Отныне и во веки веков

— Гарри, сегодня Сочельник, — прошептала Гермиона. — Слышишь, в церкви поют хорал… Гарри посмотрел на церковь в конце переулка — старое, но хорошо сохранившееся здание со шпилем и красивыми витражами. За церковью было кладбище… — Как ты думаешь, они могут быть там? — тихо спросил он. — Это возможно, — Гермиона интуитивно поняла, о ком он говорил. — Хочешь посмотреть? — Ты не возражаешь? — спросил Гарри, слегка смущенный. — Я ни разу… — Пошли, — Гермиона решительно потянула его за собой по аллее. Они вошли через старинные ворота кованого железа. Гарри покраснел оттого, что оказался в такой тесной близости с Гермионой, но за воротами они направились в разные стороны, осматривая надгробия. Гермиона медленно шла по дорожке. Ей встретилась пара знакомых имен, но даты рождения и смерти были давние. Перед одной могилой, имя на которой почти стерлось, она остановилась. Иг…ту… Певерелл. Она никогда не слышала этого имени, но ее внимание привлек знак — точно такой же она видела в книге Биддля. Встряхнувшись, Гермиона пошла дальше — сейчас у нее были более важные заботы. А через несколько минут Гарри нашел их. Он упал на колени, не в силах сделать больше ничего — чувства, которые он держал в себе все эти годы, наконец вырвались наружу. Гарри услышал хруст снега рядом с ним и почувствовал ее руку на своем плече. Прикосновение этой руки успокаивало его. Он не смотрел в ее сторону, но знал, что это Гермиона, что она здесь, с ним — и этого было достаточно. Медленно и неуверенно он заговорил. — Мама, папа, — хрипло произнес он. — Надеюсь… я бы хотел, чтобы вы были здесь сейчас. Я так скучаю по вас, — тут у него перехватило дыхание. — Я знаю, что временами разочаровываю, но я надеюсь, что сделал кое-что, чем бы вы гордились… Гарри замолчал, пытаясь найти нужные слова, но он был слишком переполнен эмоциями. Ощущение руки Гермионы, сжимающей его плечо, напомнило ему еще кое о чем. — Это Гермиона, — сказал он своим родителям. — И это самое лучшее, что со мной случилось. Он никогда не видел, как Гермиона краснеет. — Она маглорожденная, как ты, мама… и самая умная ведьма своего времени. Сделав паузу, Гарри продолжал: — Она также мой лучший друг, моя судьба… Она — та, кто всегда будет рядом со мной, я это знаю… Она никогда не оставляла меня, никогда не сомневалась во мне, даже когда я сомневался в себе. Слова хлынули потоком, как вода прорвавшая дамбу: — Ей никогда не нужны были доказательства, она никогда не отвергала меня. И она от многого отказалась ради меня, она попала под проклятие… Оставила своих родителей и пошла за мной. Она осталась, даже когда Рон покинул нас, несмотря на ее чувства к нему. Глаза Гарри затуманились от навернувшихся слез — И я чувствую себя плохим человеком, но… я люблю ее за это. Он едва расслышал испуганный вздох рядом. — Теперь я знаю, что я проклят, что все плохое и ужасное всегда найдет меня. Я не хочу любить ее, тащить ее за собой в опасный путь… Но она не уйдет. И я не могу ничего сделать со своими чувствами. Это делает меня плохим человеком? Я плохой человек, потому что хочу, чтобы она была со мной, боролась рядом со мной, даже если это подвергает ее опасности? Она — причина, по которой я борюсь, причина, по которой я продолжаю идти вперед. Я не могу быть тем, кто делает ее счастливой, но я могу быть тем, кто сохраняет ей жизнь, чтобы она могла быть счастливой. В Гарри словно что-то сломалось, слезы лились быстрым потоком, когда он стоял на коленях перед могилами родителей. Руки Гермионы обхватили его, и он повернулся к ней. Она притянула его ближе к себе и держала в объятиях, пока он плакал. Логику она отбросила в сторону. То, что Гермиона только что узнала, она не могла бы постичь путем рассуждений — потому что любовь была нелогична. Она вспомнила о выборе, который она сделала, о чувствах, которые она похоронила... — Мистер и миссис Поттер, — сказала Гермиона, обращаясь к могилам, когда Гарри начал успокаиваться, — вы должны гордиться своим сыном. Гарри попытался вырваться из ее рук, но она еще крепче обняла его. — В одиннадцать лет он спас меня от тролля. Тогда начались самые ужасные, но удивительные годы моей жизни. Мы стали друзьями в тот день и с тех пор были неразлучны. Он так многим жертвовал, он столько дал мне, что я не могла не влюбиться в него… Ее голос дрогнул: — Но он не позволил бы мне подойти к себе слишком близко, он никому бы этого не позволил, потому что боялся… Он боялся причинить вред тем, кто рядом с ним, подвергнуть их опасности… Но он забыл одну вещь. Гермиона позволила Гарри немного отстраниться и повернулась, чтобы посмотреть ему в глаза. — Есть те, кто любит его, несмотря на барьеры, которые он воздвигает. Люди, которые хотят, чтобы он тоже был счастлив. Она не сводила с него взгляда, давая волю долго сдерживаемым чувствам. — Он хочет, чтобы я была счастлива, и это волнует мое сердце, но он не понимает, что именно он делает меня счастливой. — Гермиона... — ошеломленный Гарри не мог подобрать слов. — Но... нет, мы... — Гарри… — Гермиона повернулась к его мокрому от слез лицу, ее голос был пронизан решимостью. — Если мы не боремся за то, что мы любим… за тех, кого мы любим — зачем вообще бороться? Ее правая рука коснулась щеки Гарри, заставляя его взглянуть на нее. — Мы уже потеряли так много, Гарри… что я отказываюсь потерять и тебя. Гермиона приблизила свое лицо к лицу Гарри, который хотел было отстраниться, все еще сомневаясь, и их губы встретились. Это был мягкий, сладкий поцелуй, но чувства бушевали, словно цунами, будто молния пронзила обоих , освобождая то, что они в себе старались подавить. Они целовались, стоя на коленях в снегу, и было в этом поцелуе обещание преданности и любви. Когда, вопреки их желанию, эта минута прошла, Гермиона уперлась лбом в лоб Гарри, и некоторое время они стояли так, размышляя над откровениями, которыми поделились друг с другом. — Я имею в виду, Гарри… — взволнованно прошептала Гермиона. — Я люблю тебя и никогда не оставлю. — Гермиона, — выдохнул Гарри, — ты заслуживаешь гораздо большего... — Нет, Гарри, — перебила его Гермиона. — Здесь не место твоему самопожертвованию. Здесь и сейчас мы вместе, и отныне и во веки веков мы будем вместе. — Хорошо, — сдался Гарри, — вместе, отныне и во веки веков. А теперь пойдем домой.