Неугомонный Луи помогал детям искать шоколадные яйца. Мистер Стайлс был среди учителей, следящих за порядком — прогуливался, заложив руки в карманы, и периодически ловил ребят с косячками. Он подошел к палатке Найла после полудня, когда Хоран уже не рассчитывал его встретить. – Как успехи? – спросил он, оглядев его палатку без особого интереса, кажется, даже с толикой брезгливости. На свету его волосы выглядели, как жидкое золото и, скорее всего, были такими же горячими. Он немного щурился, и во всём будто было виновато яркое солнце, но Хоран прекрасно видел, что уголок губ учителя напряжен. Будучи новым учителем, мистер Стайлс был обязан посещать все мероприятия, а это, похоже, его нисколько не радовало. – Продал пятьдесят кружек, сэр, – похвастался Найл с каплей превосходства в голосе. Лучше него дела шли только у продавца школьной газеты, и то потому что это был самый дешевый товар на ярмарке. – Не думал, что этот хлам кому-то нужен, – заметил мистер Стайлс. – Я уговаривал, – уклончиво проговорил Найл, и уголок его губ невольно дернулся. Взгляд учителя снова стал оценивающим. На долю секунды Найлу показалось, что он стоит перед ним без одежды, прежде чем мистер Стайлс встретился с ним глазами. – Ты умеешь, – кивнул он и снова окинул беглым взглядом его палатку. – Если устал, есть кому тебя подменить. – Нет, спасибо, я совсем не устал. Сэр? – взгляд Найла вдруг стал умоляющим. – Купите кружку. – О, нет, Хоран, этот номер со мной не пройдет. Найл уперся двумя руками в стол и наклонился прямо к нему, вновь врываясь в пределы сладкого шампуня. Он не был азартным, иначе они с Луи точно пропали бы в каком-нибудь карточном клубе, однако мысль о том, что он может продать все кружки была очень заманчивой. – Пожалуйста, мистер Стайлс, – Найл облизал губы совсем ненамеренно, однако в будущем, когда бы он понял, как это работает, то точно стал бы этим пользоваться. – Одна кружка не сделает Вас беднее, но, возможно, поможет нуждающимся, – добавил Хоран, но на мистера Стайлса это, похоже, не произвело никакого впечатления. Найл грустно хлопнул ресницами. – Меня накажут, если я всё-всё не продам. Вы это разве допустите? – Сколько? – устало протянул мистер Стайлс, потянувшись за бумажником. – Полтора, – чертенком улыбнулся Найл. – Грабеж, – проворчал Гарри, опуская на блюдце бумажку и мелочь и стаскивая со стола первую попавшуюся кружку с неровным боком. – Особенно за этот хлам, – добавил он, взмахнув полученным товаром, и покинул палатку. – Спасибо Вам, мистер Стайлс, – крикнул Найл ему вслед и звонко рассмеялся, запрокинув голову назад. Сестра Абигейл посмотрела на него с укоризной. Однако деньги шли на благое дело, и она не могла возразить. Перед началом летних каникул Найл очень переживал. Тесты он написал хорошо, пусть звезд с неба не схватил, Луи — тоже, хотя он ничего не учил и пользовался «волшебным» карандашом. Хоран в магическую силу карандаша не верил, однако за друга искренне порадовался. Теперь, когда им обоим не светила летняя школа, они могли наслаждаться своими каникулами. Последние дни мистер Стайлс был совсем рассеян, планировал, по всей видимости, отдохнуть, возможно, не один, поэтому он почти не следил за классом. Только ручкой неизменно стучал, сохраняя в классе тишину. Он отпустил всех на десять минут раньше, но Найл всё равно задержался, игнорируя машущего ему Луи. Томлинсон знаком показал, что будет ждать во дворе. Они хотели покататься на велосипедах. – Приятного Вам лета, мистер Стайлс, – сказал Найл, бочком подходя к учителю. Несколько секунд взгляд преподавателя был рассеянным. Он собирал бумаги на столе, и по движениям его рук было понятно, что весь его скарб отправится в мусорную корзину. – Я жду, что ты прочитаешь список, – сказал мистер Стайлс спокойно, хотя Найл различил еле заметную угрозу. В голове замелькали «С» и «С+», ехидные, точно гнусные ухмылки злоумышленников, поджидающих его падения. Получать их у мистера Стайлса хотелось меньше всего: так бы он потерял его уважение. – Я прочитаю, сэр, – пообещал Найл. – Очень на это надеюсь, иначе у тебя будут проблемы, – произнес мистер Стайлс и дважды стукнул по столу ручкой, словно призывал класс к тишине. Найл наблюдал за его рукой, не мигая. – Я могу быть уверен, что мне не позвонят в середине июля, чтобы сообщить, что Вы с Томлинсоном угнали чей-то грузовик? – Луи придурок, но не преступник, – осторожно проговорил Найл, наконец, встречаясь с учителем глазами. По взгляду мистера Стайлса мало что можно было понять. Он становился воодушевленным лишь во время урока, но предназначался обычно не ученикам, что сидели в классе, как полуживые мыши — мыслям мистера Стайлса. – Придурки часто становятся преступниками, – заметил мистер Стайлс, впрочем, его мысли были уже где-то далеко. – Иди. Удачных каникул. – А Вы не хотите увидеться на каникулах? – набрался смелости Найл. – Я Вас картошкой жареной угощу. В закусочной. Сам я не готовлю. – Тебе шестнадцать, – сказал мистер Стайлс, как будто это всё объясняло, и указал на дверь легким кивком. Найл опустил голову. В нем боролись противоречивые чувства. Ему одинаково хотелось высказать всё мистеру Стайлсу в лицо и провалиться сквозь землю. Что именно он хотел высказывать, Найл и сам не знал. Просто он много думал о мистере Стайлсе. Хотел ему нравиться и не хотел терять его уважение. Наконец, он встал на цыпочки и, пока не передумал, ткнулся губами в щеку учителя. Теплая. Не холодная. Он всегда думал, что мистер Стайлс холоден, точно лед. Что мистер Стайлс просто глыба без чувств и эмоций, а он был человеком. Из плоти и крови. И пахло от него невероятно. Не шампунем, человеком. – Приятных Вам каникул, мистер Стайлс, – прошептал Найл и вылетел из кабинета выпущенной стрелой. В коридоре он чуть не сбил с ног сестру Абигейл, но её ворчание не могло испортить ему настроение. Это был его первый поцелуй. Пусть не в губы, пусть мистер Стайлс был ему не рад. Но первый. О лучшем он и мечтать не мог. Список книг Найл преодолел быстро, а потом они с Луи подняли на уши всю округу. Найл столько не резвился, даже когда был ребенком. Они обкатали и роликовые коньки, и велосипеды, и самокаты, познакомились с каждым мороженщиком, поплавали в каждом бассейне в округе (несколько раз их ловили недовольные соседи), стучали мячами на футбольной площадке, баскетбольной и волейбольной. Последние летние дни они провели лежа на газоне, растекаясь от духоты, словно жир на гриле. В ухо Томлинсона чуть не влез жучок, — Луи утверждал, что влез — и они долго размышляли о том, что будет, если Томмо станет домом для насекомых. Луи, как выяснился, был не против таких соседей, пока они платят за жилье — ему нравилось пугать девчонок рассказами про насекомых, змей и паукообразных. Дважды за лето Найл звонил мистеру Стайлсу, но его не было дома, и Хоран возвращался к своим делам: катался на велосипеде, ел мороженое, смотрел на облака — дел было очень много. Мама хотела, чтобы он потихоньку начал думать о колледже, но всё, о чем Найл мог думать — тонкая фланелевая рубашка, небрежно застегнутая всего на несколько пуговиц, и кусок мела, постукивающий по крышке стола. В то лето Найл много о себе узнал. Ему тяжело было находиться в компании других парней, и те несколько раз, что они с Луи пили пиво у торгового центра с общими знакомыми, оказались для Найла мучительными. Когда Томлинсон позвал его на такую прогулку в первый раз, Хоран еще не догадывался, каким чувствительным может быть его тело. Один из выпускников смотрел на него с интересом и, когда другие ребята слишком увлекались разговором, тихонько гладил его по коленке. Найл смущался, задыхался, несколько раз поперхнулся пивом, но руку выпускника со своего колена так и не убрал. В ту ночь, вернувшись домой позднее, чем обычно, Хоран познакомился со своим членом поближе, но думал всё равно о мистере Стайлсе. О его теплой коже. В начале учебного года мистер Стайлс выглядел приятно загорелым. Рубашка была новой, отливала розовым цветом, тонкие пальцы привычно сжимали кусок мела и стучали по столу, осаждая взбудораженных после каникул детей. Он прочитал им «Ночью у моря один» Уолта Уитмена, рассеянно глядя вперед себя, и Найлу показалось, что по его щеке скатилась слеза. После урока Найл покинул кабинет почти сразу, украдкой бросив взгляд на учителя. Мистер Стайлс листал свой ежедневник. День рождения был всего лишь датой в календаре. Найл задул свечки, они с Луи объелись тортом со взбитыми сливками, позвонил парень, с которым они вместе пили пиво, и наговорил комплиментов, сладких, как спелый виноград. В тот вечер Томлинсон строил обширные планы на будущее, а Хоран — на следующий день. После урока английского языка Найл будто случайно задержался, пропуская одноклассников вперед — они вылетали из кабинета точно стрелянные гильзы. Он стоял у учительского стола так долго, что мистеру Стайлсу пришлось обратить на него внимание. – Мне уже семнадцать, – сказал он, наконец. – Чего? – мистер Стайлс поднял свои глаза поверх ежедневника и, проведя пальцем по краю, перелистнул страницу. – Мне тебя поздравить? – Нет, сэр, – будто бы спокойно сказал Найл, но его голос дрожал, а лицо было красным, потому что теперь он знал, почему стоит рядом с мистером Стайлсом. Почему хочет его внимания, почему задерживается после уроков — это было очень показательное лето, и, возможно, он вырос после полученного опыта. – Вы сказали, что я не могу угостить Вас картофелем, потому что мне шестнадцать. Теперь мне семнадцать. Мистер Стайлс закрыл ежедневник и медленно положил его на крышку стола. Его лицо неуловимо изменилось. Найл подумал, что теперь мистер Стайлс в нем разочарован, теперь они оба знали, о чем Хоран так настойчиво просил. Теперь, когда он знал, его сердце билось еще сильнее. Сильнее было потоотделение. Сильнее язык распухал во рту. Сильнее дрожали руки. – Я думал, ты за лето забыл эти глупости, – в голосе мистера Стайлса отчетливо звучало лишь напряжение. – Это не глупости, – упрямо проговорил Найл. – Думай о колледже, – сухо велел мистер Стайлс. Его тон не терпел возражений, его взгляд был холоднее глыбы льда. Только Найл ещё помнил тепло его кожи, её мимолетный вкус, и холод его совсем не пугал. Правильнее было бы сказать: он не знал, что холода нужно бояться. – Я о Вас хочу думать, – не сдавался Найл, но его броня трещала по швам, и он посмотрел на мистера Стайлса с обидой и болью. – Со мной что-то не так? – Всё с тобой так, – сказал мистер Стайлс, его рука дернулась, и Найл отчетливо осознал, что его хотели потрепать по волосам. Сердце подпрыгнуло до самого горла, потому что он знал: мистер Стайлс ненавидит прикосновения. Он посмотрел на свою ладонь, и его рука вновь опустилась вдоль туловища. – Только за взрослыми мужиками бегать не надо. – Но почему я Вам не нравлюсь? – спросил Найл упавшим голосом. – Хоран, мне не нужны эти проблемы... – Со мной не будет проблем, – с мольбой в голосе сказал Найл и быстро добавил. – Сэр. – У меня уже от тебя проблемы, – сказал мистер Стайлс, пристально его рассматривая. – Иди. Найл послушно направился к двери, прижимая школьную сумку к груди, и она была, как никогда, тяжелой, словно грех. У него горели щеки, горели руки, внутренности тоже горели от стыда, от отказа, от мистера Стайлса. А сам он хотел броситься в ближайший костер, чтобы по-настоящему согреться. – Подожди, – произнес мистер Стайлс. Найл замер и неловко обернулся. На миг ему показалось, что он увидит в глазах мистера Стайлса тепло, но, как всегда, перед ним была лишь непроницаемая стена. Влекущая, засасывающая внутрь. Но стена. – Не совершай опрометчивых поступков. Ответить получилось лишь кивком, после чего Найл покинул кабинет английского языка, как никогда обескураженный отказом. Оставшиеся уроки Хоран бессовестно прогулял. Всё следующее утро Найл объяснялся перед сестрой Абигейл. Накануне она видела его в школе и была возмущена, что он не явился на урок богословия. Хоран сказал, что у него разболелась голова после урока английского языка, но монахиня не очень ему поверила. Она держала на него обиду с прошлого декабря, и Найлу стоило бы догадаться, что это может выйти ему боком рано или поздно. Сперва Найл думал, что ему стоит обидеться на мистера Стайлса. Забить на его тупой предмет (и на него самого) и заняться чем-нибудь приятным. Выпускник оставил ему свой номер, но вместо того, чтобы позвонить ему, пригласить на прогулку или просто выслушать нелепые и чуть грубые пошлости, Найл, промучившись неделю, набрал мистера Стайлса. Его номер он знал наизусть. – Мистер Стайлс? – спросил он, услышав привычную тишину, нарушаемую лишь помехами на линии. – Опять ты, – спокойно проговорил мистер Стайлс. Он не был раздражен или недоволен, просто констатировал. Для Найла это могло значить лишь то, что он уже занимал какое-то место в его жизни. Он был кем-то, кто появляется время от времени, и кого мистер Стайлс отстраняет от себя по не совсем понятным причинам, но не прогоняет. Кто-то, к кому он мог бы привыкнуть, если бы только позволил себе. – Я люблю Вас. В трубке послышался какой-то скрип. – Мистер Стайлс? – повторил Найл. Признание далось ему легче, чем он думал, и было таким сладким, что Хоран невольно им захлебнулся. Ему никогда не было так приятно и тепло. Он не думал никогда, что будет говорить эти слова живому человеку, мужчине, но он говорил, и было сладко. Сладко. Сладко. – Да? – Я Вас люблю, – повторил он, и ему захотелось сказать это ещё тысячу раз. – Это я слышал, – сказал учитель. – Ты меня идеализируешь. Внешне он был красив, он был теплым на ощупь, его голос и глаза никогда не были ключом к его мыслям. Но Найл почти сразу понял, что за ними не таится нежности к чему-либо. Ни к существу, ни к вещи, ни, возможно, к себе самому. Мистер Стайлс, возможно, не верил в людей, в мир вокруг себя и в бога, разумеется. Вероятно, на то были причины, только Найл любил то, как его голос звучит. Любил то, как его пальцы сжимают кусок мела, стучащий по столу. Он любил кривую ухмылку, насмешливый взгляд. Любил пренебрежение, с которым мистер Стайлс глядел на этот мир. Любил, потому что не мог не любить или мог, но не хотел. – Нет, сэр, я знаю, что Вы никого на свете не любите, – сказал Найл, пытаясь представить себе лицо учителя, и у него получилось, потому что он делал это много раз на дню и каждую ночь, и утром, и во время обеда. – Вы ненавидите свою работу, учителей, монахинь, даже бога. Я тоже никого не люблю. – Найл... – Нет, правда, сэр, – быстро произнес Хоран, в этот момент действительно веруя в это. – Я ни к кому не привязан. – Я завтра спрошу у тебя домашнее задание, и ты знаешь, что будет, если ты подготовишься плохо, – сказал мистер Стайлс и повесил трубку. Он так и сделал. Но Найл хорошо подготовился и несколько раз прочитал учебник, чтобы мистер Стайлс не мог снизить ему оценку, вернувшись на две темы назад или перескочив на одну тему вперед. Он не изменил к нему своего отношения, не отстранил от себя. Он позволял задавать себе вопросы и ни разу не попытался помешать Найлу остаться с ним наедине. В конце ноября в школе устроили вечер танцев. Обычно монахини строго следили, чтобы не происходило ничего неприличного. Сновали между танцующими парами, проверяли, чтобы между ними было расстояние, как минимум, в пять дюймов, и руки не опускались ниже плеч (хотя и это казалось им слишком большим допущением). В этот раз они присматривали за танцующими так же строго. Обнюхали пунш, попробовали его и предупредили, что бог всё видит, перед тем, как включили музыку. Зал украсили скромно: шариков не было, только банты светлых и темных тонов, а также ленты. На уроках труда девочки сделали бумажные украшения, птичек и рыбок, и они висели под потолком. Работы некоторых были особенно красивы, такие воздушные, словно их создали из мягких салфеток. За это они, скорее всего, получили высшие баллы и рекомендации. Найл скромно прижимался к стене, рассматривая танцующие пары. Луи уже кружил в танце одноклассницу, и рот его не закрывался ни на секунду. Трижды сестра Катрина делала ему замечания, но руки Луи раз за разом тянулись к бедрам партнерши — она была не против. У Хорана это вызывало лишь улыбку. Томлинсон мечтал об этом вечере весь месяц, а всю последнюю неделю вообще крутился, как уж на сковородке, во всю предвкушая желанный момент. Во второй половине вечера к нему подошел мистер Стайлс. Он не принарядился, как другие учителя. Не пил пунш. Плавно увиливал почти от каждого разговора. Ему не нравилось быть среди людей, это Найл улавливал особенно четко. Учеников же, вероятно, он и за людей не считал. Он вел их, они подчинялись — такое его устраивало, ровно до того момента, пока ему не нужно было слушать их тупые мысли. – Как ты? – спросил мистер Стайлс, держась на почтительном расстоянии. Его руки были заложены за спину. – Хорошо, сэр, – сказал Найл и не соврал. Вечер ему нравился. Пунш оказался вкусным, украшения — чудесными, музыка — приятной, некоторые монахини поддались искушению потанцевать, что выглядело забавно, а мистер Холидей что-то шептал на ушко мисс Олсен, учительнице по биологии, под неодобрительные взгляды некоторых монахинь. – Потанцуй с кем-нибудь. – Не хочу, – Найл прислонился плечом к стене и посмотрел на учителя снизу вверх. В приглушенном свете его лицо казалось, как никогда, привлекательным. Моложавым и чуть менее строгим. – Пригласите меня на танец. – На нас смотрит сестра Абигейл, – непринужденно сказал мистер Стайлс вместо того, чтобы осадить его. – Если бы не смотрела, Вы бы меня позвали? – еле слышно спросил Найл. Ему казалось, будто ответ может быть положительным. Мистер Стайлс вздохнул и, повернув голову, громогласно свистнул, распугивая танцующую толпу. – Харрис, подними свои руки на десять дюймов выше, – крикнул он, но даже его крик не колебался, звучал ровно и чётко. – Оуэн, держись подальше от пунша со своей флягой. Худ, я сейчас подойду, и если у тебя в кармане лежит то, о чем я думаю, у тебя большие проблемы. Проводив учителя глазами, Найл снова принялся наблюдать за Луи. Он был в ударе. После того, как танцы закончились, Хоран решил помочь с уборкой, хотя в комитет не записывался. Он вообще старался держаться подальше от комитетов, кружков и других сборищ, где его могли удерживать в узде. Нет, таким, как Луи, Найл никогда не был, однако с каждым днем он всё больше нуждался в пространстве для маневра. И, возможно, ему хотелось, чтобы мистер Стайлс видел в нем единомышленника. Непокорного. Мятежного. Одноклассники быстро упорхнули, остались лишь несколько учителей. Пустой зал выглядел разгромленным, хотя ничего плохого во время танцев не случилось. Просто он вдруг резко опустел, словно из него вынули всё живое. Юность потекла дальше, сейчас она была на улице, медленно разбредалась по домам и подворотням. За столом, где остались бумажные стаканчики, Найл наткнулся на мистера Стайлса. – Уже поздно, – сказал мистер Стайлс, собирая мусор ловким, отточенным движением. – Тебе надо было уйти вместе с одноклассниками. – Ничего со мной не случится, – ответил Найл, швырнув бумажный стакан в ведро, хотя его голос говорил: «Вам будет всё равно, правда?». – Я тебя довезу, – проговорил мистер Стайлс, забирая у него ведро. Если бы у Найла был хвост, он бы им завилял. Они высыпали мусор в бак на улице, попрощались с учителями и монахинями — мистер Стайлс говорил с ними даже суше, чем Найл — после чего подошли к школьной парковке. У него был кабриолет горчично-желтого цвета. Эта машина производила впечатление. Найл всегда думал, каково на ней ездить, но представить себя за рулем не мог — свободная машина накладывала ответственность на человека вроде него. Но мистеру Стайлсу неожиданно шла, хотя Найл не мог представить вселенную, где бы его учитель с нежностью полировал капот и называл машину своей малышкой. – А я думал, это машина Холидея, – проговорил Найл, когда они разместились. – Для тебя мистера Холидея, – сказал мистер Стайлс и знаком велел ему пристегнуться. Найл послушно щелкнул ремнем. В машине ничем не пахло, даже сладкий шампунь куда-то испарился. Найл извернулся и прислонился щекой к сиденью, чтобы смотреть на мистера Стайлса, пока он ведет. – Куда везти? – Отвезите меня к себе домой. Мистер Стайлс ничего не ответил — завел двигатель и тронулся с места, мгновенно покидая парковку. Фонари сегодня были желтые, точно мутные кошачьи глаза. Найл с удивлением смотрел, как мимо проносятся дома, спящие клумбы, дорожные знаки, дешевая инсталляция. Улица была незнакомой, нарочито чистой, безмолвной. Он точно ехал не к родителям, но сейчас Найл и не хотел их видеть. Они подъехали к широкому одноэтажному дому с небольшим забором из дерева и металла, живой изгородью в виде пышных красных роз (сейчас дремлющих в узких бутонах) и круглыми маленькими фонарями вдоль подъездной аллеи. Передняя часть участка была, как на ладони, но задняя оказалась скрыта высоким забором из дерева, стекла и металла. Даже вытянув шею, Найл бы не увидел, что прячется на участке. Машина въехала в гараж, хотя у Найла сложилось впечатление, будто он поглотил её, точно удав. – Вот ты и у меня дома, – сказал мистер Стайлс, отстегивая ремень. Пока он закрывал дверь, Найл немного огляделся. В гараже было темно, пусто, на стене что-то одиноко висело, но Хоран не сумел рассмотреть это. В отличие от гаража Томлинсонов или его родителей, здесь совсем не было хлама, краски, мешков с землей. Мистер Стайлс открыл внутреннюю дверь, и они оказались в просторном коридоре. По стенам висели полки-ступеньки, на которых стояли горшки с низкими цветами, декоративные вазы из дорогого стекла, фигурки слонов, носорогов, жирафов. Найл увидел фотографии — гор, лесов, полей, но не людей. На высоком комоде стоял телефон, тот самый, к которому мистер Стайлс подходил, когда Найл звонил ему. Здесь же стоял высокий стул, на который мистер Стайлс скорее всего не присаживался. Толстая телефонная книга, не раз использованная, но не потрепанная. Здесь же висела фотография Эвереста в простой черной рамке, точно его похоронили. Найл повел по ней пальцем. Ни пылинки. Найл попытался представить себе мистера Стайлса, делающего уборку, но потерпел поражение. Зато услышал, как мистер Стайлс прошел за его спиной, пересек кухню, открыл холодильник, достал две банки пива. Найл вошел в большую гостиную — широкую комнату с узким диваном и низким столиком, огромными окнами, сейчас не плотно зашторенными. Телевизора у мистера Стайлса не было или он находился в другой комнате, зато имелся массивный письменный стол в углу комнаты из хорошего дерева с медными ручками для ящичков, огромный музыкальный центр и бесчисленное количество книг. На низком столике стопкой лежали непроверенные сочинения, а также полупустая пепельница. – Я не знал, что Вы курите, – сказал Найл, когда мистер Стайлс сунул ему в руки холодную банку. От него никогда не пахло сигаретами. – С Вашими сочинениями не только закуришь, – ответил учитель. Банка в его руках пшикнула, выпуская воздух, и он сделал крупный глоток, опустившись в кресло. Найл сидел на краешке дивана. Он представил, как мистер Стайлс сидит в своей рубашке на этом диване, не переодевшись для дома во что-нибудь просторное, читает сочинение, морщится, достает сигарету, закуривает, продолжает читать, стряхивает пепел, зажимает сигарету губами, перечеркивает сочинение сотни раз, бормочет «ну и дрянь», раздраженно потирает переносицу, тушит сигарету, откидывается назад. Взгляд мистера Стайлса был ощутимым. Непроницаемым, но ощутимым. Найл почувствовал его на себе и посмотрел в его лицо. Он мечтал об этой секунде. Много раз рисовал в голове дом мистера Стайлса, его гостиную и другие комнаты, они никогда не выглядели так, но мистер Стайлс не мог жить в другом месте. Теперь у него был этот драгоценный миг. Они остались наедине, чужие взгляды исчезли. Мистер Стайлс больше не мог сказать, что кто-то может их увидеть. – Я пиво не очень люблю, – произнес Найл, рассматривая банку в своих руках. – Ничего крепче я тебе не предложу. Слабо улыбнувшись, Найл поставил банку на столик и подошел прямо к креслу. Взгляд мистера Стайлса по-прежнему ни о чем не говорил. Сердце у Найла стучало так громко, что мистер Стайлс, скорее всего, его слышал. Хоран выдохнул, вытащил банку из его рук и поставил рядом со своей на столик — учитель не стал возражать. Мистер Стайлс смотрел в его лицо. Помедлив секунду, Найл сел на его колено, как сидел в детстве на колене Санта Клауса в торговом центре, рассказывая человеку с наклеенной бородой свои сокровенные мечты. В ушах стучало так, что было больно. – Ох, мистер Стайлс, – прошептал он, касаясь его лица. Стоило ему ощутить мягкость гладко выбритой кожи, как сердце начало биться ещё сильнее, и жар прилил к его члену, заставляя стать твердым. Мистер Стайлс молчал, но следил за ним неотрывно. Найл снова погладил его щеку, чуть-чуть задевая волосы. Ноздри мистера Стайлса раздулись, как у змеи. Найл зачерпнул в легкие больше воздуха, а потом наклонился к его губам. Он не знал, что нужно делать, но ему и не нужно было знать: мистер Стайлс занялся его губами. У него был очень проворный и настойчивый язык, который так волшебно скользил между губами Найла, что у Хорана мурашки по коже бежали. В этот момент Найл понял, что хочет трахаться, но руки мистера Стайлса всё еще были опущены вдоль туловища, он ласкал его лишь губами, и Хоран, нащупав его кисти, положил одну на свое бедро, второй заставил сжать ягодицу. Теперь Найл знал, какими могут быть руки мистера Стайлса. В них была сосредоточена настоящая мужская сила. Он мог бы сломать его ноги одним движением, но вместо этого грубо ласкал. Не так неуклюже, как подросток у торгового центра, а по-настоящему, с силой, властью и вкусом, словно получил в свои руки что-то желанное и очень дорогое. Он вел своей рукой, и Найл чувствовал его наслаждение. Он мял его задницу, и Найл знал, что мистер Стайлс упивается этим. – Мистер Стайлс? – отрывисто спросил Найл, рассматривая лицо перед собой. Мистер Стайлс смотрел на его губы, как он не смотрел никогда и ни на что. – Можно по имени звать? – Да, можешь звать меня Гарри, – сказал мистер Стайлс и сам приблизился к его лицу, не нуждаясь ни в приглашениях, ни в разрешениях. Найл обнял его за шею. На этот раз он почти вдавил его в себя. Заставил съехать по его ноге ближе, обвил одной рукой его спину. Найл никогда не чувствовал себя таким маленьким, словно он мог сложиться пополам. У него никогда не горело столько мест сразу. Про таких, как он, говорили разное, но Найл знал, что хочет быть именно таким. Это просто ханжество. Они не знали, как классно чувствовать желание мистера Стайлса и хотеть его так же сильно. – Я люблю тебя, Гарри, – сказал Найл, когда губы мистера Стайлса покинули его. Мистер Стайлс рассмеялся в его шею, щекоча своим жаром. Найл никогда не слышал, чтобы его учитель смеялся так. – Почему ты смеешься? – Не знаю, – ответил мистер Стайлс, бегло коснувшись губами его кожи. – Просто меня давно так никто не звал. Он подхватил его на руки и, поднявшись, поставил на ноги, такие неуклюжие, что Найл чуть не упал. Казалось, будто из него вынули все кости или, как минимум, позвоночник. Найл выглядел обескураженным и взъерошенным. Дрожал, опьяненный поцелуем и легкой лаской, которая могла стоить им обоим будущего. – Уже поздно, – сказал мистер Стайлс своим обычным голосом. Что-то дрожало за темной пеленой его взгляда. – Тебе пора спать. – Ты не переспишь со мной? – спросил Найл самым невинным голосом, на какой был способен. Мистер Стайлс пробежался взглядом по его телу, ни за что не цепляясь, и вновь остановился на глазах. – Думаешь, пересплю? – Хочу этого, – осторожно сказал Найл. – Твои родители не будут волноваться? «Потому что я бы на их месте волновался», – говорил его голос, а Найл хотел ответить: «Лучше волнуйся за меня на своем месте». – Решат, что я дома у Луи, – пожал плечами Хоран. Словно услышав его мысли, мистер Стайлс усмехнулся. Спальня у мистера Стайлса была такой же просторной и прохладной, как и все комнаты в доме. Кровать была низкой, но широкой. Подушек оказалось две, но одеяло было только одно, пушистое и невесомое одновременно, пусть и стеганное по верху. Рядом с кроватью стояла подставка для цветов. В трех горшках росли хлорофитумы, придавая комнате свежий вид. Широкое окно было зашторено, рядом с дверью в ванную комнату — самый высокий шкаф на свете с зеркальной дверью. Бесчисленное количество рубашек мистера Стайлса, вероятно, прятались там. Перед кроватью лежал отрезок ковра. На столике с другой стороны — книги в мягких обложках. – Я найду тебе... – Гарри, – Найл протянул руки к его лицу, и мистер Стайлс остановился, позволяя исследовать себя. – Я тебя люблю. Стайлс погладил его острый подростковый бок и стал расстегивать пуговицы на его рубашке. По коже Найла бежали мурашки размером с крупную гальку (или ему так казалось?). Мистер Стайлс впервые выглядел сосредоточенным на том, что делает. Найл гадал, что случится дальше с его рубашкой — выбросит ли её мистер Стайлс или аккуратно сложит? Мистер Стайлс положил её на стул, потянулся к его ремню, щелкнул пряжкой. Он явно видел, как его член выпирает через штаны. Найл попытался представить, что будет сейчас. Коснется он его или нет? Мистер Стайлс спустил с него штаны, опускаясь перед ним на колени. Теперь между его членом и лицом мистера Стайлса была тонкая полоска ткани, натянутая и чуть влажная. Найл смущенно смотрел на него сверху вниз, мистер Стайлс потянул за резинку от трусов и спустил их вниз, оставаясь наедине с его членом. Найлу было очень горячо. Мистер Стайлс повел языком по стволу, и Найл сдавленно охнул. Прикосновение горячего и влажного языка не шло ни в какое сравнение с его неумелой рукой. Мистер Стайлс накрыл его ягодицы ладонями, сжал их, вызывая чувство легкой дрожи и щекотки, переходящее во влажный пожар. Найл выгнулся в спине, его член вошел в рот мистера Стайлса чуть глубже. Это было волшебно. И тут мистер Стайлс совершенно по-человечески хлюпнул ртом, и это стало еще волшебней. Найл опустил руку на его голову, сжал чудесные шелковые кудри, пропуская их между пальцами. Он чувствовал, что ему это позволено, и двинул бедрами, погружая член всё глубже и глубже. Мистер Стайлс не кашлял и не давился, в его рту было горячо, почти жарко, и так влажно, что с ума можно было сойти. У Найла слезились глаза от удовольствия и счастья, когда он думал, что мистер Стайлс действительно сейчас ублажает его ртом. Наслаждение накатывало. Стало хорошо. Особенно, когда мистер Стайлс втянул щеки и хлюпнул ртом снова. Тогда у Найла чуть вселенная не раскрошилась на атомы. Теперь рот мистера Стайлса был открыт, язык высунут по-собачьи, и Найл водил членом прямо по нему, не проталкиваясь слишком сильно. Во рту у мистера Стайлса всё свистело, он тянулся за его членом с видимым удовольствием, руки то и дело притягивали Найла ближе, прижимая промежностью к его лицу. Мистер Стайлс казался завороженным его членом, целовал у основания, в том месте, какое Найл никогда бы не счел чувствительным до того момента. И когда Найл кончил, все горячие капли исчезли у него на языке. Мистер Стайлс проворно облизал губы, встал с колен и дернул себя за галстук. Взгляд его снова был спокойным. Найла колотила дрожь. – Мистер Стайлс, сэр? – Ты, кажется, хотел звать меня Гарри. – Да, прости, – Найл вытер со лба испарину. – Я тебя в рот трахнул. Гарри криво усмехнулся. – Потому что я позволил. Но эта кривая ухмылка уже ничего не значила. Найл притянул мистера Стайлса за лицо и нежно-нежно поцеловал в щеку. Теплую, как молоко, которое он пил в детстве. Он оставил свои вещи на полу и устроился в кровати, завернувшись в одеяло, невесомое и теплое. Мистер Стайлс собрал его одежду, положил на стул, обошел кровать, разделся и опустился рядом, занимая под одеялом свое место. Он повернулся на бок, Найл обнял его со спины, прижался к его ягодицам, рука скользнула вниз, нащупала член — он был намного больше его — и сжала. – Найл. Найл старался. Было немного неудобно, и член плохо помещался в руку, но Хоран не сдавался — он хотел, чтобы мистер Стайлс кончил. Он снова возбудился. Стал тереться о мистера Стайлса, движения его руки стали слишком хаотичными. Его учитель не издавал ни звука, но дышал тяжело, и Найл увеличил трение. Стало мокро. Он вцепился в плечо мистера Стайлса зубами, кончил ему на спину. Стайлс излился в его руку. Прижимаясь лбом к спине мистера Стайлса, Найл чувствовал себя очень счастливым. Они лежали так несколько долгих секунд, после чего мистер Стайлс сел, отбросив одеяло. Салфетки лежали под столиком. Он вытер Найлу ладонь, стянул из под него простынь и, смяв в ком, направился в ванную. Найл думал его дождаться, но слишком устал. Он кончил два раза, был счастлив и просто уснул с улыбкой на губах. Когда он проснулся, мистер Стайлс уже не спал. В кухне пахло чем-то приятным — Найл понял, что страшно проголодался. Учитель опустил перед ним самую аккуратную на свете яичницу, гренки, джем, стакан кофе с молоком. Сам он либо уже успел поесть, либо был не голодным, потому что Найл ел один. Мистер Стайлс сидел напротив, пил кофе из той самой кружки и с хмурым видом листал газету. – Что-то интересное? – спросил Хоран, заталкивая в рот яичницу. – Не говори с набитым ртом, – ответил мистер Стайлс и сложил газету вдвое. – Ничего интересного. Заканчивай. Я отвезу тебя домой. Зазвонил телефон, и мистер Стайлс покинул кухню, оставляя его одного. О чем он говорил, Найл не слышал, однако, когда учитель вернулся, вид у него был более хмурый, чем обычно. – Звонил директор Холидей, – непроницаемым тоном проговорил он. – Ученик пропал. Если угадаешь кто, сэкономим время. – Что ты ему сказал? – спросил Найл, закусив губу. – Что ты у меня, – ответил мистер Стайлс, пожав плечами. – А вот как так вышло, сам объяснишь родителям. Аппетит пропал, но Найл быстро доел яичницу и гренки, чтобы не накалять обстановку. Мистер Стайлс ничего больше не говорил, сполоснул кружку, поставил в сушилку, вытер пальцы белоснежным полотенцем. Взгляд у него был задумчивым, скользил от одного предмета к другому, на Найле не задерживался. Молочник принес две бутылки, Стайлс занес их в дом и поставил в холодильник. По дороге они ехали молча. Дома и деревья проносились в два раза быстрее, чем вчера, хотя им предстояло проехать до школы, а уже потом свернуть на улицу, где жили родители Найла. Мистер Стайлс не включил радио, из-за чего молчание казалось ещё более гнетущим. Возможно, это была его привычка, потому что музыку он не включил и вчера, но Найл всё равно чувствовал себя плохо. – Ты меня теперь ненавидишь? – спросил Найл. – Нет. – Правда? – недоверчиво протянул Найл. Мистер Стайлс не смотрел на него, его непроницаемые глаза были направлены исключительно на дорогу, словно случилось бы что-то плохое, взгляни он на Найла даже мельком. – Правда, – мрачно отозвался мистер Стайлс. – Но я так злюсь, что затрахал бы тебя до смерти. Найл погладил его по щеке тыльной стороной руки. Ему стало немного полегче, особенно, когда он понял, что учитель не дернулся от его прикосновения. Когда они подъехали к дому, родители уже ждали его у подъездной аллеи, да и добрая часть соседей будто бы занималась делами на своих участках. Хораны были обеспокоены, смотрели на мистера Стайлса с легким испугом и недоверием. Найл выскользнул из машины, мама крепко его обняла и лишь после этого на него накинулись с расспросами. Оказалось, они позвонили с утра Томлинсонам, чтобы узнать, когда Найл придет домой. Луи ещё спал, к телефону подошла его младшая сестра, она-то и сказала, что Найл у них не ночевал. Тут-то родители и забили тревогу, позвонили в школу, добрались до Холидея, он поднял на уши всех учителей, пока не выяснилось, что Найл жив и здоров, под опекой мистера Стайлса. Теперь все трое — мама, папа и брат — были обескуражены и не могли взять в толк, что могло заставить Найла поехать домой к учителю английского языка вместо того, чтобы вернуться домой. – Я вчера напился во время танцев, – совершенно внезапно поведал Найл, глядя в глаза матери честными-честными глазами. – Мистер Стайлс хотел отвезти меня домой, но я не смог внятно ему ответить, куда нужно ехать. Было уже слишком поздно, в школе меня оставить было нельзя, поэтому он повез меня к себе. – Найл, о чем ты думал? – воскликнул отец, побагровев. – Ты наказан, на месяц наказан, – строго сказала мать. Старший брат укоризненно покачал головой. Он закончил школу несколькими годами раньше, мистера Стайлса не знал. Английский в те времена всё еще вел старик Дженкинс, медленно впадающий в маразм. Вряд ли он никогда не выпивал, но сейчас всем своим видом показывал, что нужно быть ответственным и порядочным человеком. – Большое Вам спасибо, мистер Стайлс, – сказал мистер Хоран, бросаясь пожимать учителю руку. Найл видел, что мистер Стайлс еле заметно дернулся, но руку всё-таки пожал и даже дежурно улыбнулся. – В голове не укладывается, как Найл мог так поступить. Он никогда раньше... никогда. Ты меня очень разочаровал, молодой человек, – добавил отец, бросив в сторону Найла строгий взгляд. Найл, как от него и ожидали, потупил взгляд. – Спасибо Вам, спасибо, – вторила миссис Хоран. Она уже подозревала самое худшее, что Найла похитили, что он погиб, но теперь камень упал с её плеч, и женщина позволила себе расчувствоваться. – Найл Вас просто обожает, он только про Ваши уроки и рассказывает. Ему наверняка очень стыдно, а я и не знаю, как Вас благодарить. Может, останетесь на чай? Не ожидая от себя подобного цинизма, Найл подумал, что она сама не знает, за что благодарит его учителя. Но наблюдать за этой сценой было приятно. Мистер Стайлс вёл себя, как само обаяние. Найл, правда, никогда не полюбил бы его, если бы учитель вёл себя так в школе. В его грубости было свое честное очарование. Он никогда раньше не видел таких взрослых, а от сверстников и вовсе ничего не ожидал. – Не стоит благодарности, – сказал мистер Стайлс, ещё раз пожав руку мистеру Хорану и совсем добродушно похлопав по плечу миссис. Это, возможно, далось ему чуть проще. – В этом возрасте от детей можно многое ожидать. У меня уже есть опыт, я работал в другой школе. Везде одно и то же, что ни танцы — кто-нибудь что-нибудь пронесет. – И мы были такими же, – кивнул мистер Хоран, вспоминая юность с нотками тоски в голосе. – Но для детей хочешь лучшего. – Полностью с Вами согласен, – проговорил мистер Стайлс медленно. – Приятно было поговорить, но мне уже пора. У меня целая стопка сочинений не проверена. Найл, – его голос стал твердым. – Твое эссе. Две с половиной тысячи слов. Ты помнишь? – Помню-помню, – пробурчал Найл, закатив глаза. От родителей и брата это не укрылось. – Как ты говоришь с учителем? – старший брат хлопнул его по спине свернутой в трубочку газетой. – Я помню, мистер Стайлс, – протянул Найл. В его глазах была мольба. Он вспомнил вчерашнюю ночь, и жар опалил ладони. Гарри, конечно, не остался бы на чай, не стал бы вести с его отцом беседу, не нашел бы предлог пробраться в его комнату. Это было бы глупо и неосмотрительно. Мистер Стайлс никогда не был глупым и неосмотрительным. Вероятно, даже в его возрасте. – Надо и мне так делать, – сказал мистер Стайлс, вызывая улыбки четы Хоранов, и, мимолетно помахав рукой, сел в машину. Найлу крепко досталось. Теперь он был под домашним арестом, но это не слишком его расстроило. Он боялся, что у мистера Стайлса будут неприятности, и теперь, когда ему удалось защитить его от наговоров, Хоран чувствовал себя всесильным. Это было вполне обыкновенное чувство для подростка, однако для Найла оно было глотком чистого воздуха. Хоран не привык грустить и унывать, он всегда был радостным, но никогда не чувствовал вдохновение. До этого момента. Ему нравилась мысль, что мистер Стайлс им увлечен. Что есть порывы, которые даже человек с такой выдержкой не может сдержать. И теперь, когда они смотрели друг на друга на уроке, между ними шел молчаливый диалог. Мистер Стайлс кивал ему, он кивал мистеру Стайлсу. Завеса тайны в его глазах была такой же плотной, Найл даже не мог сказать, какого они цвета. Для него они были просто красивыми. Через две недели после начала домашнего ареста Найл сказал родителям, что записался в комитет по планированию праздников. Теперь у него был повод задерживаться в школе допоздна, пусть на самом деле он не собирался оставаться там даже лишнюю минуту. Он не собирался играть по правилам, но хотел создать видимость — так же, как мистер Стайлс. Теперь ему стало понятно, чем именно был вызван его первичный интерес. По своей сути они были не такими уж разными. Найл всё продумал. Он ушел со школы пораньше и ждал мистера Стайлса на заправке, неподалеку от школы. Мистер Стайлс забирал его, и они ехали к нему. Если бы это был кто-то другой, они бы разминулись, запутались бы, не смогли бы избежать чужих взглядов, глупо попались бы, но Найл не хотел доставлять мистеру Стайлсу неприятности, а мистер Стайлс не позволил бы никому застукать себя с подростком. – Как тебе мое последнее эссе? – спросил Найл. – Превосходно, как всегда, – сказал мистер Стайлс, и Найл восторженно закусил губу. Он никогда не говорил «превосходно» про кого-то другого. Когда они въехали в гараж, Найл сам поцеловал его. Мистер Стайлс отстегнул его ремень, Найл чуть не перелез к нему на колени, но зацепился за руль и засмеялся в поцелуй. Отстранился. Гарри смотрел на него, и Найл невольно смутился. – Почему ты такой? – спросил он. – Я не знаю, – ответил мистер Стайлс. У Найла сложилось впечатление, что мистер Стайлс сейчас очень честен. Он улыбнулся ему снова, поцеловал в кончик носа. Мистер Стайлс погладил его по шее. Горячая жилка ударила его по пальцам, но он ничего не сказал, только приятно задержал руку. В машине стало очень тесно. Найл вспомнил прохладную спальню. – Я зайду в ванную ненадолго, ладно? – спросил Найл. – Конечно. Дверь открылась, и Найл выпорхнул из машины, прекрасно зная, куда идти. Ему нравилось у мистера Стайлса дома, потому что всё было таким же, как его учитель. Просторным и молчаливым, свежим и таинственным. Накануне он говорил по телефону с выпускником — ему нужно было узнать про секс. И хотя он почти ничего не узнал, Найл, по крайней мере, мог сказать себе, что сделал всё, чтобы мистер Стайлс остался доволен. Покончив с необходимыми приготовлениями, Найл выбрался из душа, обмотав себя полотенцем, висящем на сушилке. Мистер Стайлс ждал его в кровати. Он лежал поверх одеяла, в одежде, листал книгу и выглядел при этом очень сексуально. Хоран близоруко осмотрел его — мистер Стайлс повернул голову, заложил книгу закладкой, отложил, дернул себя за галстук. – Люблю, когда ты так делаешь, – сказал Найл, наблюдая за движениями его рук. – Иди ко мне. Найл неаккуратно сбросил полотенце и влез на кровать. Его волосы ещё были немного влажными, они поскрипывали, когда мистер Стайлс зарывался в них. Сперва он сцеловал влагу с его лица, и поцелуй в губы, что случился через мгновение, тоже был со вкусом воды. Никогда ещё вода не казалась Найлу такой вкусной, но она была такой во время их шального поцелуя. Мистер Стайлс осторожно уронил его на спину, не разрывая нежного прикосновения губ. Найл не думал, что его учитель умеет быть таким, но его руки мягко гладили его живот, не задевая пока даже возбужденный член. Родители думали, он занят в комитете по планированию праздников, а Найл сейчас был без одежды перед своим учителем по английскому, ждал, пока большой, плохо помещающийся в его руку член, наполнит его. Ему бы стоило стыдиться этого, но это было его желание, естественное, и Найл не хотел скрывать. Его одноклассницы не скрывали. Они все хотели, чтобы мистер Стайлс трахнул их, Найл не раз слышал, как они обсуждают это. И, конечно, в школе были и другие парни, как он. Скрывающие парни, но и им хотелось трахаться, и они пялились на молодого учителя, писали о нем непристойности в туалете. Просто Найл рискнул взять то, что они все так хотели. Это им должно было быть стыдно так трусить. Быть такими лузерами. Найл снова рассмеялся в поцелуй. Гарри посмотрел на него серьезно, но щеку погладил невесомо. У него были очень нежные руки. – Хочу ещё раз увидеть, как ты выбрасываешь их открытки в мусорное ведро, – сказал Найл, тоже коснувшись щеки учителя. – Хорошо. Если кто-то рискнет, я снова это сделаю. Протянув руку, Найл коснулся волос мистера Стайлса. Вспомнил, как мечтал об этом в тот день, когда мистер Стайлс купил у него кружку. Он пользовался ей, хотя и назвал хламом. В этом что-то было. – Тебе будет больно, – сказал мистер Стайлс, расстегивая рубашку. – Можем без проникновения. – Но я ведь хочу тебя, – возразил Хоран, продолжая смотреть, как мистер Стайлс раздевается. У мистера Стайлса дернулся уголок губ, однако он потянулся за смазкой, когда закончил снимать с себя одежду. Найлу нравилось то, как выглядит его учитель. Он не раз представлял его тело раньше, когда рассматривал на уроке. В тот вечер у него была возможность посмотреть на него, а сейчас... сейчас он мог почувствовать всё, что ему ещё не довелось ощутить. И он знал, что никогда не забудет этот день, этот час, эту минуту. У него всё-таки были татуировки. Красивые, пусть и немного выцветшие. Птицы, ветви, бабочка. Бабочка могла значить легкомысленность, вот только у мистера Стайлсе вообще не было ничего легкого, кроме разве что его поцелуев. А ещё Найлу нравилось то, что происходило с его ноздрями, когда мистер Стайлс смотрел на него. Он даже мог сказать, что ноздри мистера Стайлса в него влюблены. Мистер Стайлс перевернул его на живот, заставил упереться в постель коленями. Хоран представлял, что боль, которую он почувствует, можно будет сравнить лишь с распятием, но то, что он почувствовал, было за гранью добра и зла, потому что сперва мистер Стайлс поцеловал его. Прямо в расселину. Ноги Найла могли бы съехать, если бы Гарри вдруг за них не взялся. Он поцеловал внутреннюю сторону одного бедра, второго, поцеловал мошонку, поцеловал всё, до чего мог дотянуться, и продолжил целовать без остановки. У Найла дрожали локти, горело лицо, мистер Стайлс продолжал целовать его, пока Хоран, наконец, не почувствовал боль, но это был его член. – Гарри, подрочи мне, – проговорил Найл еле слышно. Его голос был слишком глухим и напряженным. – Подожди немного, – ответил Гарри, погладив его между ягодицами. – Хочу, чтобы ты кончил в нужный момент. Он смазал свои пальцы и начал тянуть его. Осторожно и мягко. Найл тоже пытался тянуть себя. Вчера дома и сегодня в ванной мистера Стайлса, и каждый раз был болезненный, как первый, но сейчас было по-другому. То ли мистер Стайлс действовал иначе, то ли всё дело было в том, что он уже немного привык к этому ощущению. Его пальцы сделали Найла скользким, и, если честно, член у него болел сильнее. Мистер Стайлс коснулся его, лишь когда вошел. Его рука была в смазке, и Найл подумал, что всегда будет трогать себя лишь с этим вязким гелем — это было намного приятнее. Это было тяжело. Потому что мистер Стайлс был большим, потому что он был узким — но это было тяжело. Однако Найл позволил учителю совершить несколько фрикций и кончить себе на спину. До пика он довел Найла рукой. – В следующий раз тебе придется немного походить с пробкой, чтобы я мог трахнуть тебя хорошенько, – сказал мистер Стайлс. Найл согласился. В тот вечер он снова кончил ему в рот, а потом просто смотрел, как мистер Стайлс проверяет сочинения, пока не задремал рядом. Уже на следующих выходных Найл тщательно подготовился к их встрече. Сказал родителям, что ему необходимо сделать проект с Томлинсоном, слезно попросил Луи прикрыть его, а сам поехал к мистеру Стайлсу на такси. Было немного тяжело, Найл впервые в жизни ходил с пробкой в заднем отверстии, но это ни сколько не умерило его пыл. Он знал, что дальше будет легче, мистер Стайлс сказал ему об этом. Вытянув из него пробку, мистер Стайлс лишь еле заметно кивнул. Им понадобилось столько же смазки, сколько и в прошлый раз, но теперь было значительно легче. Он явно был доволен им, потому что сел у изголовья кровати и знаком указал на свой твердый, как камень, член. – Садись на него. – Как сесть? – спросил Найл, округлив глаза. Член мистера Стайлса всё ещё казался ему огромным. – То есть прямо... – Да. И двигайся в таком темпе, каком тебе будет удобно. Я помогу тебе принять меня. Найл невольно сглотнул, однако приблизился к мистеру Стайлсу, секунду раздумывая, как лучше осуществить задуманное. Теперь он расставил колени по обе стороны от мистера Стайлса и, придерживая его член рукой, попытался ввести в себя. Тело дрожало, и Гарри обхватил его за талию, помогая удержать равновесие. – Он твердый, но нежный, поэтому будь с ним осторожен, – сказал он, ласково скользя по его бокам. – Да, мистер Стайлс, – прошептал Найл, наблюдая за тем, как ширятся его любимые ноздри. В ушах что-то пищало и во рту пересохло. Найл зажмурился и уже через мгновение медленно опустился на член. Мистер Стайлс выдохнул. – Привыкни к нему, – предупредил мистер Стайлс, но Найл уже сделал наскок и останавливаться не собирался. Теперь ощущения были совсем другие, пусть член и распирал его сильно-сильно, теперь к этому примешивалось что-то ещё. Найл опускался на него, не чувствуя ни боли в пояснице, ни дискомфорта от того, что его рвал на части огромный член. Мистер Стайлс плюнул на руку, стал ласкать его, но это чувство не перебивало того, что испытывал сейчас Найл, когда трахал себя членом своего учителя. – Слишком быстро, – прошептал Гарри в его губы. – Ты себя всего растрахаешь. – Я так и хочу, Гарри, я так и хочу, – выдохнул Найл, а потом они поцеловались. И всё это время Найл бесконечно елозил, сжимаясь вокруг лучшего члена, какой он только мог себе представить. Руки Гарри ласкали его, он ласкал Гарри, они целовались, остервенело выискивая что-то друг у друга во рту. Мистер Стайлс вдруг столкнул его с себя, заставляя упасть на спину. У Найла закружилась голова. Он притянул его к себе, вынудил изогнуться и резко протиснулся внутрь, вызывая в голове у Найла звездопад. – Ах, Гарри, – простонал Найл, прикрыв рот рукой, но Гарри схватил его за запястье и прижал его к кровати. – Повтори мое имя, повтори, – хрипло произнес он. И Найл, захлебываясь, повторил: – Гарри, Гарри, Гарри... Стайлс снова вторгся в его рот, не замедляясь, не останавливаясь, продолжая трахать Найла снова, снова и снова. Хоран потерял над собой контроль. Обвил его ногами. Он о чем-то просил и сам не слышал, что именно произносит вслух. Его голос оборвался. Он изогнулся мостом, разорвался на части. Кончил с членом внутри себя, почти отключился. Замер. Почувствовал, как сперма растекается внутри него. Счастливо закрыл глаза. Мистер Стайлс поцеловал его в уголок губ. Невесомо. Мягко. Найл нашел в себе силы обвить его руками. Он опустился рядом, но Найл продолжил его обнимать. – Ты когда-нибудь делал так с другими учениками? – спросил Найл, непрерывно держа его в объятиях. – В другой школе. – Ты единственный. Это прозвучало очень трепетно, потому что значило, что Найл первый, последний и очень желанный. Гарри придвинулся к его губам, и на этот раз поцелуй длился бесконечно долго, потому что Найл не собирался отказываться от этого ощущения. Мистер Стайлс лизал его губы, как будто они были невообразимо сладкими, мягко покусывал их, играл с его языком. Он делал с его ртом всё, что хотел. Совсем не грубо, поэтому прерываться не хотелось. – А ты... ты вообще ничего не умеешь чувствовать? – спросил Найл, чувствуя, что губы немного пощипывает. – Умею, – ответил мистер Стайлс. После секса его голос был чуть сиплым и казался Найлу самым приятным. – Просто мало что может меня обрадовать по-настоящему, мало что мне нравится. Но мне нравится, когда ты зовешь меня Гарри. Найл смущенно улыбнулся. У него в груди собралось приятное тепло. Словно он вдохнул в себя слишком много одуванчиков. Душистых и солнечных. – Ты всегда был таким, Гарри? – ласково спросил он. – Или с тобой что-то случилось? Мистер Стайлс поцеловал его чуть выше локтя. – Всегда. Но до встречи с тобой, пожалуй, я не очень радовался, когда кто-то звал меня по имени. – Почему? – Потому что имя звучит хорошо лишь тогда, когда его произносят желанные губы. В устах других оно — пустышка. Хоран долго это обдумывал. Так долго, что уснул в объятиях мистера Стайлса. Он был настолько нежен, что так и не пошевелился, пока Найл не проснулся. А когда Найл проснулся, была уже глубокая ночь, темная и глухая. Мистер Стайлс приготовил ему ужин, а потом они переспали снова. Снова. И снова. Они терли друг друга, сосали, ласкали, щипали, кусали и трахали без конца, раз за разом, без остановки. До тех пор, пока мистер Стайлс не увидел, что на часах уже пять утра. Тогда он кончил в Найла последний раз — у него уже тряслись руки и ноги — и велел ему спать. Хоран отключился почти сразу. Когда он проснулся, у него болело всё тело. Ещё ни разу в жизни Найл не испытывал такой боли. Словно его конечности привязали к четырем лошадям и заставили их скакать в разные стороны. А уж спина и вовсе казалась переломанной во всех местах. У него даже слезы выступили из глаз, когда он попытался встать. Мистер Стайлс сделал ему массаж, напоил горячим чаем, помог принять душ, собраться и отвез к Томлинсону, где Найл провел целый час. Луи видел, что Найл весь вялый, постоянно охает, роняет вещи, но Хоран так и не сказал ему, что случилось. Он помнил о неприятностях. Просто ещё раз напомнил другу, что следует сказать его родителям, и на нетвердых ногах вернулся домой. Силы были почти на нуле, но Найл всё-таки выполнил домашнее задание, после чего забылся самым крепким сном в своей жизни, забыв пообедать и поужинать. На следующий день, после уроков, мистер Стайлс подманил его к себе. – Ты как? – спросил он, осмотрев ученика с ног до головы. – Превосходно, – ответил Найл, хотя отголоски их веселья ещё ныли во всех частях его тела. Он видел, что Гарри наблюдал за ним во время урока и пытался казаться соблазнительным, раскованным и сексуальным, хотя его кости разве что не трещали. – Отвезешь меня сегодня к себе? – Нет, – твердо ответил Стайлс. – Отдыхай. – Но мне хочется... Не успел его рот завершить начатое, как губы мистера Стайлса уже накрыли его своей властью. Теперь он с ним не церемонился. Целовал так, словно хотел выпить своего ученика. Руки мяли заднюю часть, сминали жестко, как резиновые мячики для занятий физкультурой. Найл раскалился за минуту. Боль снова ушла на второй план. – Мне тоже хочется, – произнес мистер Стайлс севшим голосом. Он стал ещё более властным и возбуждающим. – Хочется трахать твою узкую задницу, твой болтливый рот. Хочется сосать твой член. Мне много чего хочется. – Давай сейчас, – Найл готов был спустить в штаны, уже потому что мистер Стайлс сказал это. Сейчас член Гарри был буквально всем, в чем он нуждался. – Пожалуйста, оттрахай меня сейчас... – Когда я увижу, что ты нормально ходишь, – шепнул Гарри в его рот, хотя его бедра уже двигались, они терлись друг об друга через штаны, словно подростки, хотя подросток здесь был всего один. – Не раньше. А теперь уходи, пока нас не застукали. У меня ещё очень много дел... Разочарованно вздохнув, Найл отдернул рубашку, чтобы спрятать следы своего возбуждения, взял свою сумку с книгами и вышел в опустевший коридор, сталкиваясь нос к носу с сестрой Абигейл. Вид у нее был задумчивый. – Он занят, – сказал Найл и, прихрамывая, направился к выходу, не замечая на себе её пристальный взгляд. К концу недели они снова переспали. Правда, мистер Стайлс старался быть осторожным и нежным. Найлу нравилось, как с ним обращается мистер Стайлс, чувствовать его заботу было за гранью прекрасного, однако он не мог не провоцировать его на более активные действия. Он вихлял перед ним своей попкой, как только мог, и мистер Стайлс не выдерживал. Он получил самую похотливую шлюшку в старшей школе, и только он мог его обуздать. Теперь Найл хотел, чтобы мистер Стайлс перестал себя сдерживать. Он намекал ему, намекал без конца, даже когда это могло их погубить. Он даже расстегнул штаны во время урока и начал с оттяжкой дрочить, пока одноклассники были заняты важной контрольной работой, от которой зависела часть итогового балла. Учитель качал головой. Его ноздри расширялись. В глазах можно было различить самую настоящую злость, и Найл знал: он этого так не оставит. После урока Найл один остался в кабинете со спущенными штанами. Со стояком. С предвкушением в заднем отверстии. – Засади мне. Так, чтобы я пожалел о том, что сделал, – сказал Найл разнузданным голосом, выходя из-за своего стола, и Гарри с рыком набросился на него, втрахивая нетерпеливого паршивца в парту. Их могли застукать раз десять, просто открыть дверь и увидеть, как мистер Стайлс трахает своего ученика, не обращая внимания на его протяжные возгласы, но, к счастью, в этот раз обошлось. Разве что Найлу пришлось слизать всё, что он слил на крышку стола, но это было сущей мелочью. Он бы сделал так снова. Луи не нравилось, что у Найла теперь есть от него секреты. Они всегда были неразлучны, а сейчас Найл всё время где-то пропадал, часто не подходил к телефону, отказывался от их планов в самый последний момент. Наконец, Томлинсон напрямую спросил, есть ли у Найла девушка — в этом он видел причину его странного поведения. Хоран рассмеялся. Вечером он поехал к мистеру Стайлсу, отсасывал ему, пока учитель проверял их диктанты. Теперь Найл умел хорошо работать своим ротиком — мистер Стайлс всему его научил. Что ж, это была его работа. Зима шла на спад. Мистера Стайлса снова заставили готовиться к благотворительной ярмарке, а для Найла она была лишь помехой. Пока он не понял, что мистер Стайлс будет целыми днями задерживаться в школе допоздна в своем кабинете. Теперь он находил повод остаться. Мистер Стайлс не мог устоять перед ним, он это чувствовал. Поэтому, когда Найл входил в кабинет, он первым делом обращал внимание на руки учителя. Иногда они дрожали, и это был для него лучший знак. – Мы слишком рискуем, – сказал мистер Стайлс, когда Найл притянул его за галстук и поцеловал. До ярмарки оставались считанные дни. – Никого нет, – искушал его Найл. – Про нас никто не узнает. Никто не узнает, как ты любишь лизать своего ученика. Сосать ему. Трахать его, – вкрадчиво проговорил Хоран. Стайлс тяжело выдохнул, облизывая губы. – Твой член за тебя говорит, ну же, – Найл стянул штаны и повернулся к нему спиной, упираясь руками в учительский стол. Он весь дрожал от нетерпения. – Мне кажется, я заслужил хорошую трепку. Стайлс посмотрел на его задницу, не раз обласканную его языком. Найл ждал. Ещё год назад он даже не подумал бы о таком, но не сейчас. Сейчас секс напрочь снес ему голову. Гарри подхватил его за живот и вдруг с силой шлепнул. Найл вскрикнул. – Ты заслужил ещё какую трепку, – прохрипел мистер Стайлс, снова опуская ладонь на его ягодицы. Найл закусил губу, пытаясь подавить сладкое нытье. – Давно пора было тебя отшлепать. – Гарри, ох, Гарри, – простонал Найл, но рука снова опустилась вниз, обжигая его нежную кожу. – Гарри. Ощущения были феерическими. Его шлепал мистер Стайлс, как провинившегося ребенка. И возбуждение напополам с болью нельзя было ни с чем сравнить. Когда он закончил, кожа у Найла была вся красная. Ученика еле держали ноги, поэтому мистер Стайлс сам натянул на него штаны, заправил рубашку и застегнул ему ремень. Глаза у Найла были осоловевшие. – Жди меня дома, – сказал мистер Стайлс, вытаскивая из кармана ключи и перебрасывая их заторможенному Хорану. – Когда я приду, хочу видеть тебя на четвереньках. Выгнешь задницу так, чтобы я мог засадить тебе с размаху. Нет, пеняй на себя. Найл сделал всё в точности, как велел учитель. А потом его отшлепали снова. После благотворительной пасхальной ярмарки, наконец, можно было выдохнуть спокойно. Найл провел выходные с Луи, потому что давно обещал ему провести время вместе. Всё было, как раньше — они веселились, смеялись, объедались вкусностями. Хотя Найл и скучал по мистеру Стайлсу. Луи сказал, что выпускник часто спрашивает о нем, но Хоран и думать забыл о том парне. Он ему никогда не был нужен. Мистер Стайлс был немного озабочен его экзаменами, хотя Найл и уповал на свои знания. Он заставлял Найла делать уроки прямо у него дома и лишь когда всё было готово, наконец, давал Хорану желаемое. Его забота вызывала у Найла нежность. Он был влюблен в своего мистера Стайлса до безумия, но отказаться от секса в угоду школе было так трудно. Да и думать о колледже становилось всё страшнее. Он ждал его только через год, но Хоран всё равно боялся переезда. Иногда желание забыться делало Найла нервным. И он хотел, чтобы его успокоили, утешили, растворили в огне похоти и удовольствия. Теперь у него была уверенность, что эти каникулы они проведут вместе, мистер Стайлс восполнит все последние месяцы с лихвой, но вот на следующий год... Хоран начал думать, что провалить экзамены в колледж не самая плохая идея. Остаться на второй год. Раза три или четыре подряд. Пока его не сочтут безнадежным. Когда он подошел к учительскому столу, мистер Стайлс, как всегда, сверялся с ежедневником. Найл готов был поклясться, что Гарри наизусть знает свое расписание, однако записи были ему смертельно необходимы. Возможно, это был повод игнорировать окружающий мир. – Все ушли на обед, – сказал Найл, осторожно вынимая ежедневник из рук мистера Стайлса и оставляя его на столе. – У нас есть полчаса. Хочешь, я проведу их, стоя на коленях? – Мы не можем так рисковать, – ответил мистер Стайлс, глядя в его глаза, хотя взгляд то и дело падал на губы. Тон его был обычным, даже чуть сухим, но Найла это ни капли не смущало. – Иди и пообедай со всеми. – Но хочу я совсем не обедать. Если бы Найл опустил глаза, то мог бы точно сказать, что и мистер Стайлс обедать не хочет. Их желания полностью совпадали. Однако учитель был непреклонен. – Дождись вечера. – Мне нужно сейчас, – сказал Найл, обвивая его шею руками, и чуть толкнул бедрами, будто случайно задевая твердую выпуклость. – Помнишь, как я стоял перед тобой, весь раскрытый, готовый к твоему члену? – вкрадчиво прошептал он. – Сейчас я совсем не готов. Я очень узкий. Как в первый раз. Ты тогда быстро кончил. Гарри выдохнул, прижимаясь к его губам с каким-то странным душевным успокоением. День был нервный, а кончить хотелось нестерпимо. Потому что Найл даже пах возбуждающе, у него всегда от него ноздри трепетали. А Найл чувствовал, что может манипулировать им. Совсем мягко, потому что он очень любил своего учителя. – Мистер Стайлс! – взвизгнул скрипучий голос сестры Абигейл. Как гром среди ясного неба, как адская колесница на дороге, как крик дьявола в ночи. Найл не узнал стук своего сердца, потому что громыхнуло с такой силой, что он чуть не упал. Отпрянул, испуганно уставившись на монахиню. Она стояла в дверях, глядя на них, не мигая, но в глазах её был не страх, не осуждение, а затаенное торжество, ехидное, едкое, острое. В тот миг Хоран понял по её глазам: она не забыла. Она ждала этого момента с позапрошлого года, когда он прочитал ужасное, на её взгляд, стихотворение. И с тех пор следила за ним, поджидая, пока он сделает неверный шаг. В кабинете директора было темно, словно в комнате для допроса. Мистер Стайлс сидел на кушетке, опустив голову и сложив руки перед собой. Их пока не заковали, но полицейский уже положил наручники на длинный стол, как молчаливое доказательство его вины. Весь вид мистера Стайлса говорил: «От тебя одни неприятности Найл, мы оба это знали», и у Хорана от этой мысли вело желудок. Он прошел долгий путь по коридору, все косились на него, все шептались: «Это Найл, тот самый, к которому приставал учитель по английскому». А потом они ступили на шаткую почву домыслов, но даже их самые изощренные фантазии не шли ни в какое сравнение с реальностью. Мистер Стайлс делал с ним такие вещи, какие им и не снились. С его согласия. Мистер Холидей весь вспотел, расстегнул пиджак, демонстрируя пятна пота на рубашке, хотя окно было открыто, и легкий ветерок колыхал жалюзи, а еще жужжал настольный вентилятор — от последнего было совсем мало толка. Только раздражение. Мистер Холидей не мог поверить, что это произошло в его школе, что это сделал мистер Стайлс, что это случилось с мальчиком. Он готов был убить этого проходимца. Теперь многие вещи вставали на свои места. Все были обескуражены, сбиты с толку, разъяренны, разочарованы. Только сестра Абигейл не замолкала ни на секунду, её голос звучал, как поломанная музыкальная шкатулка. По её словам, она давно подозревала этого безбожника, пусть сестра Катрина поначалу и пыталась её переубедить. И чем больше монахиня говорила, тем шире становились глаза мистера и миссис Хоран. Последняя все время смахивала слезы носовым платком, мистер Хоран порывался ударить мистера Стайлса, и каждый раз один из полицейских бросался наперерез, хотя и сам хотел наброситься с кулаками на развратителя малолетних в овечьей шкуре. У Найла горело лицо. – В первый раз мистер Стайлс подошел к бедному мальчику на школьной ярмарке, – говорила сестра Абигейл, наслаждаясь эффектом своих слов с несвойственной монахиням злобой. Сестра Абигейл явно знала, что Найл был инициатором всего, потому что следила за ними изо дня в день, но упорно пыталась делать вид, будто она на его стороне. Будто мистер Стайлс хотел и мог причинить ему вред. Слышать из её уст «бедный мальчик» было куда противнее, чем «мелкий ублюдок». Найл знал, что она просто использует мистера Стайлса, чтобы отомстить, но не думал, что его проступок достоин мести. Такой мести. Однако они сидели в кабинете директора, его мать плакала с покрасневшим лицом, отец горел желанием убить его учителя, а мистер Стайлс не желал даже на него смотреть. В школу приехала полиция. Мистера Стайлса могли посадить в тюрьму. На него до конца школы смотрели бы с сочувствием и жалостью. Бедняжка Найл! К нему приставал учитель... – Я обратила внимание. Было слишком много народу, поэтому он сделал вид, будто хочет купить кружку. Хотя ещё накануне мистер Стайлс сказал, что стоило найти товары поприличней. Он не собирался ничего покупать, это я Вам точно говорю, – сказала сестра Абигейл таким тоном, словно рассказывала страшную тайну. – Да, потому что это хлам, – наконец, подал голос мистер Стайлс. – Видите! Видите! – воскликнула монахиня, сверкнув глазами. – Он даже не скрывает этого! Мерзкий извращенец... – Держите себя в руках, пожалуйста, – попросил полицейский. – Мы накажем его по всей строгости закона. Послышался ещё один всхлип. Мистер Холидей встал из-за стола, налил воды из графина в стакан и протянул миссис Хоран. У нее дрожали руки, она куталась в шаль и никак не могла прекратить плакать. Всё порывалась обнять сына, но Найл предпочитал держаться ближе к кушетке, где сидел мистер Стайлс, не желающий его видеть. Сестра Абигейл посмотрела на полицейского с осуждением, но продолжила. – Потом был случай перед летними каникулами. Они были в кабинете наедине, довольно долгое время. Мальчик выбежал весь взъерошенный, как будто... мистер Стайлс что-то с ним сделал! Потом на танцах. Мистер Стайлс подошел к нему, стал что-то шептать. Мальчика это напугало, – с деланным сочувствием проговорила сестра Абигейл. – Это все видели, все. Он потом стоял в стороне. Насколько я понимаю, он тогда увез мальчика к себе домой. Неизвестно, что этот мерзкий извращенец делал с бедным мальчиком, пока он был в бессознательном состоянии... Мистер Хоран снова заревел: понадобилось несколько минут и два полицейских, чтобы оттащить его от мистера Стайлса. – Посмотри мне в глаза! – крикнул мистер Хоран, пытаясь добраться до сидящего на кушетке учителя. – Посмотри, проклятый педофил! – Оставь его в покое, папа, – не выдержал Найл, вскакивая со стула. – Тише, – гаркнул полицейский, и обоим Хоранам пришлось вернуться на свои места. Отец хотел положить руку на его плечо, но Найл скинул её почти с раздражением, что не укрылось от полицейского. – Продолжайте. Это был её звездный час. Сестра Абигейл никогда не чувствовала себя такой значимой и нужной. Никогда не говорила так много, с таким удовольствием и запалом. Никогда её не слушали с таким вниманием. Она была почти отомщена. Но Найл знал, настоящее удовлетворение она получит, когда мистера Стайлса упекут за решетку. Когда она увидит его слезы, когда Найл придет к ней просить прощение, будет умолять помочь вызволить его из тюрьмы. А она скажет: «нет». – Насколько я понимаю, к тому моменту они уже были близки несколько раз, потому что мальчик часто прихрамывал, – сладким голоском произнесла сестра Абигейл, неотрывно наблюдая за лицом миссис Хоран. – Тогда я, признаться, не обратила на это внимание. Бог спросит с меня во время страшного суда, я буду в ответе за то, что не уберегла мальчика! – монахиня притворно вздохнула и, выдержав томительную паузу, продолжила. – Думаю, этот извращенец запугивал мальчика, чтобы он помалкивал. А потом и ученики начали говорить, что мистер Стайлс оказывает их однокласснику Найлу Хорану недвусмысленное внимание. Что он смотрит на него и... у него взгляд, наполненный развратом и похотью. Что они часто остаются наедине, что мистер Стайлс пытается к нему прикоснуться... И теперь это! – воскликнула она, заставляя Найла позеленеть от злости. – Когда я вошла в кабинет, мистер Стайлс уже потерял всякий стыд. Он... простите... целовал этого мальчика в губы! – Ложь, это всё ложь! – воскликнул Найл, ударяя по столу кулаком. Мама смотрела на него с испугом, лицо сестры Абигейл выглядело непроницаемым. – Я целовал его в губы. Я это сделал. Я сделал это, потому что хотел. Полицейский попытался дать ему стакан воды, но Найл вышиб его из рук представителя закона, расплескивая жидкость по полу. Всё, чего ему хотелось, — проснуться. Обнаружить, что это лишь кошмарный сон. Больше никогда так не рисковать. Больше всего ему хотелось, чтобы мистер Стайлс не оказался прав насчет него. Но его учитель никогда не ошибался. По крайней мере, не так часто, как Найл. – Успокойся, Найл, тебя никто ни в чем не обвиняет, – сказал полицейский, опускаясь рядом с ним на стул. – Это всё мистер Стайлс. – Нет, это не он, – перебил его Найл, взглянув на полицейского с яростью. – Это я. Я его провоцировал. Я пытался остаться с ним наедине. Я звонил ему, спросите у миз Шоу, я выспрашивал у нее его номер телефона. Я его преследовал. Он ни в чем не виноват. – Найл, что ты такое говоришь... – начал было мистер Хоран, однако Найл не обращал на него внимание. – Мистер Стайлс говорил мне оставить его в покое и не раз, но я находил повод остаться с ним наедине, – продолжил Найл. Его щеки были красными, голос дребезжал, как оторванный с крыши лист железа. – Мистер Стайлс лучший учитель, какой только может быть, он бы никогда... – Мистер Стайлс, покиньте помещение, – резко произнес полицейский. – Вы влияете на мальчика, из-за Вас он не в себе. Мистер Стайлс встал с кушетки, не поднимая головы — волосы закрывали его лицо, и направился к выходу. Другой полицейский ненавязчиво держал его за локоть, словно говоря, что он не сможет сбежать, если попытается. Найл прекрасно знал, как мистер Стайлс ненавидит прикосновения. Особенно, когда это делали посторонние люди. – Не уводите его, он не виноват! – Он побудет в другой комнате, с другим полицейским, – успокоил его сержант. Когда дверь закрылась, полицейский посмотрел на Найла. Теперь, когда его «растлителя» не было рядом, он считал, что Найл обязательно скажет правду. Сержант не верил ни единому его слову. Он, конечно, и сестре Абигейл не верил, уж больно злобной и довольной казалась ему монахиня, однако сержант был готов скорее согласиться с ней, чем с мальчиком, попавшим под влияние опытного манипулятора. Жужжание вентилятора сводило с ума. Похоже, даже Холидей понял это, потому что он, наконец, выключил дьявольскую машину. – И так, мы просто хотим разобраться, – спокойно проговорил директор школы. – Ты ни в чем не виноват. Если тебе неловко или стыдно, мы попросим всех выйти, но никто не будет тебя осуждать за то, что мистер Стайлс сделал с тобой, – стараясь звучать как можно мягче, проговорил он. – Можешь говорить правду. – Я и говорю правду, – раздраженно произнес он. – Хорошо. Мистер Холидей, сестра Абигейл, покиньте, пожалуйста, помещение. Думаю, Найлу так будет проще. Директор школы с готовностью поднялся и подал свою руку монахине, однако она не приняла её. По лицу сестры Абигейл было заметно, что она разочарована. Ей явно хотелось участвовать в процессе, однако она не могла не подчиниться представителю закона. Мистер Холидей вышел первым. Она — следом за ним. В кабинете остались только родители Найла (потому что он был несовершеннолетним) и полицейский. Он снова подсел к нему. – Давай по порядку, – произнес он миролюбиво. – Мистер Стайлс когда-нибудь приставал к тебе? Их первая ночь. Он взял мистера Стайлса за лицо, и учитель поддался на его чары. Он опустился перед ним, стянул с него штаны... – Нет. – Может, он как-то касался тебя? Своим ртом, членом, пальцами. Он касался его каждым участком своего тела. Он пометил его бесчисленное количество раз. Найл бы хотел, чтобы мистер Стайлс сделал это снова. И когда он подумал об этом, у него задрожали руки. – Нет. – Он когда-нибудь говорил тебе что-то смущающее, неприятное... интимное? – с нажимом произнес полицейский. Найл закрыл глаза. По его виску стекла капля пота. «Хочется трахать твою узкую задницу, твой болтливый рот. Хочется сосать твой член. Мне много чего хочется», – прозвучал в его голове голос мистера Стайлса. – Нет. – Найл, прошу тебя, – со слезами в голосе произнесла мама, но Найл даже на нее не посмотрел. «У них точно что-то было», – подумал полицейский, пристально рассматривая лицо подростка, но вслух произнес лишь: – Пожалуйста, успокойтесь, мы сейчас во всём разберемся, – и снова мягко обратился к Найлу. – Воды не хочешь? Никогда раньше сержант не видел такого упрямого подростка, хотя ему случалось ловить хулиганов, которые занимались на улице совсем уж непотребными вещами. Мучили животных, досаждали пожилым людям, воровали у детей. – Я хочу, чтобы Вы отпустили мистера Стайлса. – Мы его отпустим, но сперва разберемся в этом деле, – как заведенный, повторил сержант. Найл недоверчиво изогнул бровь. – Твои родители сказали, что ты оставался у мистера Стайлса ночевать. Он приставал к тебе в ту ночь? Трогал тебя? Просил о чем-то? Хоран вспомнил, как сидел у мистера Стайлса на коленях. Как мистер Стайлс касался его, целуя в губы, мял его, точно упругое тесто. Как смеялся в его шею, по-настоящему смеялся. Ему хотелось вернуться в тот вечер. Повторить всё заново, не меняя ничего. Начиная диалогом в машине, заканчивая завтраком. – Нет. – Он давал тебе алкоголь? Сигареты? Только пиво, обжигающе-холодное, точно кусок ледника. Но Найл не сделал ни глотка, потому что пришел не за пивом. Пиво он мог выпить у торгового центра со сверстниками, они знали, где его можно купить, не показывая даже фальшивые водительские права. Сигареты у мистера Стайлса тоже были, наверное, он не разозлился бы, если бы Найл взял себе пару штук из его пачки. Учитель курил нечасто, лишь когда сочинения сводили его с ума. Найл видел, как мистер Стайлс выходит из себя. И был рад, что не стал причиной его гнева. – Нет. – Наркотики? – Вы издеваетесь? – спросил Найл, с раздражением глядя на полицейского. – Думаете, мистер Стайлс такой человек? Что Вы о нем знаете? Лишь то, что сказала эта мстительная сука, – мистер и миссис Хоран ахнули, впервые слыша такое слово на устах родного сына. Сержант удивленным не выглядел. – Она злится на нас с позапрошлого года, потому что я неудачно пошутил, а мистер Стайлс неудачно посмеялся. Сержант выдохнул. «Нас». Найл сказал это гневно, неосторожно, в сердцах, но одно слово сказало ему больше, чем весь допрос. – То, что случилось сегодня... – Я его поцеловал, – по слогам произнес Найл, раздраженно пригладив волосы. – Тут нет вины мистера Стайлса, разве что он должен был сообщить родителям, чтобы они выпороли меня, как следует. Он тысячу раз дал мне понять, что между нами ничего не может быть. Но я был настойчив, – членораздельно произнес Хоран, постучав пальцем по столу. – Я пытался его соблазнить. Я поцеловал его, потому что подумал, что смогу его возбудить. – Боже, Найл, – снова всхлипнула мама, прижимаясь лицом к груди супруга. Мистер Хоран погладил её по спине, не сводя изумленного взгляда с сына. Найл потупил глаза. Ему показалось, что он сумел убедить сержанта. Теперь нужно было не сдаваться, давить до самого конца, чтобы дело не заводили, чтобы его не проверял врач. Чтобы родители тоже поверили ему и не стали копаться во всём этом и дальше. Чтобы поверил Холидей и не уволил мистера Стайлса. На сестру Абигейл ему было плевать. Она всё видела своими глазами. – Я ошибся, – повторил Найл. – Ошибся. Мне жаль, что я так поступил. Полицейский задал еще несколько вопросов, в основном, одних и тех же, но в разной формулировке, и Найл раз за разом отвечал отрицательно. Он бы скорее сел в тюрьму сам, чем позволил бы испортить жизнь своему учителю. Сержант хмурился. Он не верил ему, пусть Найл и звучал уверенно. Но Хоран давил, возражал, канючил, и сержант, наконец, согласился, что причин для задержания его учителя нет. А потом отпустил мистера Стайлса, пусть и с некоторым сомнением. Родители были им недовольны. Они спросили ещё раз, наедине, и Найл повторил им с тем же упорством: мистер Стайлс ни в чем не виноват. С этой мыслью смириться было тяжело, особенно мистеру Хорану, который несколько раз в красках выслушал, как сильно Найл увлечен своим учителем. Однако они нашли в себе силы извиниться за ужасное поведение Найла и спросили, не будет ли мистер Стайлс выдвигать иск за клевету. Мистер Стайлс не стал дежурно улыбаться. Качнул головой и свел разговор на нет, ссылаясь на дела. Возможно, ему был неловко. Найл старался не приближаться к учителю целую неделю: не отвечал на его уроках, не встречался с ним глазами, не задерживался после занятий. По школе ходила незатихающая волна подозрений, разговоров и домыслов. И пусть никаких доказательств, кроме слов сестры Абигейл, у них не было, на мистера Стайлса всё равно смотрели косо. Телефон учителя теперь и вовсе прослушивался. Школа разделилась на два примерно равных лагеря. Одни думали, что мистер Стайлс всё-таки спал с учеником, просто запугал его до смерти и велел свидетельствовать с свою пользу, чтобы избежать наказания. Вторые считали, что Найл просто мелкий говнюк, который испортил жизнь своему учителю. Равнодушных не было. И ещё Луи. Теперь он знал правду про все таинственные исчезновения своего друга, про его отношения с учителем, про все те десятки раз, когда Хоран резко срывался и не мог прийти — Найл сознался, рассказал лучшему другу всё в мельчайших деталях, чтобы облегчить душу, и Томлинсон чувствовал, что постарел на несколько лет. Этот груз был для него тяжелым, но Луи никому не сказал. Он бы не смог. Теперь оставался лишь один человек, с которым Хоран хотел всё прояснить. Наверное, два, если посчитать сестру Абигейл, но Найл видеть её не мог и едва терпел во время уроков богословия, где она всё время называла его «бедное дитя» и просила бога простить грешного мистера Стайлса. Нет, человек, с которым Найл хотел поговорить, был в принципе единственным, с кем стоило иметь дело. Теперь он вел уроки чуть суше, подолгу задумывался, а потом резко задавал сбивающие с толку вопросы. Нет, мистер Стайлс и раньше летал в облаках, но сейчас и вовсе пропал в Каркозе. Найл знал, что это его вина. Он сломал ему жизнь. – Я так виноват, Гарри. Прости, – сказал Найл, задержавшись после уроков. Когда он вошел в кабинет, ребята, стоявшие в коридоре кучкой, посмотрели на него косо и зашептались. Это были неприятные взгляды и слова тоже были неприятными, но Найл убеждал себя, что он заслужил их. А вот мистер Стайлс нет. – Я говорил, от тебя будут неприятности, – сказал мистер Стайлс таким тоном, словно вел давно начатую беседу. Найл различил в его голосе разочарование. – Мне очень жаль, – проговорил Хоран, неуверенно приближаясь к нему. Учитель убрал свой ежедневник на стол, но Найл чувствовал себя таким разбитым, что это не принесло ему облегчения. – Я не подумал, что всё так... – Мне придется устроиться в другую школу, – заметил мистер Стайлс. – Доказательств, конечно, нет, но репутация уже подмочена, и... – Между нами всё кончено, да? – не слыша его, спросил Найл. Он не боялся так даже во время допроса, потому что ему было плевать на сестру Абигейл, на сержанта, на Холидея, даже на то, что о нем подумают родители, но никак не на мистера Стайлса. – Ты не хочешь больше меня видеть? – Я люблю тебя. Иначе бы не стал так глупо подставляться. Я знал, что так будет. Но всё равно рискнул. Это я поступил глупо, не ты. Если бы только мистер Стайлс хоть раз его обманул, у Найла был бы повод не верить ему сейчас. Нет, Найл сомневался в своих ушах, в своем рассудке. В том, что его мечты и желания могут так глупо сбываться. Что можно испытывать привязанность к человеку, из-за которого ты чуть не угодил в тюрьму. – Ты... ты меня любишь? – ошеломленно спросил Найл. Он не должен был радоваться после того, как подставил мистера Стайлса, но радовался. Ему не должно было быть так хорошо. Но было. Гарри взъерошил его волосы. То самое прикосновение, которое он когда-то не получил. Обещанное ему прикосновение. Найл подумал, что это лучшее, что с ним случалось. Лучше всего, что между ними было. Потому что оно было теплым, как кожа мистера Стайлса. Потому что мистер Стайлс всё-таки был человеком, пусть и не таким, как все остальные люди. – Я готов был сесть в тюрьму. Сердце у Найла колотилось на грани реальности, словно внутри него поселился отбойный молоток с самосознанием. Ему хотелось поцеловать мистера Стайлса, но теперь он ни за что не стал бы делать это в школе, даже если бы знал, что никого, кроме них, в здании нет. Вместо этого он улыбнулся своему учителю, благодарно и очень трепетно. Так, как улыбаются тем, кого очень любят. – Всего один год, – с надеждой произнес он. – Только год продержаться. А потом никто нам ничего не скажет. – Люди всегда найдут, что сказать, – заметил Гарри, покосившись на часы. В это время обычно они ехали к нему домой, и для них не существовало ничего объективного. Только порыв быть рядом. Восполнять друг в друге потребность чего-то важного. – Полицейские ещё будут какое-то время слушать мой телефон и следить за домом. Я дам тебе знать, когда с меня снимут все подозрения. И тогда... тогда они снова будут вместе. А пока у Найла был всего один вопрос. И он, улыбнувшись, спросил: – А мое сочинение? – Превосходно, – ответил Гарри, и Найл вдруг заметил, что темная пелена в его глазах исчезла без следа. – Как всегда.