Let's Love Each Other Tonight

      В комнате стояла оглушительная тишина. Настолько оглушительная, что любой малейший звук сравнился бы по своей величине со взрывом самой мощной атомной бомбы, которую когда-либо создавало человечество.       Где-то там, вдалеке, был шумный праздник: радостные крики людей, громкая музыка, льющаяся из колонок, смех, веселье, счастье… Где-то там вечерние ультрамариновые улицы подсвечивались слабым сиянием фонарей, которое, конечно же, не могло даровать полное ощущение защищённости, но это и не нужно было. Они были не там, на промозглой сырой улице, а здесь — в тишине и наедине. Музыка была где-то там. Смех — был там. Крики — тоже там. Но не здесь. В комнате, где на кровати друг напротив друга сидели Гризз и Сэм, было оглушительно тихо и так по-странному спокойно.       Гризз говорил почти шёпотом, еле разлепляя губы, не спеша объяснял свои слова жестами рук. Он закусывал нижнюю губу и одновременно отводил взгляд, размышляя в голове — правильно ли он всё показывает. Его длинные каштановые волосы спадали на лицо, лезли в глаза, когда парень слегка наклонял голову вперёд. Потому Гризз неоднократно тряс ею, пытаясь вернуть глазам обзор. Потому что он не имел ни малейшего права закрывать глаза хоть на секунду. Это было запрещено. Так он для себя решил. А что разрешено, так это не отрываясь смотреть на лёгкую и такую по-детски искреннюю улыбку нежно-розовых губ. Видеть не прикрытое ничем счастье в лазурно-голубых глазах. Наблюдать лёгкий румянец на веснушчатых щеках. И едва заметные завитки на огненно-рыжих волосах. Видеть всё это и улыбаться в ответ. Непроизвольно — так, будто бы это не улыбка, а ответ на немой вопрос. И ответ этот был точно положительным.       Внутри такого большого взрослого парня всё сжималось лишь от одного — страха быть отвергнутым. Он снова закусывал губу. Снова отводил взгляд. И теперь уже немой вопрос витал в его голове. И требовал, чтобы его озвучили.        — Можешь научить меня… ещё одной фразе на языке жестов?       Пронзительный синий взгляд, и, кажется, будто бы стопроцентное понимание в глазах. Краткий кивок. А внутри Гризза сжимается всё в одну мельчайшую точку — самый крошечный атом. Он делает глубокий вдох, опускает взгляд и на одном дыхании произносит:        — Как сказать «поцелуй меня»?       Вопрос застревает в воздухе на несколько секунд, и большому мальчику снова страшно. Он так чудовищно сильно боится, что его отвергнут. Что он не нужен. Что он не тот. Сам не зная, что, конечно же он не тот, просто потому что он — тот самый.       Он не поднимает взгляда. Он задерживает дыхание. Ему внезапно так сильно не хватает воздуха, что он уже готов сдаться, как вдруг… Воздух отдаёт ему Сэм. Он вновь улыбается и медленно, не спеша тянется всем телом к большому мальчику. К своему большому мальчику.       Их губы соприкасаются. Так чудовищно медленно, будто у них есть всё время мира. Оно у них есть… И Гризз снова может дышать, у него снова есть воздух в лёгких, только вот… теперь он дышит Сэмом. Сэм стал его миром, дарующим ему жизнь. Гризз медленно сминает пухлые губы Сэма, будто бы боясь причинить ему боль, сделать что-то неправильно, не так…       И Сэм боится тоже. Он так чудовищно сильно боится, что это была шутка. Что Гризз сказал не «поцелуй меня», а любое другое словосочетание. Что это всё ошибка. Или шутка. Или и то и другое разом. Но не здесь, не с ним — Гриззом, и, вполне возможно, не он — Сэм…       Но он всё ещё дышит и чувствует горячее дыхание человека напротив, который всё ещё сминает его губы, по его рту блуждает чужой язык, а значит он не спит. Не бывает же настолько хороших снов. Настолько прекрасных и правдоподобных.       Сэм сильнее подается вперёд, медленно кладя Гризза на кровать. Он точно знает, чего хочет, но без малейшего понятия совпадают ли их желания. Сэм находит край футболки Гризза и осторожно запускает пальцы под неё, не спеша доходит до живота и медленно, будто сам боится всё испортить, прикасается к нему. Тело Гризза тут же отзывается на прикосновение холодных пальцев к разгорячённой коже — он медленно стонет в поцелуй. И Сэму больше не страшно. Будто бы этот сокровенный звук — всё, что ему нужно было. Он на секунду отстраняется, смотрит в карие глаза Гризза, приподнимается на локтях, чтобы спросить, но парень останавливает его. Он перехватывает руку Сэма, смотрит прямиком в синеватые глаза — а может и гораздо глубже, и кивает. Еле слышно шепчет:        — Можно       И Сэм кивает. Он получил разрешение. Он больше не боится. Его тонкие пальцы хватаются за край футболки Гризза, тянут её наверх, снимают, обнажая перед его взглядом прекрасное тело парня. И он чувствует, что воздуха не хватает. Десять минут назад он отдал его целиком и полностью Гриззу, и теперь самому стало тяжело дышать. Он глотает его урывками, обозначая пальцами на белоснежной коже парня очертания мышц. И тело Гризза отвечает ему, каждому движению — прогибается в пояснице и опадает.       Сэм вновь наклоняется, тянется губами к Гриззу, который одним рывком снимает с рыжего толстовку, затем тянется к пуговице на джинсах, стаскивает и их, также ловко расправляется с своими. Гризз берёт инициативу на себя — отстраняется на мгновение, делает кувырок, оказываясь сверху, прижимая Сэма спиной к одеялу. Тот лишь мягко хихикает, снова утягивая парня в поцелуй. Они целуются нежно, но требовательно. Отстранённо, но страстно. Так, как умеют только Сэм и Гризз. Так чувственно…       Нервы на пределе, дыхание сбито, кожа горячая, будто уголёк, а зрачки расширены. Нет больше сил терпеть, да и ни к чему это, кажется. Гризз тянется рукой к паху Сэма, нащупывая пальцами возбуждённый орган парня, которому уже стало явно тесно в ткани боксёров. Он на секунду отстраняется, встаёт на колени так, что тело Сэма оказывается между его ног, не спеша двигается ближе к паху. Подцепляет пальцами край резинки на боксёрах и тянет вниз, освобождая член Сэма. Не спеша опускается, двигает своим телом чуть назад, чтобы было удобнее, и также не спеша касается губами головки. Тело Сэма незамедлительно реагирует на прикосновение — поясница прогибается, тонкие пальцы хватаются за ткань одеяла. Гризз поднимает взгляд, но лишь на секунду — чтобы взглянуть на своего мальчика. И этого хватает сполна — он, Сэм, лежит на кровати, абсолютно голый, такой беззащитный, такой чертовски красивый, запрокинув голову, с побелевшими костяшками пальцев, от того что слишком сильно сжимает одеяло.       Более уверенно, Гризз берёт член чуть глубже, начинает медленно сосать — осторожно, не спеша, пытаясь всё сделать правильно. Берёт глубже, но не настолько, чтобы давиться. Всё также медленно. Всё ещё не спеша. Боясь сделать что-то не так, боясь, что Сэму не понравится.       Он насаживался и насаживался, сам устанавливая темп и, кажется, он абсолютно устраивал Сэма. Парень негромко стонал и извивался, иногда хватая Гризза за волосы, иногда выговаривая что-то невнятное, что-то среднее между «Гризз» и «Пожалуйста», запрокидывая голову назад, вжимаясь спиной в кровать и вновь прогибаясь в пояснице. Он чувствовал, что уже готов кончить, но язык заплетался, и он не мог произнести ни слова.       Когда парень был уже на пике, он вновь схватил своими тонкими пальцами волосы Гризза, пытаясь сказать ему, что ещё секунда и он всё, и Гризз понял. Он почувствовал, как вязкая солоноватая жидкость вылилась ему в рот, и проглотил всё до последней капли. Отстранился, потянулся вперёд и вновь поцеловал Сэма в сухие губы. Смял их нежно и осторожно. Поцеловал в лоб. В щёку, в скулу, в нос. Расцеловал всё его лицо, а Сэм лишь мягко хихикал, выводя узоры на спине Гризза. Он потянулся рукой к члену парня, залез в боксёры, обхватил пальцами возбуждённый член и начал медленно водить вверх-вниз, с каждой секундой приближая парня всё ближе к развязке.       В комнате пахло вечерней прохладой. Окно было открыто нараспашку, на улице была осень — дождь и холод, но в душе, почему-то, было тепло. Они оба лежали на кровати, укрывшись одеялом, находясь в объятиях друг друга, которые грели лучше любого самого мощного обогревателя на свете. На лицах обоих застыли улыбки. Детская и наивная у Сэма, мягкая и счастливая у Гризза.       В эту ночь они были счастливы. Тихий разговор, тёплый смех, мягкая улыбка, чистые глаза, добрая душа и момент, который, возможно, не повторится больше никогда в жизни. Но это было и не нужно. Плевать, если завтра они умрут. Плевать, если что-то случится. Плевать. Плевать. И ещё сто миллионов раз плевать. Они просто наивные дети. Всё ещё наивные дети, которые счастливы этой ночью. Которые любят друг друга этой ночью. Они были нужны друг другу сейчас. И это было важнее всего на свете.