Покурим?

      ― Ну, мне пора.       На улице только-только светает. Я не хочу уходить, но не подаю вида. Обнимаю его, тепло, не по-дружески, и всё никак не могу надышаться. Военная куртка пахнет одеколоном и сигаретами, свежим воздухом и чем-то ещё неуловимым, что до жути нравится. Его запах ― одна из многих моих зависимостей; это то, что я наверняка никогда не смогу забыть.       Я вызываюсь провести его до дома. Мы не разговариваем, только переплетаем пальцы и цепляемся куртками друг о друга. Где-то вдалеке сияют яркими пятнами фонари, с вокзала слышатся приглушенные гудки. В тишине они звучат как-то жалобно, будто невидимые свидетели нашего прощания. Я крепче сжимаю его руку, потому что знаю ― вот-вот я потеряю её навсегда.       ― Покурим? ― предлагаю хоть что-то, лишь бы оттянуть прощание на подольше. Он соглашается, ловким движением вытаскивает пачку и предлагает по одной. Никак не могу нашарить зажигалку в карманах, но он предлагает и это. Плотно обхватываю фильтр губами, пачкая его в помаде, и медленно смотрю на то, как рядом со мной тоже зажигается огонёк, как он втягивает воздух, чтобы поджечь сигарету. Я хочу его поцеловать.       Хочу. Не могу. Не имею права.       Я говорю, что мне холодно, чтобы он меня обнял и я утонула в его огромной куртке. Мне и правда холодно, я чувствую мурашки по спине, но не от воздуха, а от его красоты в восходящем солнце. Я знаю, что навсегда запомню этот профиль, улыбку, родинку на шее, губы, непослушную чёлку, прыщи на щеках и серые-серые глаза. Это мои воспоминания. Я перелью их в колбу и поставлю на пыльную полку своего сердца, чтобы однажды откупорить её и занюхать всё сразу как ядерный меф. Чтобы ломало всю оставшуюся жизнь.       Я могу целовать других парней, наверно, вечность, но никогда не коснусь его губ своими. Мой предел ― представлять его тело на своём, когда другие прижимают к стене. Хочется плакать, но вместо этого я делаю пару тяг и смотрю на небо. Пора принять то, что он уезжает. Мы больше никогда не увидимся. Забудем друг друга, или нет.       «Мой милый мальчик», ― думаю я, а вслух говорю только:       ― Я тогда, наверное, тоже пойду.       Бросаю недокуренную сигарету на землю и топчу, вкладывая в этот жест всю невысказанную ярость. Я чувствую, что могу расплакаться в любую секунду, поэтому быстро обнимаю его и ухожу, даже толком не попрощавшись. Всё. Это всё. Я реву и слышу, как хлопают его ворота, как лает собака; я же просто разваливаюсь на части.