Совершенное безобразие

У Тёмы никогда не было своего дома в настоящем смысле этого слова, поэтому и тягу к хозяйственности он никогда не испытывал. Однако, поселившись в квартире Лебедева и обретя в ней то самое заветное пристанище для души, тихий берег и прочие ништяки, Тёма со временем обнаружил в себе любовь к рутинным домашним заботам, уборке и готовке. Своё место хотелось улучшить, навести в нём уют и порядок. Поэтому нет ничего удивительного в том, что однажды, придя с работы немного раньше обычного, полковник застал Тёму ползающим на коленях по комнате с тряпкой и в одних шортах. Он, по-кошачьи прогибаясь в пояснице, надраивал пол под его рабочим столом и, должно быть, был в наушниках, потому что не заметил прихода Лебедева. Валентин Юрьевич же в свою очередь не то чтобы залип на тёмину задницу, но привлечь внимание не соизволил и из комнаты не ушёл, так и застыв в дверном проёме. Тёма же до валиной комнаты явно только дошёл и теперь от стола к двери двигался спиной, замечать, похоже, ничего не планируя, что Лебедеву, конечно, было на руку. «Кто бы мог подумать, что мытьё полов — это такая порнография», — размышлял полковник, разглядывая влажную тёмину спину в родинках, плавные движения крепких рук и обтянутую спортивными шортами задницу. «Нет, совершенное безобразие», — решил Валентин Юрьевич, когда Тёма прогнулся в пояснице ещё раз, чтобы дотянуться тряпкой до нужного участка, не сдвигаясь с места. Медленно, но верно он все ближе подползал к ногам Лебедева, и тот с некоторым сожалением думал о том, что зрелище скоро закончится. В нос бил лимонный запах моющего средства, свежести и немного тёминого одеколона. Из наушников — по мере приближения Лебедев слышал все отчётливее — ревела "Гражданская оборона". «Совершеннейшее, — мысленно вздохнул он, облизывая пересохшие губы. — Надо запретить…заниматься таким в моё отсутствие». Тёма же наконец дополз до двери и, уперевшись в ноги Валентина Юрьевича, вздрогнул, резко поворачиваясь и выдёргивая наушники из ушей. — В-валь? Привет. А я тут вот…давно стоишь? Я думал, к приходу твоему успею… — зачастил Артём, поднимаясь на ноги. — Тебя пораньше сегодня отпустили? Лебедев с удовольствием полюбовался на его щедрое на эмоции красное лицо и двусмысленно стёртые колени и только потом откликнулся на всё сразу: — Да. Тёма под его довольным жадным взглядом несколько смущённо улыбнулся, взял ведро с тряпкой и просочился в проём. Проводив его взглядом до ванной, Валентин Юрьевич, кивнул каким-то своим мыслям и пошёл на кухню — соображать что-нибудь на ужин и дожидаться свое личное, взъерошенное, совершенное безобразие.