i'm just not sure my heart is working and yours is beating double time deep down you know i ain't even worth it it's not enough, babe, all i do is make you cry
***
Гарри в очередной раз ударяет по струнам гитары в нелепой попытке хоть как-то усмирить собственную боль, морщится недовольно, когда в очередной раз ничего не выходит, и вздыхает устало. Уже несколько недель ему не удаётся написать ни одной песни, он не может подобрать ни одной ноты и, кажется, более не способен сыграть ни одного аккорда без срыва, вдохновение будто совсем покинуло его, обездвижив, не дав возможности выплеснуть все застоявшиеся чувства и, тем самым, от них освободиться. Гарри откидывается на спинку стула, прикрывая глаза, пытаясь утихомирить разбушевавшиеся эмоции, и не может не думать обо всём произошедшем. Они с Мэл познакомились очень давно, настолько, что он уже не может точно припомнить тот день, но точно знает, что она моментально запала ему в душу, стоило лишь мельком заглянуть в глубину зелёных глаз, в которых он секундой позже потерял себя окончательно и бесповоротно одним летним дождливым днём и в которых, одновременно с тем, нашёл ответы на все вопросы, когда-либо его тревожившие. Тогда, лишь взглянув на неё, Гарри неожиданно понял, зачем просыпается каждое утро и засыпает каждый вечер, зачем сочиняет музыку и зачем держит в руках гитару, зачем оказался в большом городе, в который никогда не стремился попасть, зачем вышел на улицу в непогоду, и зачем он вообще живёт, ведь, когда их взгляды пересеклись, он осознал, что всё, так или иначе, вело его к этой роковой встрече, благодаря которой он нашёл надёжный приют для своего исстрадавшегося, голодного до любви, изнеможённого сердца, которое тут же оказалось у ног Мэл, как и вся его никчёмная жизнь. А она, улыбаясь, так, как только она единственная умела, его подняла, тем самым принимая, присваивая себе, — так и началась их история длинною в жизнь одной жалкой, как и сам Гарри, мелодии. А потом, потом Гарри держал её вечно холодные ладони в своих, тёплых, чуть грубоватых, ловил каждый её вдох и провожал каждый выдох, одаривал влюблёнными взглядами и получал счастливую возможность прижимать хрупкое тело к своему, пряча в медвежьих объятиях от всего мира, вдыхал сладкий запах шелковистых светлых волос и целовал мягкие губы, отдавал всего себя и взамен получал любовь, настоящую, такую, к какой стремился, кажется, всю жизнь, — потом было счастье, жаль только, что очень короткое. Гарри запускает ладонь в волосы, разрушая видимость хоть какой-то причёски, и пальцами другой руки трёт переносицу нервно, словно пытается избавиться от надоевшей головной боли. Он прекрасно знает, что испортил всё сам, своими собственными действиями разрушил их отношения, которые должен был беречь всю жизнь, разбил сердце той, что заслуживала быть по-настоящему любимой, — Мэл. Той Мэл, что улыбается во сне и крепко обнимает подушку по ночам, что носит странные, разноцветные носки и ест вафли только из блюдечка, что готовит вкусные завтраки, непременно напевая себе под нос песни с приставучими мелодиями, которые так часто крутят по радио, и танцует забавно, когда думает, что её никто не видит, что обратила внимание на уличного музыканта, тихо играющего на гитаре одним летним дождливым днём, и не побоялась подойти, а потом и впустить этого незнакомца в собственную квартиру, следом и в сердце, — той Мэл, что его любила. Мэл любила его, и, несмотря на невероятную режущую боль в груди, Гарри продолжает надеяться на прошедшее время заевшего глагола «любить», потому что он, как ему кажется, совершенно того не заслуживает. Ни один своим поступком, ни одним своим словом, ни одним своим действием совершенно не заслуживает Мэл, до встречи с которой он всегда осознавал свою никчёмность, тупую безнадёжность своей жизни. Из Гарри, выросшего без матери и с пьяницей-отцом, «не могло выйти ничего хорошего», как любили повторять все вокруг, наверное, поэтому он и перестал пытаться сделать хоть что-нибудь, и в семнадцать, за несколько дней до совершеннолетия, собрал все свои скромные пожитки в потрёпанную временем дорожную сумку и сбежал из дома, в результате чего провёл несколько лет, автостопом «путешествуя» по стране, за душой имея лишь две дорогие сердцу вещи — небольшую, чуть потемневшую от времени фотографию матери в простенькой раме и старую гитару. Бродяжничал, выступал на улицах с собственными песнями и каждые два месяца переезжал, не позволяя самому себе привязываться к какому-либо месту, боясь возможной боли, чтобы в итоге встретить Мэл. Ту Мэл, что выросла в обеспеченной, полной семье по надзором строгой матери, что училась в одном из лучших медицинских университетов страны и подавала большие надежды как хирург, что совершенно никак и никогда не должна была связывать свою жизнь с кем-то вроде Гарри, которой и школы не окончил. Гарри морщится почти болезненно и думает о том, чего стоит он сам, не знающий ничего, кроме того, как перебирать струны, перебивающийся то одной, то другой подработкой, не имеющий ничего ценнее выцветшей фотографии, старой гитары и собственной потрёпанной души. Чего стоит его любовь? — Ничего, абсолютно, и от этого ему тошно, потому что Мэл, такая прекрасная и замечательная Мэл, заслуживает кого-то, кто будет любить её, как никто другой, кого-то, кто сможет подарить ей настоящее, долговременное счастье, кого-то намного лучше, чем он сам. И Гарри лишь остаётся надеяться, что так оно и будет, когда он, ничего уже не понимающий, уверенный лишь в том, что без него Мэл станет значительно счастливее, одним воскресным утром исчезает из её жизни вместе с первой росой, вот так просто, оставляя после себя лишь смутные воспоминания и горечь. Он знает, что однажды Мэл сможет его забыть, и хочет верить в то, что это произойдёт, как можно скорее, что она сможет вновь впустить в своё сердце другого человека, того заслуживающего, но всё же иногда, вспоминая её лицо, эгоистично надеется, что никогда не увидит её, обнимающей кого-то другого, кого-то лучше, чем он сам, и, наверное, потому отчаянно избегает возможных встреч с прошлым, связанным с Мэл, и с ней самой, боясь сорваться, вернуться и вновь всё испортить. Гарри вздыхает, откладывая гитару подальше от себя и по привычке тянется к чуть помятой пачке сигарет, думая о том, что уже очень давно не может сочинить ни одной строчки, наверное, потому, что его вдохновение, его муза, его любовь — Мэл, возможно, засыпает и просыпается с кем-то другим, с кем-то, кто любит её по-настоящему, с кем-то, кто делает её счастливой. Кем-то, кто не он, не Гарри, у которого за душой лишь фотография матери, старая гитара и тонкое, абсолютно простое золотое кольцо, которое он никогда уже никому не отдаст, ведь Мэл заслуживает намного большего, чем его жалкая любовь, его глупое сердце и он сам. Гарри вдыхает сигаретный дым, пытаясь усмирить свои чувства, разбушевавшиеся в груди, и хочет ими подавиться, чтобы больше не иметь возможности выдохнуть, ведь он всё ещё слишком сильно любит Мэл, пусть даже и не имеет на это никакого права.***
and i hope you'll find somebody else that'll love you like nobody else and i hope he gives you something real, oh, i love you still but you deserve better, better, better, better (than me)