перемен требуют наши сердца

Эти жаркие, душные дни, наполненные до краев неосознанным спокойствием, изматывали не хуже монотонного трепа учителей в средней школе Дерри. Облупленные ветви темно-зеленых деревьев похрустывали где-то высоко - там, где кончается мутная пелена ярко-голубого неба - от малейшего дуновения слабого ветерка. Развешанные плакаты на самодельных стенах смотрели, наблюдали за каждым движением, изучали повадки, двигали смеющимися маленькими глазками; Эдди готов был поспорить на сто баксов, что ночью все они выбираются из рамок временного континуума и устраивают светские беседы разного мировоззрения, когда невозможные вещи вновь оживают и становятся на равне с тобой - настоящим, вероятно. Но их - людей с плакатов - мир ограничивался лишь подземным клубом неудачников, ничего более они не видели, но это не значит, что не могли бы. А пока что их одиночество замерших лиц скрашивали лишь Эдди и Ричи, что выбрались из дома в такую рань в несусветную жару, Эдс, ты дебил, что ли, переться туда только ради того, чтобы полежать дольше меня в гамаке? — Эдс, ты чего завис? — устало тянет Тозиер, обмахиваясь от липкой жары журналом с порнушно одетой женщиной на обложке: огромные светлые кудри, которые больше ее головы, кажется, в два раза, сиськи чуть ли не вываливались из тонкой белой маечки, что четко очерчивала торчащие соски, раздвинутые ноги и черные трусики с какой-то по-любому противной едко-розовой надписью. И кого это может возбуждать, не говоря уже о большем? — Свали, дай мне ноги вытянуть, — всё ютился на краешке потертого гамака Каспбрак, пытаясь потихоньку столкнуть нежелательного гостя, но так, чтобы тот если кого и заподозрил в этой авантюре, то только свою глупость. — Я серьезно. Твоё время будет через тридцать три минуты, имей совесть, Тозиер! — Да какая разница? Я хочу сейчас, а не через тридцать три минуты двадцать восемь секунд и пять миллисекунд. Кто вообще придумал ставить это тупое ограничение времени на чертов гамак? — Ты, когда Стэнли уснул тут на пол дня, — хихикнул Эдди, вытягивая и разводя наконец свои ноги, тем самым укладывая одну около головы кудрявого, а вторую - на уровне его грудной клетки. Каспбрак еще немного поёрзал на месте, устраиваясь удобнее, и опустил руки вниз, кладя чуть ниже живота, сцепив пальцы в замок и ощущая себя максимально раскрыто перед чужим тяжелым взглядом. Тозиер с наигранной сердитостью глянул на друга, а затем тяжко выдохнул и снял очки с переносицы, мягенько кидая их на такой же деревянный пол, как и стены с потолком. Дужки толстых линз и так держатся на честном слове да и только, а тут еще есть шанс раскромсать их в концы. Иногда казалось, будто это место - их личная крепость, возведенная от слизких интересующихся взглядов, что привыкли облизывать тебя с ног до головы, ставя галочки красным карандашом у себя в заметках и пуская бродить на волю еще один мерзкий слушок об этом. Это место - что-то очень скрытное от посторонних, чувственное и такое светлое; светлее всего, что только осталось в этом закодированном городе, который высасывал всё живое, оставляя лишь то, что нужно знать и чувствовать. Это место, где мальчики могли наконец быть теми, кем являются на самом деле. Ричи по-доброму усмехается, также шутя закатывая глаза, и кладет руку чуть выше щиколотки Эдди, поглаживая, медленно двигаясь кончиками длинных беленьких пальчиков к краю гольфа, зачарованно смотря на реакцию шатена. Эта тонкая, хрупкая нежность легко проникала под кожу Каспбрака каждый день через абсолютно каждое прикосновение темноволосого, будь то подзатыльник, либо объятия. Тактильность есть тактильность, и она была многозначительна для него (только если Ричи помыл руки, потому что, отвянь, балабол, у тебя все ладони словно ты дорогу решил проложить собственноручно, даже не думай!). Вторая нога младшего съезжает чуть ниже, заставляя почти невесомо скользить белым носочком по мятой цветастой ткани рубашки Ричи, небыстро сдвигаясь на грудь, проходясь с нажимом до низа живота. Каспбрак опускает глаза первым, не выдерживая такого длительного зрительного контакта, теперь в упор глядя на то, что делает. Ножка облаченная в белоснежный гольф съезжает еще ниже, останавливаясь на промежности Тозиера, отчего тот почти незаметно дернул ногой, когда астматик очертил его член кончиками пальцев через джинсу. — Тебе это не нравится? — с небольшой надеждой на обратное, спросил Эдди, поджимая нижнюю губу и прикусывая ее зубами, совсем немного надавливая на чужой пах, аккуратничая, боясь сделать ненароком больно. — Если ты не перестанешь, то увидишь ответ, — уголки губ Тозиера приподнялись, и другой рукой он сжал ровную ножку, что лежала побок от него. На своем месте. От касания Каспбрак свел ноги в коленях, чувствуя, как низ живота начинает сладко сводить, стягиваться, поэтому... Это длилось буквально мгновение, пока Эдди не выпалил, возвращая ногу в прежнее положение - у головы Тозиера: — Дай сюда, — быстро активизировался младший, вернувшись на землю, и попытался выхватить у друга журнал, конечно, больше стараясь отвлечься от дурных мыслей, потому что помещение наполнялось ранней духотой так же стремительно, как и вода в стакане, только вот в чем отличие - покидать они, грубо говоря, тонущее место вовсе и не планировали. — Говори о своих намерениях после того, как их осуществляешь, сладкий, — подняв кверху руку с журналом до того, как Эдди потянулся, произнес темноволосый. Он закинул ногу на ногу, вытягивая их по левую сторону от тушки астматика, дабы скрыть свое проглядывающееся возбуждение на случай, если мальчишка передумает. — Знаешь, я думаю, что нам лучше вернуться на минуту раннее. Или я неправильно понял твой намек? Погоди-ка, я сказал намек? О, нет, я имел в виду то, как ты пытался потрогать меня ногой. — Отдай! И слезь с гамака! — Может мне Вам, принцесса, ещё и кальмара свежего принести? Каспбрак нахмурил брови, одновременно выбирая план побега с этой территории и как бы получше двинуть Тозиеру. «О да, Рич, если бы мы действительно вернулись на минуту назад, то я бы стукнул тебя по самое мама не горюй». Не придумав ничего лучше, он оторвался спиной от проваливающейся тканевой спинки, в которой и правда было удобно лежать, и снова потянулся за журналом, тем самым, так неожиданно!, оказываясь на бедрах старшего. — Ты можешь не придумывать отмазки вроде «Мне настолько жарко, поэтому вместо того, чтобы лежать и не шевелиться, я буду делать сто вещей за раз», чтобы просто сесть ко мне на колени, ты же знаешь, — спокойно сообщил тому Ричи и приподнял темные брови, он-то в отличие от Эдди неотрывно изучал лицо младшего, особо не понимая, чего он так стесняется. Положив горячие ладони на острые колени Каспбрака, выбивая из того резкий вдох, Ричи втянул через рот побольше воздуха и подул на лицо астматика, заставляя того забавно сморщить нос и коротко посмеяться. — Перестань! — всё хихикал и уворачивался астматик от тонкого потока воздуха со вкусом... — Погоди, ты что, опять схомячил моё печенье? — В следующий раз, Эдс, прячь свое печенье не в банку с красной надписью «печенье К.»! Шатен измученно поднял глаза кверху, глубоко вдыхая и стараясь мысленно простить коварный поступок Тозиера, потому что, ну Ричи, это мое печенье, оно подписано снизу банки; ты уже третий раз так делаешь! Но с другой стороны, что за принципиальность, Каспбрак? Балаболу попросту захотелось поесть, ты бы и так и так предложил бы ему это печенье, кого ты обманываешь! — Ты же не целовался с кем-то, кроме меня? — резко спросил кудрявый, отчего Эдди поежился и заерзал на бедрах, оперевшись ладошками о чужую грудь, слегка хмурясь. — С чего ты взял, что мы целовались? — Потому что мы целовались, ты чего несешь? Я вообще это к тому говорю, что мы не пробовали с языком. У нас была целая неделя, чтобы эт... — Я, конечно, понимаю, что тебе интересно все в этой жизни, но некоторые дорожки для тебя закрыты. Тем более, мы делаем это всего лишь неделю. — Ты только что трогал мой член ногой, ты что мне тут доказывать собираешься? — Это случайно, я хотел вообще слезть отсюда, просто ногу защемило. — Именно поэтому ты сейчас сидишь на мне? — Пошел ты! Решительно попытался слезть с Тозиера, что быстро схватил того под колени, не давая сдвинуться с места. Эдди насупился, пробежав глазами по всей душной деревянной коробке и, наконец, остановившись на одном из выцветших плакатов. Он слышал, как деревья плывуче потрескивают над ними, словно готовы переломить свои тонкие стебли надвое и пропасть без вести для таких же - остальных, с которыми они на равне. Шелест грузных зеленых крон, мелодичное пение птиц и скользящая траектория ветра, что заползает в щели подземного клуба, расположенных под разным углом, завывая. Тишина в этом месте будто неприемлема. Даже если она когда-нибудь и забредет своими странными маршрутами в это место, то явно не застанет вечно говорливых, неспокойных мальчиков, которые, может, и предпочли бы ощутить ее хоть раз. — Я просто хочу кое-что с тобой попробовать, в этом нет трагедии и повода меня посылать, прошу заметить, потому что этот процесс -  естественный. Даже Билл с Беверли делают это! — все же решившись, произносит Ричи, проводя чуть вспотевшими ладонями (от жары или волнения, подожди?) по рукам астматика, пытаясь надавить на локти так, чтобы те согнулись и Эдди чуть склонился над ним. — Билл и Беверли - это Билл и Беверли, понял? Они хотят - они делают. А я не хочу, догоняешь? — до того волнуется, что переходит в ребяческое наступление «хочу - не хочу». Каспбрак приподнимает темную бровь и смотрит на кудрявого, как на полоумного, тем не менее, не совсем понимая даже свою реакцию на происходящее. — Не бойся ты. Один раз. Если тебе не понравится, то я даже слезу с гамака, о'кей? — Может, сразу три раза, чтобы получше прочувствовать, а то вдруг я тупой, — язвит шатен, но почему-то все равно склоняется к лицу Тозиера ближе. — Но я не знаю, ну... как именно это делать. — Просто сначала касаешься губами, как обычно, только потом суешь язык другому в рот, только черную дыру рыть там, пожалуйста, не надо, Эдс. Я не знаю, наверное так, — Ричи прикусывает изнутри нижнюю губу, пытаясь сконцентрироваться на том, что говорит, но это, мягко говоря, выходит не очень. — Ладно. — Хорошо. Тозиер не уверен, что делает все правильно, но интуитивно кладет свою ладонь на чужую щеку, приближая лицо астматика ближе к своему. Он прикрыл глаза, фокусируясь на губах Каспбрака, думая, что если попадет куда-то ниже, выше или вообще в щеку, то это будет самый главный провал в его короткой жизни. Эдди подается вперед первым, касаясь чужих губ, расслабляясь под рукой Тозиера. Они целовались и раньше, да. Но у них еще не было настоящего, полноценного поцелуя, только если скоростные чмоки в губы, а после зависание на каких-либо других вещах, которые попадались на глаза, или же попросту щечки Эдди окраплялись алыми звездами, начиная от тонкой шеи. Сердце забилось быстрее, словно каждый раз ударяясь мягкими стенками о подрагивающие ребра, хоть мальчики и понимали, что в этом нет ничего постыдного или ужасного, но все равно пульс каждый раз подскакивал у обоих. Они лениво водили губами по губам друг друга, получая странные и долговязые ощущения теплоты и влажности. Целуя с напором, немного всасывая в рот нижнюю губу Каспбрака, Ричи опустил руки на чужую талию и чуть подогнул ноги в коленях, отчего младший был вынужден пододвинуться, а заодно, видимо, и проехаться по, вновь грозившемуся налиться кровью, половому органу. Наконец, глубоко выдохнув, кудрявый приоткрыл рот, осторожно просунул язык дальше и мазнул им по чужой мальчишеской губе, а затем резко встречаясь языком с другим, таким же мокрым и неприятным на ощупь, поэтому оба распахнули глаза и резко отстранились от ртов друг друга. — Еще раз. — Да-да, еще раз, — уверенно говорит астматик, подавляя в себе какое-то неопределенное ощущение. Со всей своей нежностью, которая только обитала во всем существе Каспбрака, он положил ладони на щеки и шею кудрявого, нагибаясь и вновь припадая к пухлыми губам, сразу приоткрывая рот, даже больше, чем нужно. Тозиер хмыкает тому в губы и надавливает пальцами на чужой подбородок, заставляя чуть прикрыть, а младшего испытать первый реальный стыд от неумелости за все утро. Ричи снова пробует коснуться своим языком чужого, но уже более сдержанно, пока Эдди снова проезжается своей задницей по паху кудрявого, и ещё раз, и ещё... Стоп, секунду? Влажно переплетаясь во рту у астматика, Тозиер приоткрывает глаза и пытается посмотреть вниз, где они соприкасались. Каспбрак тоже отстраняется и прослеживает взгляд кудрявого своим, буквально через секунду уже густо покрываясь румянцем возбуждения и неловкости. Из-под красных шорт виднелся маленький торчащий бугорок, который мальчишка тут же постарался прикрыть ладошками и натянуть еще сверху футболку. Ричи прочистил горло, неотрывно глядя на него, подсознательно чувствуя, что пора бы уже прекратить так откровенно пялиться. — Нет-нет, стой, покажи мне, — хватанул мягенькие ладошки, что были натерты двумя слоями антисептика перед тем, как залезть в гамак, и отодвинул от интимного местечка. — Т-ты тоже? — неуверенно подаваясь назад, произнес Эдди, чувствуя как что-то твердое проехалось меж его ягодиц. — Можно я... потрогаю? Каспбрак быстро и мелко закивал, и когда рука кудрявого мягко прикоснулась к нему сквозь шорты, то поднял голову кверху, отдаваясь ощущением и концентрируясь лишь в одном месте. Ричи на пробу сжал большим и указательным пальцем еще мягенький, но уже наливающийся возбуждением член и двинул вверх-вниз. Будет неимоверная удача, самый большой выигрыш, если остальные неудачники решат посетить подземный клуб чуть раньше обычного, тем самым заставая мальчишек за непристойностями. Ну, или, к слову, мать Эдди случайно узнает о тайном расположении их штаб-квартиры, решая навестить мирно играющих детей в таком огромном пылесборнике, а обнаружит лишь своего сына сидящего на лучшем друге. Карие глаза закатились за расписанные голубыми узорами веки, а на аккуратном носике появились маленькие морщинки. Младший зажмурился, выдавая еле слышимый в лесной суете оборванный стон, тут же сжимая губы в полосочку. — Все хорошо, — нежно поспешил заверить того Ричи, прекращая ласкать рукой чужой половой орган, отчего астматик разочаровано и одновременно испуганно вцепился взглядом в чужие глаза. — Обратно, обратно, обратно, — обычно ровный голос маминой детки дал трещину, слабину, начиная подрагивать на каждом слове. Он качнулся вперед, вновь ощущая что-то, что не смог бы объяснить даже при желании, ведь это звучало бы глупо. Хотелось зайти дальше, но куда дальше, как? Хотелось, чтобы они были без одежды, белья, хотелось ощутить это что-то так глубоко, что... Небольшой член шатена всё терся о неприятную ткань шорт, вызывая какие-то странные, болезненные, но приятные чувства. Тозиер слегка толкнулся бедрами вверх, отчего Каспбрак чуть не упал тому на грудь, но, благо, только облокотился ладошками по разные стороны от кудрявой головы. Тогда-то Эдди и понял, что хотел так глубоко внутри - Ричи. Пальцы на ногах поджимались только от этой все четче проясняющейся в голове мысли, пока мальчишка кое-как пытался ерзать на чужих бедрах в хоть каком-то сдержанном темпе, постоянно выбивающемся, потому что самое сильное удовольствие хотелось получить все быстрее и быстрее. Руки Тозиера вновь фривольно спустились по талии до поясницы, накрывая ягодицы и прижимая их к себе силой, пальцами играючи проскальзывая меж половинок и потирая там дырочку. Эдди звонко простонал и попытался схватить одну руку Ричи, и когда у него это наконец-таки вышло, то сунул ее туда, где они почти что сливались в одно целое, прижимая своей ладошкой чужую к паху, что придавало еще большей тесноты, и бессовестно продолжая потираться о чужую твердую плоть, слабую пульсацию которой даже можно было почувствовать филейной частью. — О Боже, — протянул Каспбрак, уже особо не стесняясь издавать звуки, сидя сверху с приоткрытым ртом. — С-сейчас уже!.. Услышав, в большинстве случаев бессвязную, реплику, Тозиер притянул к себе за талию младшего, даже не целуя, а просто проводя языком по чужим губам, вновь встречаясь с другим языком и елозя по нему своим, так и не вступая в полноценный поцелуй. Эдди прижимается своим пахом к руке Ричи, чувствуя, как между ягодиц тепленько намокает ткань, и член Ричи под ним резво подрагивает, продолжая толчками выплескивать сперму себе же в джинсы, каплями стекая к яичкам. Не выдерживая такой зажатости и откровенных сцен со всех сторон, включая изнеможденное лицо Тозиера под ним, астматик спускает себе в руку, зажмуривая глаза до ярко-вспыхивающих пятен. Ножки его подрагивают от такого сильного, двойного оргазма, поэтому, наплевав на всю гигиену и личное пространство, он ложится на Ричи сверху, слабо елозя расслабляющимися бедрами, получая безумный кайф от того, что они все влажные и разморенные друг другом. Он тянется ко рту старшего, но достает лишь до подбородка, поэтому целует докуда может дотянуться, слабо улыбаясь и прислушиваясь к устаканивающемуся дыханию кудрявого. Тозиер ухмыльнулся тому в некогда уложенную прическу и звонко шлепнул по упругой заднице, заставляя уставшего Каспбрака чуть прогнуться и протяжно простонать, задевая опавший член Ричи внутренней частью бедра. — Я же говорил, что тебе понравится, — Балабол чмокнул в темную макушку Эдса, поглаживая мягкое место удара, отчего младший буквально млел в чужих руках. — Кстати, Эдс... — М? — всё, что смог выдавить из себя. — Во-первых, ты безбожно горячий, когда пытаешься скакать на мне. Надо попробовать без одежды, как ты смотришь на это? И, во-вторых, мои тридцать три минуты начались. — Попробуем, ага, — кивает, подлезая чуть выше и прижимаясь носиком к чужой щеке, после оплетая руками чужую шею. — Всё, что скажешь, но это только после того, как я полежу тут вместе с тобой твоё время. — Я запомнил, Эдс, имей в виду, — хихикнул кудрявый, понимая: всё, что сейчас говорит астматик - от балды, но пошантажировать мокрыми фантазиями можно будет. Он ведь сам согласился! — Ладно, солнце, лежи. Разрешаю Вам пользоваться моим временем в гамаке, потому что я, наверное, даже слишком сильно влюблен в Вас. — Спасибо, — еле слышно просипел астматик. — Я тоже, Рич. Солнце сгорает. Мальчишки все лежали на старом, потрепанном гамаке, окруженные высокими стражами, достающие до самого горизонта острыми темно-зелеными макушками. Между листвой перебивчиво шептал приятный ветер, унося за собой все невзгоды и несчастья, когда-то таившиеся впереди или в маленьких, стучащих наперебой испуганных сердцах. Пелена небес плавно снимается невидимым скальпелем, опадая на зеленую траву прохладной росой, стекавшей с безреберных краев и хрустально разбиваясь о землю. Солнце потухает. Мы можем не быть как все - с тенью схожими, и именно в этом будет наш главный приз.