Lost boys

Я сидел на подлокотнике кресла и наблюдал за тем, как Борис натирал прозрачной мазью крупный синяк на своей лодыжке. Мазь пахла ментолом и едва не выедала мне глаза, но Павликовский сохранял невозмутимость в лице. Наверное, потому что он и вовсе не хотел проявлять какие-либо эмоции после того, что произошло почти полчаса назад. — Распух, зараза, — пробормотал Борис, проводя пальцем по темно-синей повреждённой коже. Я скривился, вид телесных повреждений всегда вызывал у меня неприязнь. Судя по всему, Павликовский давно привык к таким вещам и иной раз игнорировал царапину на руке. Мне было странно думать о том, что к такому было можно привыкнуть, и я с трудом понимал, как этому тощему парню удавалось терпеть такую жёсткость, которой веяло от его отца за пару километров. — Борис, — я робко подал голос, но Павликовский упрямо игнорировал моё присутствие в спальне. Теперь, побои моего отца, которые происходили крайне редко, казались пустым звуком по сравнению с тем, что мне довелось увидеть. Моя правая нога нервно дёргалась, молчание в комнате ужасно напрягало. Мне хотелось что-нибудь сказать, то, что помогло бы Павликовскому почувствовать себя немного лучше, но в то же время эта мысль казалась бесполезно-наивной и детской. Выслушав десятки тысяч фраз «Мне очень жаль, Тео» и пересмотрев в миллионы пар опечаленных глаз, я не мог быстрее справиться с потерей и ощущать поддержку, которую так старательно желали подарить эти люди. — Борис, — вновь позвал его я. Павликовский полностью отвернулся от меня, принявшись опускать штанину свои потёртых чёрных брюк. Он не хотел реагировать на меня ровно так же, как и слушать что-либо по поводу агрессии своего отца, того, как полчаса назад он лупил его непонятной палкой на кухне. — Поттер, принеси водки, — Борис подал голос, от чего я даже чертыхнулся. Если честно, мне было до ужаса страшно ступать за пределы этой комнаты, несмотря на то, что отец Павликовского ушёл, «не желая проводить очередную ночь в свинарнике». — Поттер, ну ты оглох? Он, наконец, обернулся ко мне. В его больших глазах стояли слезы, а брови были вскинуты в вопросительном жесте. Как же ловко ему удавалось игнорировать эмоции. Мне же стало не по себе, сердце подскочило к горлу, затем упало в пятки, а голова, как нарочно, закружилась. Это было сравнимо с тем чувством, когда я впервые взял Пиппу за руку. Однако я не мог так просто исполнить его просьбу. Я должен был помочь ему, хоть как-то, ведь он всё время просыпался среди ночи от моих дурацких кошмаров и притягивал к себе, жарил тосты с беконом и, непонятно зачем, иногда брал за руку. Я в нерешительности подошёл к Павликовскому, сел рядом, и, обняв его худые плечи, притянул к себе. Борис, словно кукла с отпущенными шарнирами, опустил голову на мою грудь и вытянул ноги, вцепившись своими ледяными руками в мои запястья. Он молчал и всхлипывал, его порядочно трусило. Мне было странно от того, что за наше недолгое общение, за время, проведённое вместе, я впервые чувствовал себя немного взрослее его самого. Мне было странно, ведь почти всегда я был на его месте, желая получить ещё немного этой искренней заботы, которую давал мне Хоби. Я понимал, что Борис был до чёрта похож на меня. Такой же отрешённый, абстрагированный от мира, только в его взглядах было намного больше замашек мизантропа, чем в моих. Несмотря на наличие родителя (которого таковым назвать было сложно), он напоминал ребёнка из интерната, который цеплялся за любую возможность получить внимание к себе. Павликовский прижимался ко мне ближе и я стиснул его крепче, мол, я здесь, не волнуйся, никуда не уйду. Он доверчиво прислонился щекой к тыльной стороне моей ладони. Наверное, это был первый человек, в котором, как мне показалось, отчаяния было чуть больше, чем во мне самом. — Тш-ш-ш, — произнёс я над его ухом, проводя свободной рукой по непослушным волосам. Так, как делал это он, стоило мне опомниться от очередного кошмара. — Ты… Ты только не оставляй меня, Поттер, — Павликовский взглянул на меня, в его глазах читалась слепая мольба. — Ну конечно нет, bestoloch', — ответил я. Дыхание Бориса немного выровнялось, и это дало маленькую надежду на то, что я был не так бесполезен. Я взял его за руку — косточка на запястье была припухшей, и я провёл по ней большим пальцем, словно в попытке забрать боль. Все его пальцы были в мелких полузаживших ссадинах и я аккуратно прикасался к каждой из них, не желая думать о том, в каких обстоятельствах они появились. — Нет-нет, мне нравится, — поспешно произнёс Павликовский, когда я отпустил его ладонь, решив, что слегка перешёл чёрту. И кого я обманывал? Мы оба перешли чёрту ещё в ту ночь, когда я без задних мыслей позволил обнять себя. — Хорошо, — улыбнулся я, снова взяв его за ладонь. Его плечи расслабились, он весь обмяк и кажется, успокоился. Я был бы рад забрать его к себе домой или увезти в Нью-Йорк, сделать больше, чем сейчас. Впервые за несколько недель я чувствовал, как постепенно отхожу от собственной утраты, беспокоясь о ком-то другом. — Знаешь, Поттер, — тихо вымолвил Борис, стиснув мою руку, — мне кажется, я тебя люблю.