Искренность требует лжи

Ты не мечтал об этом всё время, хоть постоянно твердишь мне об этом. Это очевидно, но я не знаю, догадываешься ли ты о том, что мне это известно. В ином случае, ты не поступал бы так, как поступал на самом деле. Ты стараешься говорить как можно естественнее, тщетно пытаясь скрыть всю ту боль, что всё же отчаянно выливается из вокодёра с каждым лживым словом. Ты стараешься делать вид, что тебе всё равно, что всё ещё считаешь, что поступил правильно, и я действительно не понимаю, как все вокруг продолжают считать, что это правда. А может, они тоже притворяются? Мне ничего не остаётся, кроме как смиренно молчать, заставляя тебя считать, что я верю и думаю так же. Всё просто, как казалось, но оказалось просто невыносимым. Для чего же ты делаешь всё это? Быть может, ты стараешься убедить самого себя в верности своих слов, может, тебе действительно легче от этого. Не знаю. Мне этого не понять. Но мне действительно больно, когда я заглядываю в твои окуляры и вижу в алых линзах то, что не видят другие. Я не могу проявить сочувствие, ведь рискую оказаться деактивированным, так что лишь опускаю голову и киваю, на всякий случай притухают оптические сенсоры, в страхе от того, что ты можешь заметить и разгадать мои эмоции. Тебя самого это злит. В очередной раз ты сжимаешь денты, бьёшь по столу, орёшь на любого, кто попадёт под взор яростного взгляда. Я то знаю. Но, как оно всегда бывает, на место злости приходит грусть. И наоборот. Ты так желаешь избавиться от этих чувств, выплеснуть их и наконец забыть, но они возвращаются. Снова и снова. Раз за разом. И тщетны попытки избавиться от этого затемняющего процессор и искру круговорота. И тебе иногда становится всё равно на происходящее вокруг. Часто на предложения, заканчивающиеся «это может стоить нам всего!», ты отвечаешь, что тебе плевать и это не стоит твоего внимания. Но все остальные не понимают, в чём дело. И как бы я не старался отвлечь тебя хоть на краткие мгновения от страданий, даже в моменты, проведённые со мной, ты думаешь о нём. Я не желаю быть ему заменой, но что мне остаётся, кроме как просто повиноваться? Это тебя и радует, и злит. Из-за наших с ним различий тебе практически невозможно угодить. Тебе нравится и то, что я весь в твоей власти, и жутко раздражает то, что я никак не сопротивляюсь. Я и не пытаюсь. Ведь я не могу, и совершенно не хочу, чтобы тебе действительно казалось, что твои мечтания реальны. От этого потом будет только хуже, и ты наверное понимаешь это, но не желаешь себя сдерживать. Может, просто не можешь. Скорее всего. Ты прижимаешься к моим губам, грубо и властно. Я робко отвечаю, стараясь хоть на каплю представить, что за ураган бушует сейчас в глубине искры этого мощного, сильного десептикона. Ты чуть царапая гладишь крылья, сдирая когтями немного голубовато-фиолетовой краски. Надкусываешь острыми дентами проводки на шее, заставляя тихо стонать, проводишь глоссой по аудиосенсорам, еле слышно шепча имя. Но не моё.  — Старскрим… — Ты вдавливаешь меня в стену, словно желая раздавить. Оптические сенсоры прикрыты, аудио-сенсоры включены на режим минимальной слышимости. От тебя сильно фонит, и я пытаюсь наслаждаться этими моментами, но, увы, получает удовольствие только корпус, ведь, как бы я не старался забросить ненужные мысли как можно дальше, они всё равно всплывают в разуме, так, что становиться тошно. Я так не хочу… Но нет смысла это говорить, ведь ты меня не слышишь. Или не слушаешь… Я хочу быть с тобой, но мне уже это действительно осноквинтело. Может, стоит уже признаться и рассказать тебе, что я знаю? Возможно, лишь тогда ты наконец сознаешься мне, расскажешь сам всю правду? К тому же, меня уже давно одолевает ощущение, что и ты и так догадываешься о том, что мне известно. Так может, хватит уже молчать? Я надеюсь, что не пожалею об этом, но терпеть это всё уже действительно невыносимо…  — Я не звал тебя. — Ты стоишь лицевой пластиной к стене, отвернувшись от двери. В твоей кварте темно и пусто, ты никого сюда не пускаешь, кроме меня, ведь говоришь, что любишь проводить время в одиночестве.  — Я…я знаю. Я пришёл поговорить с тобой, повелитель. — Я неуверенно начинаю диалог, нервно вентилируя системы. Правильно ли я поступаю?  — Я же сказал — мне нет дела до этой шарковой планеты и её жителей! Не приставай ко мне с этим! — Ты развернулся, скаля наточенные сероватые денты, окуляры твои извергали гневные молнии.  — Я знаю. Я не об этом… Твоя лицевая стала чуть спокойнее.  — О чём же? Я вздохнул.  — Ты… вчера ночью назвал меня его именем. Опять, — коротко объяснил я, опуская взгляд. — Ты всё ещё скучаешь по нему, верно? — Я замолчал и замер в ожидании твоей реакции. Ты долгое время молчал, краем оптических сенсоров я видел, как ты выпрямился, чувствовал на своём корпусе твой пристальный взгляд.  — Правда? — негромко спросил ты, разрушая нагнетающую тишину.  — Правда. — Я прикрыл окуляры, стараясь скрыть внутреннюю дрожь, исходящую от холодной искры. Конечно, ты не замечал. Как я и думал. Я услышал твои тяжёлые шаги в свою сторону и вздрогнул, вскинув голову и отойдя назад. Сложно описать, какие эмоции я разглядел на твоей лицевой. Но одно было видно точно — сдерживаемая ярость с каплей боли, ярость, которую так хотелось выплеснуть. Я старался выглядеть как можно уверенней, но с ужасом зыркающая по сторонам, словно в поиске спасения, оптика всё же выдавала мой страх. Я отошёл и упёрся в стену. Ты приблизился ко мне, почти вплотную прижимаясь к моему корпусу, прямо смотря в окуляры, а я и не смел разрывать этот контакт.  — Повелитель… Гальватрон… Ты коснулся моей лицевой пластины, аккуратно и, несвойственно для тебя, нежно провёл по щеке, не отрывая взгляда от моих мерцающих линз.  — Ты совсем не похож на него, — тихо проговорил ты. — Совершенно. Можно сказать, вы друг другу противоположности. В какой-то момент оптика твоя заполнилась едва различимой грустью.  — Даже окуляры не похожи… — Ты оторвался от меня и отвёл взгляд.  — Ты надеялся, что если убьёшь его, то избавишься и от чувств. Но что-то пошло не так, да? Стар…  — Я говорил тебе не называть его по имени при мне, Циклонус! — Ты резко и грубо перебил меня, зарычав. Твоя лицевая пластина исказилась от гнева, и я вздрогнул при виде её.  — П-прости, я… больше не посмею, повелитель. — Видимо, совсем осмелев, я и забыл об одном из десептиконских правил. «Отныне, имя этого ничтожного узурпатора находится под запретом! Любой, кто произнесёт его, рискует лишиться шлема!» — когда-то провозгласил ты, и с тех пор вслух Старскрима никто не вспоминал. Либо говорили он нём как — «он, ну, сам-знаешь-кто». Ты тяжело вдохнул и поднял голову, притушив оптику.  — Это… Ведь просто привязанность… Верно? — неуверенно спросил я, как можно тише, смотря на тебя. — Я не хочу быть ему заменой. На мой вопрос ответа так и не нашлось. Не сказать, что что-то изменилось после этого разговора. Та что говорить — вообще ничего! Ничего нового мне не стало известно, а ты отношения своего ко мне не поменял. Как и, судя по всему, не поменял и отношения к Старскриму. Мне бы хотелось верить, что это не так, но всё говорит об обратном. Ты пытаешься быть искренним со мной, но всё равно лжёшь. Если я не прав, то почему же ты, когда мы с тобой вдвоём, тушишь оптику, чтобы меня не видеть, почему заставляешь молчать, чтобы не слышать мой голос? Я пытаюсь скрыть обиду и злость, ведь понимаю, что это делало бы меня похожим на того, кого ты желаешь видеть на самом деле. Но как же ты, Юникрон подери, не поймёшь, что я не он?! И никогда не стану им. Ты же сам сказал — мы с ним совсем не похожи. Только местом, больше ничем. Я и не хочу быть как он — эгоистичным, лживым, своенравным, тем, у кого в процессоре мысль лишь о том, чтобы показать себя лучше, чем есть на самом деле, занять твоё место. Та как ты вообще мог влюбиться в него? Этого я тем более не понимаю. Но что мне остаётся? Ты ведь не виноват, что полюбил мразь. Как бы то ни было, и как бы я не был предан тебе, подпитывая преданность искренней любовью, я всё равно не желаю никого тебе заменять. Тем более эту тварь. Но тебе же всё равно, верно?

***

POV Гальватрон Циклонус совсем не похож на тебя. Слепо преданный, повинующийся всему, что я ни прихожу. Идеальный заместитель, ведь так? Но он скучен. Неинтересен. Обычен. В нём никакой особенности, и пусть на войне он идеальный воин, это не может заставить меня полюбить его. Шарк, я ведь тебя ненавидел… А сейчас ненавижу ещё больше. Ты вызывал у меня бурю разнообразных эмоций и чувств, и пусть лидирующими были раздражение, злоба, ярость, вскоре я начал замечать, что ощущаю не только это. И из-за этого я ненавидел тебя ещё сильнее. Наказывал, кричал безо всякой весомой на то причины, пытался делать, как казалось, всё, лишь бы доказать, скорее самому себе, эту ненависть, доказать, что я вовсе не питаю к тебе этих чувств, которые мне так противно характеризовать как «любовь». Год за годом. Квартекс за квартексом. Я старался убить это чувство в себе, разлюбить эгоистичную мразь. Тебя. Но всё тщетно. За что мне это? Почему именно ТЫ? Но всё же не было больше смысла скрывать это от самого себя. Я пытался, но какой в этом толк? Я не хотел этого, и готов был пойти на всё, чтобы избавиться от любви к тебе. И я тебя убил. В надежде убить и чувства. Но как всегда что-то пошло не так. Не перерождение в новое тело, не твоя деактивация не смогли стереть из искры то, что я к тебе чувствовал, стереть из процессора память о тебе. Стало только хуже, ведь я немыслимо сильно скучаю по тебе. Скучаю по этим скандалам, бесконечным ссорам, пусть это так глупо… Скучаю по твоему голосу, изящному корпусу, красивым белоснежным крыльям, по твоим горящим окулярам. Да просто по твоему присутствию. Раньше оно было невыносимо, но сейчас так пусто. Тихо. Одиноко. Я пытался заполнить эту пустоту с помощью Циклонуса. Это было неправильно, но я зашёл слишком далеко, подарив самому себе надежду на заполнение голодающей искры, и просто не смог остановиться. Но всё же он не ты. И мы оба это знаем. Но осознание этого ничего не меняет. Я, пусть и пытаюсь быть с ним, сознание моё всё равно с тобой. Я чувствую его корпус, но пульсацию искры твою, ощущаю тебя, словно ты рядом. Это доводит до дрожи, такой волнительной, но успокаивающей. Я отключаю оптические сенсоры, и представляю не Циклонуса, а тебя. Это происходит невольно, я даже не до конца понимаю, как именно. Я не видел тебя в этих позах, не видел картин, которые словно воспоминания проигрываются в процессоре. Но мне это нравится. Я каждый раз обещаю себе, что он будет последним, но не могу сдерживаться. Пусть форма корпуса Циклонуса совсем не такая, как у тебя — короткие крылья, длинный шлем, нет блестящего кокпита, поблёскивающего под сиянием моих линз, и это мешало полному ощущению реальности, но меня это не останавливало. Я всё равно был с тобой, не принимая факт, что тебя на самом деле нет рядом. И никогда не будет. Циклонус ёрзал под моим корпусом, стараясь избавиться от давления.  — Гальватрон… Я так не хочу… Я активировал оптику, глянув на него. Я оскалился и, вытянув руки, прижал его к полу, заставляя скорчиться и хрипло зарычать.  — Я не спрашивал твоего мнения.