Deep feelings

      Гэвин протяжно зевает, щурясь, и потягивается в своем кресле. На часах давно за полночь, в участке из людей никого — зато спиной к нему сидит Коннор, копошащийся в терминале. Ночное дежурство в самом разгаре, офис скован молчанием и пустотой. Закрыть бы глаза да вздремнуть пару часов.       Вряд ли у него получится. Рид безмолвно закатывает глаза и отводит взгляд с идеально ровной спины на собственный монитор с развернутыми на нем материалами для грядущего экзамена. До попытки получить новое звание всего ничего, а голова уже пухнет. И черт бы побрал этого Фаулера — знает же, блять, как Рид готовится к этому всему, нахрена нагружать его дополнительными ночными дежурствами?       И Коннор… Сука Коннор.       — Эй, жестянка, пиздуй сюда, — он эффектно, по-киношному разворачивается, немного отъезжает на стуле и складывает руки на груди. Андроид приподнимает голову.       — Тебе нужна помощь с подготовкой?       Говорит тот, как обычно, размеренно и с искренним участием, хотя Гэвин готов поставить сто баксов на то, что Коннор так и не отсоединился от терминала и просматривает материалы очередного дела. Многозадачный, блять.       — Да-да, именно с ней, — он отмахивается и чуть сползает по креслу. — Так ты идёшь или нет?       Спустя пару секунд Коннор поднимается. Монитор терминала мигает несколько раз, включается древняя заставка с мыльными пузырями. Гэвин проводит долгим взглядом приближающуюся фигуру, а в предвкушении задумки щекочет внизу живота.       — У тебя что-то не получается? Я знаю несколько техник для улучшения работоспособности или могу принести кофе…       Коннор выглядит искренне заинтересованным в его учебном процессе. Это приятно чешет самолюбие, и Гэвин не удерживается от кривой ухмылки. И бросает наигранно небрежное:       — Ты умеешь отключать камеры?       Они сталкиваются взглядами. Пока на чужом лице проступает осознание, Гэвин складывает руки на груди, откидываясь на спинку кресла. Красноречиво опускает глаза на свою ширинку и пожимает плечами. Да, стои́т. Топорщится, как у школьника к концу урока, который насмотрелся на сексапильную училку по математике. Давай, Коннор, не обломай кайф. За зубрежку в течение почти всей ночи, за придерживание принципам правильного питания, да хотя бы за “понижение общего уровня агрессии к коллегам” — ну же.       Совершенно бессмысленный, но знакомый вздох возвращает к реальности. Зачем андроидам дышать вообще? Чтобы вот так вот уметь понимающе охать?       — Я закончу с обработкой дела или тебе совсем срочно? — мудила не менее красноречиво поднимает кончики губ в полуулыбке, и, признаться, хочется ему втащить. Желательно посильнее.       — Я даже не знаю, — Гэвин театрально закатывает глаза, сводит брови к переносице и фыркает предупреждающе. — Но если ты сделаешь хотя бы шаг назад, я тебя на винтики разберу.       Угроза действует не совсем так, как хочется. Коннор улыбается шире. То ли он мазохист, то ли видит в этой хуйне что-то своё приятное — Гэвину поебать, хотя смотреть на такое довольное лицо по-своему классно. Даже очень.       — Ну же, детка, подойди ко мне, — он нетерпеливо ерзает.       Целую секунду Коннор смотрит куда-то поверх него — видимо, разбирается с камерами, — а потом послушно кивает и, шагнув поближе, опускается на колени. Молча тянется к ширинке и замирает, когда Гэвин запускает ладонь в имитацию волос. Мягко, хотя и совсем не так, как у людей. Уже привычно.       — Не стесняйся, дорогуша, — играет бровями Гэвин, хотя и так знает, что его парень не тот, с кем стоит говорить о стыде. О, черт, нет.       Коннор прикрывает глаза, подаваясь к ласке, и диод на его виске мирно светит голубым. Трётся щекой о руку и приоткрывает рот. Заигрывающе скользит языком по губам — на них теперь даже искусственная слюна блестит, сука — и прислушивается. У Гэвина от этого маленького перформанса перед его промежностью сердце делает кульбит и кровь стучит в висках. Хитрый пластиковый сученыш улыбается снова, диод начинает быстро мигать — считывает поступающую информацию. О Гэвине.       Блять, да почему это так возбуждает.       В штанах тесно и жарко, мозги плавятся, а Коннор медлит. Сука.       — Вам нехорошо, детектив? — гаденыш приоткрывает глаза и щурится.       — Ты так и будешь задавать тупые вопросы вместо того, чтобы действовать? — почти шипит Рид, вцепившись пальцами в его затылок.       — А ты будешь продолжать отвечать вопросом на вопрос?       Молча они сверлят друг друга взглядами на протяжении почти целой минуты — у Гэвина подкатывает к горлу смех и чешутся кулаки, но не настолько, чтобы действительно устраивать потасовку. К тому же, блять, это же Коннор. Мало того, что хуй ему наваляешь, так потом тот ещё прочитает лекцию, что агрессия не выход. И минета не видать. Максимум — кофе.       Коннор, видимо, приходит к схожему мнению — перестает сучиться. Не отводя взгляда, он расстегивает-таки ширинку, лезет под резинку боксеров и обхватывает ладонью член.       По спине пробегают мурашки, и Гэвин тихо выдыхает воздух. Коннор, сидя на коленях, продолжает изучать его лицо. Это даже не напрягает — Гэвин подмигивает только, хуево, как и обычно, обоими глазами, и тут же жмурится от резкого движения.       — ...Ртом, — требует он после короткой задержки и шумно вздыхает, потому что член тут же погружается во влажную теплую глубину искусственной глотки. Коннор смотрит на него снизу вверх. Нос упирается Гэвину в лобок — он чувствует размеренное нереалистичное сейчас дыхание и то, как мошонки касается подбородок. И то, как охуенно жарко там внутри. Диод меняет цвет на желтый, Гэвин с удовольствием принимает это на свой счёт и откидывает голову.       Блять, да.       Сука.       Он несдержанно двигает бедрами вперед, когда Коннор поднимает голову и почти выпускает член изо рта. Язык лезет под крайнюю плоть, с силой проводит по уздечке. Гэвин давится воздухом. Давит сильнее на затылок и снова заставляет Коннора заглотить его член целиком. До самых яиц.       Во рту андроида нет гланд. Нет пищевода или других анатомических особенностей человека, однако пространство, созданное инженерами, мягкое и эластичное, ощущается гораздо лучше, чем все, что испробовал до этого Рид. Особенно, если оно вдруг начинает вибрировать — прямо как сейчас. Гэвин охает. Охуеть, как хорошо. Лучше быть не может. Он сжимает мягкие волосы крепче и тянет, насаживает податливый рот ещё глубже на себя. Дёргает Коннора и помогает себе бедрами — задаёт быстрый ритм, почти рычит сквозь зубы.       И перед самой концовкой выдергивает член, чтобы соленые белесые капли попали Коннору на лицо, на щеки, на родинки на лбу, на самый кончик носа, но не вовнутрь. Потому что это, блять, опасно, может закоротить — а делать ему плохо не хочется. Такая вот сука любовь.       Да и как потом объясняться перед Фаулером.       Гэвин опускается на кресло и расслабляется. Кровь после оргазма стучит в висках лениво, а сердце — стучит как угорелое. Он устраивает одну ногу на плече Коннора и довольно щурится.       — Ты лучший, детка.       С непроницаемым выражением лица тот слизывает с уголка губ одну из капель — Гэвин уверен, что ещё немного и услышит результаты анализа его здоровья, потому что чем ещё заниматься после великолепного отсоса, как не этим — и добродушно улыбается, положив щеку ему на коленку.       — Я рад, что тебе понравилось, — сообщает Коннор тем самым серьезным тоном, которым обычно произносит супер важные вещи, связанные с социализацией и их отношениями. Гэвин поднимает брови и расслабленно хмыкает, протягивая руку к ящику стола, в котором лежала пачка влажных салфеток. — Кстати, твое здоровье заметно улучшилось с предыдущего раза. Сельдерей делает свое дело.       — Да Коннор, блять!