"И сказал: истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное." Евангелие от Матфея, глава 18, стих 3
5 После Эдмунд становится ужасно тихим. Кажется, замечает это только Люси. Он больше не король и не судья, и никто не приходит к нему за советом. И он, по правде говоря, благодарен за это: его бесит звук собственного голоса, такой молодой и такой высокий. Это голос мальчика, который продал своих сестёр и брата за кусок рахат-лукума. Голос дрянной, недостойной души, которую спас Аслан на каменном столе. Эдмунд не уверен, что он больше никогда не станет тем мальчиком. — Конечно, не станешь, — убеждает его Люси однажды ночью, когда его с новой силой накрывает сомнениями. — Ты больше не тот мальчишка, Эд, клянусь. Она берёт его за руку и легонько сжимает её. — Почему ты так в этом уверена? — голос его почти срывается. — Лу, откуда ты знаешь? Разве есть у нас доказательства? И Люси не находится с ответом. 4 После Люси возвращается в школу весёлая, с кучей историй в кармане, готовая творить. Её дразнят: рисунки с сильфидами и фавнами рвут на клочки, истории о шкафах, русалках и калормийских солдатах поднимают на смех. Люси Безумная. Люси Чудная. Сьюзен частенько находит её за школой — с красными глазами и ссадинами на коленках. — Наверное, пора мне прекратить, — бормочет она. — Может... тогда и они прекратят тоже. Если я скажу, что всё выдумала. — И думать не смей, Люси Пэвенси, — яростно отзывается Сьюзен, и в глазах её плещется огонь. — Не смей лгать о том, в чём уверена. Мы были там. Мы касались того мира. Аслан — настоящий, мы с тобой ведь зарывались руками в его гриву, и он смеялся, помнишь? Всё это было на самом деле, потому что ты это помнишь. Мы все это помним. Однажды королева — всегда... Сьюзен помогает Люси подняться и очистить передник. Они возвращаются домой вместе, как герои. (Теперь этот момент выглядит ужасно жестоко. Но Люси всё равно дорожит им.) 3 После лук ощущается в руке Сьюзен по-другому. Сама рука превратилась в руку незнакомки: на ней нет колец и шрамов, и мозолей на пальцах. Боль приходит всего через час стрельбы — её детские мышцы не привыкли к жизни лучницы. Иногда Питер приходит на её тренировки. Он ничего не говорит, глядя на хаотичную россыпь стрел в траве, и Сьюзен ему благодарна. 2 После всё возвращается к Питеру разом, когда его одноклассники передают по кругу грязные журналы, украденные из-под матраса старшего брата или из сарайчика, который отец построил в глубине сада. Слэнг кажется ещё более развязным, ребяческим: мальчишки выплёвывают его и улыбаются, как стая обезьян. (Питер никогда не думал, что будет скучать по ветвистой поэзии Нарнии, но сейчас он жаждет сравнений с фруктами и цветами, разговоров о дамах сердца и рыцарях.) Но он почти помнит её — если закроет глаза и перестанет вслушиваться в радостные шепотки одноклассников. Помнит звук её голоса, смешки с придыханием, вырывающиеся из неё в сладостных объятиях. Он отклонял её голову, её рука проводила по его волосам; он тянулся к краю её сорочки, а потом они оба отключались. И Питер продолжает подыгрывать одноклассникам, которые готовы рисоваться друг перед другом, но спасуют перед настоящей женщиной, и опускает пустой взгляд на страницы журнала. Ах, если бы только он мог вспомнить её лицо. 1 После они говорят о Нарнии только общими фразами. Помните охоту? А пиры? И царствование под лапой льва? А зелёные края леса? А выкрашенные в красный дни войны? — Здорово было, правда? — выпадает однажды изо рта Эдмунда. И наигранная радость в его голосе заставляет Сьюзен подпрыгнуть. Питер отводит взгляд, словно проглотил какую-то гадость. — Как на каникулах у моря, — тем же ужасным тоном отвечает Люси. (Другого языка для того, что было до «после» у них нет... хотя, может, раньше он и был. Тот, что мог выразить весь ужас и чудеса, описать чудовищ и пролитую кровь. Что-то куда более значимое, чем произнесённое шёпотом «Всё это было правдой. Не могло ею не быть. » Что-то куда более убедительное, чем сжатые в чужих руках ладони. Может, Аслан забрал у них и это.)Часть 1
15 сентября 2019 г. в 22:51