Зелень твоих глаз

Глаза Офелии — густые леса, щедро заполненные солнечными лучами, которые сквозь каждый листочек проходят, каждую щель заполняют и освещают. Они яркие и выразительные всегда, буквально рассказывая о той радости и чистоте, что переполняют их хозяйку. Светло-зеленые глаза, которые к зрачкам становились чуть темнее (это как углубляться в лесную чащу), всегда невообразимо сильно пленили к себе светловолосого вампира. Лоулесс в этих глазах-лесах обожал "плутать", подолгу безотрывно в них глядя, на что принцесса лишь смеялась да в шутку укрывала лицо ладонями, "прячась" от своего слуги. Хайд идет по городскому парку, рассматривая деревья, их зелень и вспоминая столь родные глаза любимой. Глаза, которые не оставили своей яркости даже на смертном одре в последние минуты жизни Офелии. Он в этом лесу заблудился и найти дорогу назад, увы, самостоятельно не сможет. Глаза Лихта — два глубоких озера, в которых утонуть — легче легкого, они тянут на свое дно, без сожаления погребая там все живое, сколько не сопротивляйся, не пытайся всплыть. Они чистые, как безупречная водная гладь, но такие же пустые и холодные, что в дрожь бросает при одном только взгляде в них. Такими глазами Тодороки смотрит на весь окружающий его мир (хотя, когда он смотрит на котят, что-то в этой синеве становится чуть теплее). Лишь одна вещь может сменить привычную пустоту до конца. Музыка. Лихт садится за пианино, поднимает крышку и начинает играть, даже не глядя в ноты, — именно тогда в глазах буквально загораются искры, будто перед собой парень видит не черно-белые клавиши, а целую вселенную, полную удивительной, непередаваемой красоты. С концом мелодии уходил и блеск, глаза вновь превращались в глубокие озера, ну а тонуть Лоулесс, если честно, не хочет от слова "абсолютно". И у него это неплохо выходит. Тодороки аккуратно кладет линзы в специальный футляр, а затем смотрит на свои глаза в отражении в настенном зеркале. Зеленые. Этот цвет не нравился Лихту еще с его подросткового возраста — ну где это видано, чтобы у столь светлого ангела были змеиные зеленые глаза. Поэтому уже тогда он начал носить цветные линзы, подходящего синего цвета, о чем знали лишь самые близкие люди. Лихт открыл кран с водой, чтобы умыться перед тем, как наконец лечь спать после утомительного дня, поэтому не услышал, как в ванную комнату тихо отворилась незапертая на замок дверь. — Эй, Лихт-тян, давай как-нибудь побыстрее, не один здесь все-таки живешь. В следующий раз заставлю Кранца взять нам два одноместных, а не один двухместный номер. А то соседство с противным ангелом, который еще и ванную надолго занимает, не самое лучшее, — ехидно произнес Хайд, проходя немного вперед. Тодороки повернулся к нему, чтобы в ответ сказать очередную колкость, даже уже придумал какую конкретно, но так и не смог сделать этого — Лоулесс неожиданно удивленно замер. Хайд буквально окаменел, не в силах отвести от Лихта взгляд. — Хей! Крыса, в чем дело? — начал злиться пианист, не получая никакой реакции, — да че ты пялишься-то?! — Лихт толкнул вампира в плечо, но тот продолжал безответно на него смотреть. — Зелень твоих глаз сводит меня с ума! — торжественно произнес Хайд, чуть усмехаясь, а затем протянул принцессе руку, помогая ей подняться с травы. — Так себе изречение, Лоулесс, — мягко рассмеялась Офелия, расправляя подол длинного платья, — нет в тебе поэтизма. — Просто я не старался. Вот если захочешь, целую оду в стихах про твои глаза сочиню, — похвастался вампир. Девушка лишь продолжила посмеиваться над слугой, оставляя его без ответа. Хайд с трудом смог обрести над собой хоть какой-то контроль. Странные, спутанные эмоции овладевали им, мешая нормально соображать. Эти зеленые глаза Лихта были точной копией глаз, некогда принадлежащих Офелии, — они были невероятно родными, близкими, но в то же время губящими и без того изломленный рассудок Беззакония, который и подумать не мог, что сможет увидеть их еще хоть раз. — Совсем больная крыса, — покачал головой брюнет и вдруг оказался прижат к стене. Изворот и попытка ударить нерадивого вампира в этот раз не обвенчались успехом, тот не позволил этого сделать, одной рукой удерживая Лихта за запястья. Пальцы второй руки крепко сомкнулись на шее темноволосого парня, останавливая поступление воздуха в легкие. — Даже не думай, что я снова буду изображать твою подстилку, Лихт Джекилланд Тодороки, — рыкнул Хайд и, перестав душить Ива, резко потянул воротник его пижамы вниз, оголяя плече для того, чтобы впиться в него клыками, перед этим чуть слышно пробормотав, — Дай мне придти в себя.. Лихт крепко сцепил пальцы освобожденной руки на рубашке вампира, потянув назад и тем самым пытаясь хоть немного его притормозить. Вампиру на руку играла неспособность Тодороки вызвать управление, которое вскоре после уничтожения брелка Хайда растеряло всю свою силу. Лоулесс отстранился, а из двух небольших ранок по бледной коже потекла кровь, пачкая одежду. Хайд стер кровь со своих губ и, придавив хозяина к стене еще сильнее, поцеловал его. Настойчиво сминая губы парня, вампир взял полный контроль над ситуацией, не позволяя Тодороки даже шевельнуться. Он целовал грубо, слишком жадно, изредка специально стукаясь зубами об зубы Лихта, буквально издеваясь над ним, пользуясь временной беспомощностью. Ив Жадности, первое время пытавшийся сопротивляться, но не преуспев в этом, просто зажмурил зеленые глаза, лишь бы не глядеть на Сервампа. Хайд пришел в себя, тут же едва ли не отскочив от пианиста, ожидая удара. Бесконтрольные действия, неподвластные его рассудку, пугали — не могло же этому послужить простое воспоминание. Лихт тяжело вздохнул и посмотрел на вампира — этого ему только не хватало, так замирать из-за какого-то жалкого демона, который и сам не знает, что делает. Тодороки нахмурился и только собрался высказать Хайду все, что он о нем думает, как тот быстро вышел из ванной комнаты. Лоулесс наконец понял в чем было единственное различие между глазами принцессы и пианиста — пустота во взгляде второго, такая неподходящая и убивающая одновременно. Лихт не Офелия, с ним не будет так же, даже несмотря на зелень столь красивых глаз — глубокая синева ему подходит куда больше. Все равно Хайд уже утонул.