Синдром

— Скажите, Миссис Адамс, Вам неизвестно, остались ли в городе современники Уэстли? — Да, двое. Николас Риччи и Оливия Кук. Но я сомневаюсь, что они чем-то могут помочь. Риччи лежит в психиатрической клинике с двадцати пяти лет, а Оливия Кук глухонемая с рождения. — Но, им сейчас восемьдесят три, неужели в городе больше нет восьмидесятитрехлетних? — Город малонаселён, сами видите. А тогда жителей было немногим больше чем сейчас. После нескольких кризисов, здесь стало невозможно жить. Остались только те, у кого было среднее состояние, ещё больные и работники госучреждений. К тому же, восемьдесят лет это не сорок, до такого возраста мало кто доживает. — Я Вас поняла. Спасибо за помощь, миссис Адамс. Но этого было мало... слишком мало. Мне нужно больше фактов. Конечно, ни один источник не мог мне дать информацию о том, кто там имеет зеленые глаза, напрасно я на что-то рассчитывала. Но всё же надежда узнать ещё больше была, и её звали Оливия Кук. Я знала Кук. У нас в школе учился забавный паренёк Кевин, мы с ним не общались лично, но когда он подходил к кому-то из одноклассников, от него исходила харизма. Он был очень обаятельным парнем. Сейчас, я не знаю, где он, возможно, в колледже. Я видела и саму Оливию, кажется, они жили вдвоём. Краем уха я слышала, что родители Кевина погибли в пожаре. Она часто приходила на школьные мероприятия, потому что у Кевина был музыкальный талант, и его всегда звали выступать. Но, как оказалось, она глухонемая, и как она могла слушать внука, оставалось загадкой. Кук жили на той же Линкольн Стрит в небольшой и невзрачной четырехэтажке с некрасивыми маленькими окнами, придающими дому вид слепца. Таких сейчас уже не строят. Небольшой муравейник, каких по стране тысячи. Ужасно душный подъезд, бесконечный круговорот квадратных лестниц, пыль, узкие коридоры и серые безжизненные стены. На серой двери четырнадцатой квартиры, было написано маленькими буквами «Кук». Как забавно, что человек, имеющий все работающие анализаторы, забывает о тех, у кого нет каких-то чувств. Вот и я, как и любой другой человек, забыла о том, что в квартире живёт глухонемая женщина и стучала в дверь. Но на удивление, дверь открылась и передо мной стояла молодая девушка, лет двадцати. — Здравствуйте, я к миссис Кук. — Я Вас слушаю. — Вы миссис Кук? — Да, я Грейс Кук, жена Кевина Кука. — Ой... а я к Оливии Кук. — Проходите. Я владею амсленом* и буду Вашим переводчиком, если Вы, конечно, не против. — Спасибо, мне нужна Ваша помощь. Мне кажется, миссис Кук была очень красивой женщиной в молодости. У неё были живые чёрные глаза и волосы, белые и пушистые, словно, крупный декабрьский снег. А ещё, в ней была аристократия, какой не осталось в современных леди. Старушка сидела спиной ко мне и что-то плела из бисера. Это что-то, хоть и было на начальном этапе, получалось не хуже, чем в магазинах с дорогими поделками. — Здравствуйте, миссис Кук. Меня зовут Стейси Роджерс. Мне сказали, что Вы можете что-то знать о доме на Пятое Авеню. Об его владельце Уильяме Уэстли. — Я следила за длинными пальцами Грейс, которая очень умело и быстро что-то показывала ими, а Оливия кивала головой, подтверждая, что всё понимает. Затем, её маленькие, испещрённые морщинами ручки, изобразили несколько жестов. — Она спрашивает: «Кто Вы такая, чтобы знать его?». — Меня просто интересует дом на опушке леса. Пару часов назад, я искала информацию в архиве, но там мало, что сказано. Есть немного информации о прежних владельцах. Работница архива миссис Адамс подсказала мне, что Вы можете что-то знать. Но если, я Вас напрягла, извините. Я пойду... С каждым словом лицо старушки становилось задумчивым. Казалось, будто, она покидала эту комнату, и уходила в то время, где жил Уильям. В глазах появилась нежность и скорбь, но потом, она надела маску безразличия и ответила: — Я знала этого человека, не так хорошо лично, но много слышала о нем. Жесты женщины продолжились. — Он был очень красивым. Достаточно худым, но не таким, как нынешнее поколение. Сама видела, очень-очень высокие под шесть с половиной футов, и худые, как черенки лопат. Уэстли тоже был высоким. Да-да, значительно превосходил многих местных мужчин по росту. Некоторые коротышки, — тут она рассмеялась, — дышали ему в живот, и это их раздражало. Моя подруга Джинна была с ним знакома и говорит, что, хоть он и казался высокомерным придурком, на деле он был по-настоящему хорошим парнем, который умел слушать и самое главное, слышать. Таких ведь не много, сейчас, да детка? — Да, миссис Кук. — Как же много женщин хотели приручить его, захватить, выдрессировать, подчинить, называй это как хочешь. Некоторые, действительно помешались на нём, но он был недосягаем. Он переехал сюда совсем мальчишкой, и многие представители сильной половины человечества возненавидели его из зависти. Я думаю, что погиб он не по своей вине, но этого никто не узнает. А теперь, тебе пора уходить. Я очень устала. Она, словно, вспомнила что-то, что нельзя было вспоминать, а тем более, рассказывать посторонним. Оливия сделала вид, что больше не видит меня и уткнулась в свою работу. — Вам действительно пора. — мягко сказала Грейс. — Да, спасибо за помощь. Смысла искать другую информацию в городе не осталось. Подробную историю дома, можно было узнать только в самом особняке, но я поклялась себе, что больше шагу не сделаю в ту сторону. Я поклялась, но обстоятельства решили всё за меня. Мне перестали сниться глаза. Зато, каждую ночь я видела яркие, практически реалистичные кошмары. Они заставили меня перестать есть, бояться закрывать глаза, бояться смотреть в окно, бояться выходить из комнаты. Они превратили меня в маленький комочек нервов, вздрагивающий от каждого шороха. В основном мне снился дом или тот самый лес, но конкретных персонажей я не видела. Тени, крики, боль, неестественный смех, гам, плачь. Звуки были настолько реалистичными, будто, я действительно была там, рядом. Будто кто-то шептал секреты за моей спиной, наливали шампанское в высокие фужеры. Часто сон начинался с большого семейного ужина, я бы сказала, с дорогого семейного ужина, почти королевского. Стук каблуков, звенящая посуда, запахи дорогого шампанского и фруктов, живая музыка, гул толпы. Затем, моё собственное дыхание. Удушающий запах гари. Перш в горле, слёзы, как реакция желёз на дым. Детский крик о помощи, стуки в дверь. И каждый раз, когда дверь открывается, я просыпаюсь. Или локация менялась, и я оказывалась во дворе, а тень совершала суицид, падая с массивной крыши. Не знаю, что больше пугало меня – тень, или звуки хруста костей и жуткие стоны. Жизнь уходила из меня, и этого никто не замечал. Каждый день я смотрела в зеркало на угасающую девушку с большими темными кругами под глазами. Я не узнавала её. Мне казалось, что любой ветер, который внезапно проникнет в дом, в виде сквозняка, обязательно переломает её кости. И я впервые задумалась об уходе. Этот дом забрал у меня всё. Он вдребезги разбил меня, девчонку, смотрящую на мир с большой по-детски доброй улыбкой, об асфальт. Он украл у меня цвета, запахи, чувства. Мне бы мог помочь человек, которому я бы доверилась полностью... Но, теперь, я, как в тот роковой день думала, что бы написать на плотном листке молочного цвета, как бы попрощаться. Только, единственная, с кем бы я простилась, была я сама, поэтому, сильно нажимая на лист шариковой ручкой, я вывела

« Пока, Стейси Роджерс»

и вылезла из окна дома. Седьмое ноября. День, когда перестанет существовать Стейси. Когда закончатся грозы и ливни, когда исчезнет снег и тепло, когда уйдут арматы ванили и кокоса из любимых пирогов пекарни «Шейлин Бейкери». День, когда Роджерс сделает последний вдох на крыше Уэстли Мэншн, и не сделает последний выдох. Кап-кап. Холодная изморось хлестала по длинному плащу модного горчичного цвета. Мелкие капли больно кололи лицо, морозили тыльную сторону ладоней, запутывались и пропадали в густых волосах. Истёртые временем кеды постепенно промокали от сырости, но это не мешало мне идти вперёд. Я контролировала свой озноб, почти поверила, что прошла дрожь, потому как, я не чувствовала её. Я не чувствовала ничего, кроме своего громко дыхания и предвкушения. Лес показался мне очень маленьким, как продолжение парка. Постепенно, деревья стали редеть, а бело-серые стены, я видела всё отчётливее. Ничего сверхъестественного с домом за эти дни не произошло. Всё такие же унылые стены, забитые двери и перекрытые окна, по-прежнему дуб лежит на стене, всё также внутри темно, но это не вселяет в меня страх. Это действует на меня, как зелёные глаза из предыдущих снов. Гипнотически. Я иду, не глядя по сторонам, не спотыкаясь, держа спину ровно. Смело вырываю доску, преграждающую мне путь. Теперь, меня ничто не сдерживает, я уже внутри опасности. И почему-то именно здесь, меня пробивают эмоции. Первые слезы за продолжительное время. Сначала, они текут, как обычная вода по щекам, потом, с ними наружу лавиной выплёскивается вся темнота. Такое бывает, когда ты только успокаиваешься, а потом приходит твой человек, который по-настоящему дорог тебе. Он прижимает тебя к себе, ты вдыхаешь его аромат, и начинаешь реветь ещё сильнее. Родители не всегда были такими. В детстве, помнится, я подралась с девочкой, не помню, как её зовут. Я подбежала к маме вся в слезах и обняла её. Мы были очень близки в тот день. Поэтому мне знакомо такое состояние. Я включила фонарик на телефоне, и теперь, у меня была возможность осмотреться. Но туман от слёз все ещё оставался перед глазами, лишив меня возможности изучить обстановку. Поэтому, я села на холодный пол, и подперев, лицо ладонями, уставилась вдаль. Я больше не спешила на крышу. Мне некуда было спешить. Я просто жила последние минуты или часы. Мне, вдруг, захотелось выговориться в пустоту, и, закрыв глаза, спокойным голосом начала: — Я устала. Мне кажется, что этот месяц я несла на себе пять мешков картошки, и каждый был весом в восемьдесят фунтов. Будто, все эти дни, я несла эти мешки по жаркой пустыне без капли воды. И только увидела оазис, только ускорила шаг к нему навстречу, на меня обрушилась песчаная буря. Вот, что я чувствую сейчас. Мне хотелось спокойствия, хотелось бы понимания, любви. Мне хотелось бы, чтобы рядом со мной оказался человек, который смог бы меня поддержать простыми объятьями — в горле встал ком, и я тут же распахнула веки. Оказывается, я сильно зажмурилась, и теперь темнота начала медленно отступать, когда появилось чёткое изображение пола, я подняла свой взгляд и тут же встретилась с большими зелёными глазами из моих снов. *Амслен —Америка́нский же́стовый язы́к, а́мслен (от англ. American Sign Language, англ. ASL) — основной жестовый язык в сообществах глухих США и англоговорящих частей Канады.