Берлинская стена.

9.10.1989. Вечер был теплым, даже жарким. Удивительно, ведь ноябрь на улице. Солнце уходило за горизонт, прячась за крышами домов и листьями деревьев. Оно скоропостижно покидало небосвод, даруя людям вид на луну и звезды. Слишком быстро. Его лучи больше не собирались в ближайшие часы касаться земли. Будто желая уйти поскорее. Птицы не раскрывали своих клювов, а сверчки лениво просыпались. Их песни были кроткими, непривычно тихими. Рядом с кустами, в которых они сидели, ходила пара ног в грязных от пыли сапогах. А уж совсем рядом была огромная, каменная стена. Ох, сколько раз ее пытались пересечь. Даже последнюю кровь, что осталась на глухом камне, не успели отодрать. Да и зачем — «это послужит уроком многим». Так говорили люди в деловых костюмах с красными галстуками. У них опухшие лица, то ли от пчел, то ли от жизни халеной? Они говорили, что действуют во благо молодого восточного государства. Что стена — лучшее, что они возвели, чтобы предотвратить опасность с запада. Но сколько бы лицемерия не пряталось в этих прищуренных глазах, сколько бы они не набивали свои животы, обездоленные люди поймут, что любой способ пересечь каменное ограждение — стоит рисковой попытки. А может, и жизни. Когда небо было покрыто черным покрывалом, начали появляться первые звезды. Люди, в военной форме, и с оружием в руках, ходили рядом со стеной, порой переговариваясь о насущном. Это были пограничники. Можно было услышать пару слов, которыми они перекидывались между друг другом по ходу дела. — Слышал, митинги и протесты становятся все масштабнее? — солдат оглянулся назад, на восток, будто чего-то боясь, предчувствуя. — Чушь все это собачья. Власти разберутся. — собеседник высокомерно поднял подбородок, выдыхая с таким же наглым смешком. — Мне бы твою уверенность в завтрашнем дне… — солдат нахмурил свои брови, а его руки стали чуть подрагивать. — ГДР не допустит своего исчезновения. Уж тем более, не от своих людей. А Западные берлинцы пусть даже и не мечтают посмотреть на нас. Их уговоры и просьбы выглядят заманчиво, но всем ясно, что это гадкая уловка и провокация. — Если ты так думаешь, — вздохнул парень, успокаивая себя. — Кстати, мне сказали, что пол часа назад Гюнтер Шабовски выступил на пресс-конференции с одним заявлением. — Каким еще заявлением? — его собеседник будто бы напрягся. — Вы пограничники или кто? — Прозвучал крик из громкоговорителя. На двух солдат начал светить ослепляющий свет, от того они прищурились. — Хватит считать звезды, занимайтесь работой! — Свет тут-же вернулся на свою изначальную позицию, а человек, работающий наблюдателем, отвернулся от них, замолчав. — Да звезд то тут пока-что лишь малый десяток. — хмыкнул парень, смотря на своего слушателя. — Этот мужик дело говорит. Давай-ка, забудь там про свои митинги, и займемся делом. И ты правда начал считать звезды? Уволить бы тебя, да вот жалко. Парень ничего не ответил. Он пошел налево, поправив оружие в своих руках. Второй солдат пошел в противоположном направлении, хваля себя, какую колкость он произнес в адрес своего приятеля. Но как не был бы он уверен в себе и своих силах, его душило. Его душил горячий, пыльный воздух. Солнце давно ушло за горизонт, но жар в легких не собирался уходить. Лоб потел, а глаза, будто чего-то остерегаясь, осматривали местность вокруг, что мужчине давно известна. Он чувствует чужой приход, и может даже присутствие. Но с какой стороны? Неведомо ему. Не успел он усомниться в своей стойкости, как краем уха он услышал топот, возгласы. Он обернулся назад, нервно вздохнув. Толпа. Целая толпа людей, идущая на Берлинскую стену. Эти люди топали, кричали. Их глаза полны горького отчаяния, заставившего их совершить такой рисковый шаг. Там были все — от детей, до стариков. Столько ненависти. Мужчина вернулся на то место, где недавно беседовал со своим коллегой. Он тоже там был, вернулся, чтобы посмотреть. Толпа подходила все ближе, требуя свободы и прав. Прожекторы направились в их сторону, а наблюдатели возмущенно вздыхали, смотря на разъяренных людей, которых сплотила общая цель — пересечь Стену Позора. Чего бы это не стоило. — Уважаемые граждане! Просим вас отойти от охраняемой зоны! — начал кричать один из наблюдателей, прикладывая ко рту громкоговоритель. — Мы не свернем назад! — воскликнул один из многих. Он вышел на свет прожектора, гордо показывая свое лицо. Это был сам ГДР. Солдаты, возмущаясь, подняли свои брови чуть ли не до небес, не веря своим глазам. Само лицо государства восстает против своей власти, идя против поставленных указов, ведя своих людей к такой желаемой, и такой недостигаемой свободе. Он ведет их на верную смерть. — Уважаемые граждане! Просим вас отойти от охраняемой зоны! Если вы не прислушаетесь к приказу, нам придется прибегнуть к силовым мерам! ГДР стиснул свои руки в кулаки, стоя на том же месте, освещенный светом прожекторов. Он смотрел на эти сторожевые вышки, питая к ним лишь неуважение. Ведь и ненависти они недостойны. Стоит ли ненавидеть людей, выполняющих свою работу? Только тех, которые выполняют приказы с верхушек бездумно, надеясь, что действуют во благо всем живущим на этой планете. И если эти наблюдатели не схватятся за оружие, отпустят их из оков, то будет понятно, что человечность в них все еще сохранилась, а сочувствовать они не разучились. Законы, приказы, долг… Эти вещи временами бывают несправедливы. Очень несправедливы. Но разве они живут не для того, чтобы делать их лучше? В пользу народам? В пользу всем людям. Сейчас сверхохраняемая граница нарушается, и это именно то, что стоит рассказать свои детям и внукам, переносить память этого великого часа через века. — Мы не уйдем, — заявил ГДР, смотря вперед. — Уж больно долго терпели. Прозвучали шаги. Потом громкий топот. А затем, бег. Шумная толпа понеслась к границе, как к единственному источнику свежего воздуха. Не получив приказов, солдаты с вышек и на земле смотрели на людей, возжелавших воссоединения с родными, с которыми они были так долго разлучены. Один из солдатов, стоявший прямо у стены, прицелился в толпу, собираясь нажать на курок. Но к нему подбежали, выхватывая оружие у него из рук, заставив глухо выстрелить в землю. Его сразу же оттолкнули, грубо кидая на землю. Задыхаясь клубками пыли, солдат оказался прямо меж людьми. Опасаясь, что его затопчут насмерть, он, ели отойдя от шока, поскользнулся на траве, пытаясь встать. Он снова уволился в грязь, но уже в стороне от толпы, что становилась все больше, не утихая. Толпа людей залезала на стену, крича, ликуя. На их спины светили прожекторы, а с другой стороны уже пересекаемой границы, выбегали из домов люди, встречая долгожданных гостей. ГДР все стоял на том же месте, порой чувствуя в плечо толкания. Он все смотрел туда, вперед. На стену, которую теперь украшали люди, получившие то, чего так долго и пленительно ждали. И с каждой минутой он ощущал, как слабеет. Его руки дрожали, а губы тянулись вверх, но с прилагаемой силой, которую не жалко было потратить на улыбку. Люди смеялись. Улыбались. Плакали. Мужчины помогали своим женщинам взбираться наверх, а братья хватали сестер за руки, опускаясь на другую сторону границы. Маленьких детей ласково брали в обьятья, отдавая их потискать и расцеловать родственникам, что были отделены от семьи. Разделенные мужья и жены мертвой хваткой вцеплялись в друг друга, проливая слезы счастья на плечи. Семьи громко смеялись, радуясь долгожданной встрече и горячо обнимая любимых людей, вытирая с красных щек следы от слез. Оставшись последним за ограждением, ГДР коснулся камня, в том месте, где было пятно крови. Сколько же людей погубила эта стена. Но теперь, их жертвы не будут напрасны. Ему дружелюбно протянули руку, и парень, приняв помощь, прикоснулся к ней, забравшись наверх. Человек, что помог ему, мигом спрыгнул вниз на другую сторону, подбегая к своей семье, радостно крича. Прожекторы, толкотня, ликования. А за ними — смущенные солдаты. Попытавшись спрыгнуть вниз, парень лишь неловко плюхнулся на землю. Вздыхая, он чуть скатился вниз, облокотил свой затылок на каменное ограждение, прикрывая глаза и кладя руку на живот. Чувствуя, как ему становится тяжелее дышать, он услышал глухие шаги, идущие в его направлении. Приподняв веки, он не мог не дернуть кончиком рта вверх. — ГДР. Брат, слышишь меня? — Казалось, спокойный голос. Но в нем столько ноток взволнованности. Перед ним сели на колени, осторожничая, протягивая руки. — Слышу, — вздохнул он. — Рад наконец-то увидеть твое лицо вживую, ФРГ. Тот горько улыбнулся, шепча — — Ты сделал это. — Мы. Мы сделали это. — Он кивнул самому себе, на свои же слова, зная, что он абсолютно прав. Он чувствовал, как слабеет с каждой нарастающей секундой. Его горло сохнет, а губы дрожат. Тело слабеет вместе с ним. ФРГ кивнул ему, смотря, как его брат пытается не закрывать глаза, как радужка в них стремительно тускнеет, а его дыхание становится громче, отрывистее. — ФРГ, — Больно вздохнул ГДР, впиваясь в собственный живот всеми оставшимися силами, пытаясь удержать себя на этой земле еще пару мгновений. — Да? — Он моментально отозвался. — Пообещай мне, что эти люди будут жить в безопасности. У них всегда будет еда на столе, всегда будет теплый дом, у них будут счастливые семьи. — Парень поднял дрожащие веки, вглядываясь в своего брата, чей силует начинает размываться. — Обещаю. ГДР через силу улыбнулся, потянув руки вперед. ФРГ притянулся к нему, обнимая, показывая всю заботу, которую он будет дарить его людям. Он прижался к его слабеющему телу, вдыхая запах пыли, и слушая, как люди, не обращая на них внимания, кричали и рыдали от счастья. Он закрыл глаза, пытаясь запомнить то тепло, что он ощутил в первый раз, и которое покидает тело его брата. — Хорошо, — Прохрипел тот. — Очень хорошо. Спасибо. ФРГ кивнул, утыкаясь в его плечо, не желая отпускать. Но он почувствовал, как ладони ослабли на его спине, и он, подняв голову, посмотрел на того, кого всю свою последующую жизнь будет помнить и любить. — Эй… — Тихо сказал тот. — Не расстраивайся. Знай, что я всегда буду частью тебя, Германия. Глаза застыли, смотря в никуда. Рот застыл в немом положении, а тело ослабло, уже не в силах предпринять какие-то действия. Германия посмотрел, как грудь перестала вздыматься. Он нежно взял еще теплые руки, кладя их на утихшее сердце. Положив пальцы на веки, он накрыл ими глаза, что уже не были способны увидеть красоты и чудеса этого мира. Подхватив тело, осторожно держа его в руках, он обернулся. Люди уходили в город, планируя свою новую, счастливую жизнь. Загорались окна, хлопали двери. После такой жары наконец-то пошел дождь. Маленький, незаметный, но дышать стало в разы легче. Германия вдохнул полной грудью воздух назревающего дождя. Он поднял взгляд к небу, ловя на свои щеки маленькие капельки. Хмыкнув, он ухмыльнулся звездам, светящим на ночном небосводе, и тучам, слабо закрывающим их собой. Парень развернулся в обратную сторону от города, бережно неся на руках того, чью память будет вечно хранить в себе.