жизнь общажная

когда рома закидывает привычный дошик в шкаф, олег лишь сильнее укутывается в одеяло и шипит, что надо питаться здоровой едой, а не всякой парашей. сащеко едко улыбается и, повернувшись, спрашивает, не забыл ли он, что на прошлой неделе все деньги они спустили в игровых автоматах (да, иногда им хочется вернуться в старые девяностые) и олег замолкает. когда пары заканчиваются быстрее, чем пиво в холодильнике, олегу думается, что он в раю. но когда на следующий день после жёсткого отходняка рома кидает ему на стол какие-то непонятные папки с грозным видом, савченко не до смеха. — хочешь сказать, к нам подселят ещё одного человека? — олег не то, чтобы против. просто им с ромой комфортнее было как-то одним. вдвоём. — пора бы, олеж. мы не молодожёны, чтобы вместе жить. олега эта фраза почему-то не обижает, а смешит: он представляет рому в костюме (или может в платье?), свадебную церемонию, издевательское «надеюсь, ваша любовь будет крепче, чем ссср» и — громко — ржёт, роняя голову обратно на подушку. олег даже иногда начинает понимать кузю из универа с его песней «жизнь общажная». он не жалуется, просто иногда ромины — длинные — холодные пальцы достигают предела и олег не может сдерживать стоны, утыкаясь в подушку. савченко привык, что все преподы (почему им вообще не похуй?) презрительно смотрят в его сторону, замечая многочисленные отметины и невольно — многозначительно — хмыкают. а рома лишь сильнее улыбается своей тёплой-тёплой детской улыбкой. рома не может не улыбаться, когда олег тащит в комнату на последнем этаже общежития синтезатор (зачем он им, блять?) и они в две руки пытаются сыграть моцарта. — моцарт на синтезаторе? ты вообще нормальный? — сащеко заваливается на диван и скрещивает руки на груди, сонно зевая. — ты хочешь сказать, что вот без этого — олег возбужденно указывает на купленную вещь — мы бы прожили? — мы бы прожили на эти деньги ещё как минимум два месяца, идиот. савченко шипит и, как довольный кот, смотрит на синтезатор. рома устало трёт глаза, пряча руки в рукава бабушкиного свитера и встаёт, подходя к спине олега сзади. выдыхает запах. олег жмётся ближе-ближе-ближе, закидывает голову назад, подставляя её роме. рома кусает его за мочку уха, тянет вниз и сразу целует кадык, крепче обнимая. олег обожал такие вечера, а рома обожал олега. когда солнце садится, они ютятся в маленькой комнатке на маленькой кроватке. комната — холодная, с бетонными стенами — увешана плакатами марвел. (олег говорит, что лучший герой из этой киновселенной — человек паук. и тащит рому на очередной предпоказ, спуская последние деньги, которые отправила мама) когда солнце садится, рома натягивает на себя последнюю чистую футболку, потому что рядом с олегом безумно холодно — нет, не потому что отопление все ещё не включили, а на дворе уже сентябрь. рома жмётся ближе к олегу, зная, что ночью тот откинет его рукой и встанет сделать себе чай, дрожа от холодного ветра из окна — сащеко забывает закрыть. олег уже устал ругаться. олег тихо наливает себе горячий кипяток, находит какой-то использованный (в третий раз?) чайный пакетик и заваривает чай. на следующее утро к ним заселяют ещё одного человека — денис, кажется. — тебе не кажется он мутным типом? — шепчет на ухо роме олег, пока денис тащит чемоданы и ругается себе под нос. — не придирайся, олеж. — шипит сащеко, натянуто улыбаясь, когда денис машет им. он ставит чемоданы в угол комнаты, пыхтит, вытирая пот со лба и достаёт из карманов пачку сигарет. — курите? — олег молчит, рассматривая нового соседа с головы до ног, пока в этот же момент рома дружелюбно кивает. они выходят на улицу, рома вытаскивает сразу две сигареты (на свои пока денег нет) и поджигает от сигареты дениса. олег недоверчиво смотрит. или нет — осматривает скорее. денис (как его там?) плотного телосложения, с уже приличной бородой и тёмными — нервно бегающими — глазами. пальцы немного подрагивают, потеют. савченко щурится, но руку протягивает. — олег савченко. — денис. денис астапов, — жмёт руку в ответ, и олег только тогда замечает, насколько же его рука трясётся. — не обращай внимания, тараканы в голове бегают. мешают. рома докуривает сигарету, уже почти доходя до фильтра и втаптывает её в асфальт. дует сентябрьский ветер и первые капли с неба уже катятся по растоптанным волосам сащеко. денис уходит за документами, студенческим и прочими важными штуками, которые никому не нужны (он сам так сказал) и обещал, что вечером проставиться. вечер обещал быть интересным, потому что денис действительно интересный чувак: с морем историй из психиатрической больницы (теперь савченко всё понимает и даже перестаёт постоянно хмуриться) и туров. — туров? ты, типа, музыкант? — рома отпивает пиво и корчит лицо. тёплое. — что-то типо того. музыку пишу, биты, правда, не всегда получаются. — денис отводит взгляд, неловко сжимая губы. рома замечает. — не всегда? — тот лукаво улыбается и наклоняет голову. — ага. — знаешь, — он ставит жестяную банку на стол и наклоняется к астапову ближе. — я могу помочь. писал когда-то биты одногруппнику — ему зашло. денис задумывается и говорит «да». олег шутит про то, что роме, с такими-то талантами уговаривать людей — надо идти в бизнес. рома тянет олега ближе к себе, делая вид, что не замечает вопросительного взгляда дениса. когда солнце садится, они с олегом уже вовсю пишут текст, а рома вспоминает, как вообще включать комп. — руки-то помнят, — после десятой попытки разобраться с этой, как называл сащеко, шайтан-машиной, у него наконец получилось. — ебашим, друзья. у астапова почему-то теплом в груди отзывается слово «друзья» и он незаметно улыбается. рома ловит этот взгляд. рома определённо точно уверен, что они как-то связаны. будто где-то уже виделись. на утро они — уставшие, потрепанные, с небольшим похмельем (у кого как) тащатся на пары, обещая себе, что вечером обязательно допишут последний куплет и доделают бит. рома предвкушает этот успех. а ещё он предвкушает, как сильно у него будет болеть голова. под конец дня сащеко тащит в комнату куча энергетиков и дошиков — олег больше не ругается. олегу денис кажется интересным. поломанным человеком с тяжелой судьбой. со своим мышлением, привычками, словами. олега это притягивает. денис находит в них себя: рома — спокойный, уставший от всей этой ебаной жизни человек, а олег — маленький лучик в его жизни, который до последнего в свои почти полные двадцать лет любит спускать все деньги на ненужную хуйню. олег обещает сводить дениса поиграть в игровые автоматы и сварить ему коронный чай с секретным ингредиентом. денис тяжело улыбается и, по окончанию работы, слушая бит и сведение ромы и куплет олега, даже на эмоциях обнимает их. когда денис идёт в магазин (снова), чтобы отметить сведение новой песни, олег неимоверно рад, что они с ромой остались одни. не то, чтобы они скрывались — просто пока некомфортно. шея у ромы — как обычно — длинная и мягкая, олег её обожает. обожает до безумия: кусать, оставляя отметины, а потом долго-долго целовать, начиная с подбородка и останавливаясь на кадыке — рома тихо стонет, сжимая бёдра савченко. за окном — звездопад, и рома почему-то усмехается и думается ему, будто они в дешевой комедии, где в конце всё заканчивается одним — кто-то умирает. олег будто улавливает его отчаянный смешок и целует влажно-горячо, не давая дышать, перекрывая кислород и немое признание: сердце своё отдаёт. ощущения такие сильные. сащеко выходит покурить в то же место, где они и были с денисом и встречает его. — будешь? — денис тянет пачку и протягивает сигарету. — не, спасибо. своя есть, — усмехается. — то есть твоя. молча курят, изредка переглядываясь. небо тяжелое. свинцово-серое, давит на голову. расщепляет мысли. сащеко ненавидел осень. — кто тебе такие засосы оставил, мэн? — астапов удивленно-издевательски хлопает глазами, замечая, как покраснел рома. — можешь не отвечать, и так всё понятно. сащеко благодарно выдыхает и предлагает денису ещё раз пройтись по тексту и отрепетировать. на следующие выходные дениса не вытащить из игровых автоматов.

***

— где, мои, блять, носки? — зло орет денис, понимая, что проспал первую пару. и вторую. — я ебу, что ли? — рома шипит, заваривая чай. — нечего было бухать вчера. астапов чуть ли не захлёбывается от недоумения, размахивая руками. — вообще-то мы отмечали твой др, мэн. — двадцать лет — это не приговор, ромка. — олег сонно трёт глаза, заходя на кухню. — пошёл нахуй, олеж. денис — открыто — ржет с их перепалок, и даже немного улыбается. всё понимает: всё-всё-всё. не первый год уже знакомы. когда солнце заходит, рома больше не мёрзнет в кровати с олегом, но по-прежнему жмётся к нему ближе; чайник кипит и на всю комнату раздаётся протяжный писк — от бетонных стен больше не веет холодом.