***
Хлоя до блеска вытирает полотенцем мокрые после душа волосы, оставляя их влажными золотыми змейками струиться по обнаженным плечам, и придирчиво оглядывает себя в зеркале. Она нравится себе, очень нравится.Нежная кожа, проглядывающая сквозь воздушное бежевое кружево, обрамляющее края ночной сорочки, красиво очерченная женственная фигура… У Хлои пухлые розовые губы, выдающиеся скулы и голубые глаза. И лицо у нее острое, почти лисье. И никто не знает, чего стоит Хлое оставаться такой тонкой, статной и золотой как липовый мед на солнце. И никто не знает, ради чего она идет на такие жертвы. Хлоя медленно облизывается, проводя кончиками пальцев от самой раковины своего уха к ключицам по нежному изгибу шеи, и склоняет голову набок. Она любит, когда ею восхищаются, любит сиять и не представляет жизни без чьего-то внимания. Обожающие взгляды ей настолько необходимы, что она не стесняется пользоваться влиянием своего отца ради того, чтобы получать их. …не стеснялась. Сейчас Хлое всего хватает. Почти всего. Она спасает людские жизни в костюме супергероя, но маска на ее лице ничего не стоит, потому что все знают, какая она на деле. Все знают, что дочка мэра Парижа встала на сторону светлых сил, что она исправляет свои ошибки. Все знают это — и любят ее. Уже не за золотую обертку смазливой внешности, а за ее дела. А еще — все теперь знают, что грубости, которые исторгает ее рот, не стоят и выеденного яйца, потому что поступки с ними всегда расходятся. Хлоя говорит гадость — потому что не умеет иначе, потому что ее не учили — и тут же делает доброе дело, чтобы загладить свою вину. И доброта перевешивает, и никто не воспринимает ее шпилек насчет чужих кошельков всерьез, ибо супергеройский костюм не купить за деньги, и если этот костюм достался именно Хлое — у нее есть что-то, что оказалось важнее денег. А еще у Хлои есть Адриан. Однако этого все-таки недостаточно. Хлое остался всего лишь шаг до достижения самой важной, последней цели. Один большой, безрассудный и смелый шаг — или длинная череда маленьких и осторожных. И она пока что не знает, какой путь ей выбрать. Понимает только одно — ей как воздух нужна ЛедиБаг. С ее тонкими ладонями и обтянутыми спандексом упругими икрами, с ее восхитительными ультрамариновыми глазами и лукаво-мудрым прищуром; с ее упрямой складкой между бровей и закушенными губами, с гулко бьющимся в груди сердцем и изрисованными блокнотами. Хлоя хочет великую супергероиню — и девочку по имени Маринетт, и она знает, что, пока Леди смеется над тем, как КвинБи жалит ее губами в нежную щеку, а девочка-дизайнер дрожит от возмущения при одном только взгляде на дочку мэра, не думать о ней нельзя. И поэтому Хлоя всячески старается занять мысли Маринетт собой, осаждает со всех сторон, приближает к себе вплотную и сама старается к ней приблизиться. Лишь для того, чтобы лишний раз вдохнуть ее манящий восхитительный аромат и еще на один долгий день подарить ей иллюзию того, что страшную тайну личности ЛедиБаг никто еще не раскрыл. Это почти смешно. Как мог Адриан все это время быть к ней так близко, смотреть на нее — и не видеть этого? Он вздыхал по их смелой прекрасной Леди и пропускал мимо глаз сияющую девчонку, защищающую других и без своего костюма. Ведь костюм — в конце концов лишь прикрытие. Ведь не костюм делает Маринетт чудесной. Хлоя всегда знала это. С самого начала, с первого момента, как она увидела Маринетт — тогда еще просто веснушчатую метиску со смешным пучком на самой макушке. Девчонку, внимание которой страстно хотелось на себя обратить. В тот самый первый день Хлоя сделала это как сумела — она оскорбила объект своего желания, заставила себя ненавидеть. Но ведь от ненависти до любви — так же, как и наоборот — путь недолгий. Хлоя нежно мурлычет себе под нос и, еще раз обведя себя довольным искристым взглядом, провокационно спускает с плеча лямку ночной сорочки. Должно быть, за сегодняшний день Адриан устал. Его совершенно определенно следует успокоить. В конце концов, не одна Хлоя сходит по их Леди с ума. И сегодня с этим надо что-то решить. Осторожность или отвага? Хлоя дует губы и думает, что осторожничать — не в ее стиле.***
Адриан валяется на кровати и ждет, ждет, ждет. Он устал и иссяк за этот безумный день, и ему определенно требуется порция успокоения и тепла. И поэтому он ждет Хлою. И поэтому он хочет ЛедиБаг. Дверь ванной открывается только минут через двадцать после его прихода. Хлоя стоит перед ним короткой красивой ночной сорочке, и кожа ее сияет, и волосы ее змеятся золотыми нитями по плечам, и без макияжа она так хороша, что хочется зацеловать ее до смерти. И Адриан был бы абсолютно счастлив, если бы рядом с ней, прислонившись к соседнему косяку, стояла еще одна девушка — распаренная после ванны, с бархатной белой кожей и искрящимся синим взглядом. Адриану всегда нравились синеглазые. Хлоя приближается к кровати, плавно покачивая бедрами, и вскоре присаживается рядом, нависая над ним и облизывая пухлые губы. — Нам надо поговорить, — ее ладонь скользит под его рубашку, поглаживая закаменевший живот и слегка царапая пресс ноготками. Хлоя смотрит ему в лицо — и глаза у нее синие-синие, совсем как у ЛедиБаг, и губы совсем также искривлены. И ведет она себя так, как будто не ждала их встречи весь этот длинный день, как будто во рту у нее не сухо, и соски не торчат, натягивая тонкий атлас элегантной ночной сорочки. Адриан манерно вскидывает брови, позволяя себе здесь быть совсем котом — просто без проклятущей маски. Хлоя всегда была тем человеком, с которым он мог без труда становиться самим собой. — Это настолько важно? Девушка кивает. — Настолько, что, боюсь, одна я не смогу унять стояк у тебя в штанах, — она соскальзывает рукой на мягкую ткань его деловых брюк и сжимает в ладошке его напряжение, безошибочно определяя, с какой силой надо стиснуть плоть, чтобы разнести по его телу позыв лишающего воли наслаждения. Адриан шумно вдыхает носом и ухмыляется. — Хочешь нанять помощницу? — Хочу решить нашу с тобой проблему, — девушка кривит пухлые губы в лисьей усмешке. — Ведь нам с тобой обоим нужна ЛедиБаг, Котик, — наклоняясь к его лицу, говорит она, и Адриан удивленно приоткрывает рот. …откуда?.. — Прости, я… Она отмечает коротким поцелуем уголок его губ и всезнающе щурится. — Адрикинс, прошу тебя, не отпирайся. Мы оба знаем, что я права. И мы оба знаем, что сегодня твою жадность по отношению к ней было даже видно. Наша милая Маринетт очень горячая в этом своем костюмчике, — Адриан замирает, оглушенный укоризненным цыканьем расположившейся рядом с ним девушки, как ни в чем не бывало расстегивающей его рубашку, и вдруг понимает, что от неожиданности задержал дыхание. Хлоя и правда сказала, что… — Хло-о-о-о-йс, — он резко садится на кровати, поспешно раздергивая рубашечные пуговицы, чтобы больше тряпка на плечах ему не мешалась, и сам теперь нависает над Буржуа. Ее «наша милая Маринетт» набатом отдается в его ушах, похожее одновременно на слуховую галлюцинацию и самое большое на свете счастье, и потому он спешит убедиться в том, что именно это Хлоя и произнесла. — Ты сейчас… — Какой же ты дурачок, Адрикинс, — девушка расслабленно разваливается на постели и шумно вздыхает, с удовольствием выставляя себя напоказ. — Она за твоей спиной просидела в коллеже целый год и потом еще два года с тобой проучилась в одном лицее, а ты так ничего и не понял? — она заводит глаза, всем своим видом показывая, какого придерживается мнения о его умственных способностях, но Адриану плевать. У него в голове только одно и бьется — то, что Леди все это время была так близко. То, что он может обладать ею так же, как обладает Хлоей. Или — наоборот — она может обладать ими обоими. — И… что ты мне предлагаешь?.. — медленно тянет он, оглушенный открывшейся перспективой и оттого совершенно бездумно оглаживающий Хлою по животу. Та смеется и притягивает его к себе за шею. — Завоевать ее, — горячо говорит она, — присвоить. Забрать себе, — нежные пальцы расслабляюще чешут его загривок, и Адриан жмурится и почти мурлычет. — Нам нет смысла ссориться и делить ее, правда, Котик? Ведь нам… так хорошо вдвоем. А втроем нам будет еще лучше. Ее голос действует на Адриана умиротворяюще. Здесь, за стенами их тайной квартиры, больше похожей на ухоронку от капризного общества, Хлоя совсем другая. Здесь она — его друг и любовница, неоспоримо верная на всю жизнь. Здесь он с радостью отвечает ей тем же. Он усмехается и приникает губами к ее шее, прихватывая зубами тонкую кожу. — Недурственное предложение.***
Пятнистая Леди не сразу обращает внимание на их поползновения. А когда обращает — сначала только смеется. Говорит, типаж, конечно же, очень схожий, но двое на одного — это слишком много. Отшучивается — и сбегает, заявляя, что ей еще узор вышивать по шелку. Хлое все это не по нраву — она нервно кусает губы и щелкает нежными пальцами, подрагивающими от волнения. Сабрина с утра ей сказала, что Маринетт гуляла с каким-то темноволосым парнем, несмотря на то, что нравится совершенно другой типаж. Темноволосый парень. Может быть, перекраситься? Хлоя придирчиво осматривает себя в зеркале и вздергивает острый — мамулин — нос. Сдаваться в ее планы совсем не входит. Маринетт нравились блондины еще с младших классов, и это было всегда заметно. Золотые волосы ее завораживали, и вот так просто это не перебить никаким богатым внутренним миром. Маринетт замечательная, и конечно же, внешность для нее мало что решает, но она все же эстет, и потому Хлоя делает ставку на то, что золотые волосы победят. И решает на следующий вечер распустить свой знаменитый хвост. (Да, после тревожной новости о конкуренте идти к своей цели медленно и осторожно она совершенно точно не собиралась). Кажется, ход со сменой прически срабатывает. ЛедиБаг спотыкается вечером об ее шевелюру полным восхищения взглядом и ласково улыбается. — А можно тебя заплести, КвинБи? — ответить Хлоя не успевает: затянутые в плотную пятнистую ткань пальцы мягко зарываются в ее пряди и заставляют ее невольно поддаться инстинктам тела, подавшись навстречу прикосновению. Ша Нуар лежит у Леди головой на коленях, и, можно сказать, вдвоем они почти что ее пленили. Впрочем, сегодня Маринетт удивительно умиротворена — не то что вчера, например, или пару дней назад, когда металась по городу стремительным алым всполохом. — Ты можешь все, что захочешь, — Хлоя влажно сверкает белоснежной улыбкой и мечтательно прикрывает глаза. Поймать сейчас ласкающую руку, обнажить исколотые иголкой пальцы, вобрать в рот каждый поочередно, поцеловать запястье… так, чтобы прекрасная Леди вспыхнула словно свечка и охнула в абсолютном ошеломлении. Но пока рано. Хлоя Буржуа отважна, но совершенно точно не безрассудна. Пока пусть Маринетт просто улыбается и восхищенно пропускает сквозь пальцы шелковистые пряди КвинБи, ни капли не протестуя против того, что Ша Нуар своевольно развалился и дремлет самым настоящим котом на ее коленях. — Вы у меня как два солнышка, — ЛедиБаг смеется, — своенравные и обжигающие. Она заплетает Хлое одну косу, потом — расплетает ее и плетет другую, и так продолжается долго-долго, и Хлоя млеет и покрывается мурашками в ответ на каждое ее случайное прикосновение к своим полыхающим ушам. — Если тебе так нравится, — лениво наблюдая закат, говорит она, — то приходи ко мне завтра вечером. Я долго по вечерам расчесываюсь. Пятнистая героиня скептически усмехается ей в ответ. И — следующим вечером к ней приходит. Хлоя как раз выходит из душа и освобождает убранные в смешной пучок волосы от резинки. Она не ждет никого специально, а потому не облачается даже в сорочку, так и оставаясь в одном полотенце. Усаживается на пуфик перед трюмо, любуется каплями от воды на белых плечах — и распускает буйную шевелюру. Чтобы спустя минуту войны со щеткой увидеть в зеркальном отражении едва слышно постукивающую в балконную дверь костяшками пальцев Маринетт. Маринетт, которая взволнованно кусает губы и прячется за пятнистой маской. Хлоя машет рукой и лихорадочно улыбается — заходи, дверь открыта, и я открыта, посмотри на мои ключицы, ладони, плечи. Она и не ожидала, что все так просто. Она и не ожидала, что вот так сразу Маринетт к ней придет.Не думала, что сможет расположить ее к себе, просто-напросто перестав язвить и распустив волосы. Она хотела, чтобы для полного счастья пришел еще Адриан. Тогда они вдвоем окончательно очаровали бы Маринетт, заставили бы ее восхитительно заикаться и пунцоветь щеками, и Хлоя наконец-то ощутила бы ее губы и отметила поцелуями ее шею, и Адриан обнимал бы их, усадив на свои колени, и… и… и… Голова какая-то слишком тяжелая и чужая, как будто Хлое ни капли не принадлежит. Она позволяет Леди забрать у нее из рук щетку и мягко провести по растрепанным золотым прядям. — У Кота, — говорит вдруг Леди, — совсем такие же. Хлоя тихонько смеется, запрокидывая голову и вынуждая девушку остановиться. Щетка замирает в ее ладони, и сама Маринетт как будто бы на мгновение каменеет. — А мне твои волосы нравятся, — говорит ей Хлоя. — И глаза тоже. И кожа, и щиколотки, и талия, и ладони, — она ощущает, как неминуемо слабеет узел на полотенце, но ей плевать. Она хочет, чтобы Маринетт посмотрела. Она хочет, чтобы Маринетт ее обожала. У Леди зрачки — огромные. Она растерянно облизывает пересохшие губы, и Хлоя цепляется взглядом за этот нервный, неосознанный, но будто зовущий жест. Она задерживает дыхание, наблюдая за кончиком языка девушки, и сердце у нее в груди бьется-бьется-бьется, и растрепанные волосы совершенно забыты, и узел… чертов узел на чертовом полотенце… Маринетт осторожно, медленно, как завороженная касается ладонью ее щеки, мягко поглаживая выступающую, острую косточку скулы, и Хлоя прикрывает глаза. Подчиняясь какому-то странному наитию — а может, охватившим ее, как и Маринетт, чарам — она тянется вперед, вверх, к ее ладоням, к ее губам… И между осторожностью и отвагой выбирает чертово безрассудство. Щетка падает на паркет с тихим, приглушенным стуком, но Леди, кажется, даже не слышит этого. Она жмурится, позволяя Хлое прихватить зубами свою нижнюю губу, и судорожно вдыхает, когда та легонько отмечает поцелуем ее подбородок и спускается языком на шею, спотыкаясь только о спандекс костюма. Это их первый поцелуй. Маринетт краснеет и шумно дышит, а Хлоя кусает губы и чувствует, как между ног от возбуждения становится мокро.***
Маринетт со вздохом кусает губы и прикрывает глаза, будучи не в силах смотреть на это. Черно-желтый клубок тел мечется в воздухе над крышей, и золотые волосы сражающихся сияют как солнца в лучах заката. Сегодня Ша Нуар предложил потренировать КвинБи, и, пусть сначала ЛедиБаг с радостью согласилась изменить программу, теперь наблюдать за этими двоими было просто… невыносимо. Ее поедала ревность. А еще — чувство ужасного противоречия. Маринетт была увлекающейся натурой, уж это верно. Она, несомненно, легко влюблялась, и объектами ее симпатии были самые разные люди. Но сейчас… сейчас ее угораздило не по-детски. Ей нравились трое сразу. И конечно, одним из счастливчиков был Адриан, по-прежнему симпатичный ей еще с самого коллежа (теперь они учились в одном университете и иногда вместе обедали), вторым — ее верный напарник Кот, а третий человек… дева Мария, это была чертова Хлоя. И все, что их объединяло между собой — это чёртовы золотые волосы. Маринетт никогда не считала, что влюбляются из-за внешности, это правда, и все это было, разумеется, просто-напросто совпадением. Она просто очень хорошо знала этих троих, могла назвать их своими друзьями (жаль, конечно, что двое из них были друзьями лишь для ЛедиБаг). Однако… сейчас она готова была признать, что пала жертвой стереотипов. Потому что все нынешние объекты ее симпатии объединял лишь типаж. Но самое страшное было в том, что… к Хлое она все-таки осмелилась прикоснуться. Впрочем, не то чтобы та сама ее не звала — этими своими приоткрытыми губами, ласковыми глазами и нежной кожей. И тем, что… что встретила ее в одном тонюсеньком полотенце. И сейчас Маринетт было жарко даже просто на нее смотреть. Потому что при одном взгляде на это точеное тело, затянутое в костюм, на эту шкодливую улыбку, прочерчивающую губы Пчелы каждый раз, как их глаза встречались — она думала лишь о том, что случилось бы, сползи с Хлои ее полотенце. Маринетт просто-напросто не сдержалась бы. И… и не сбежала бы как провинившаяся девчонка. Не отпустила бы Хлою так просто, бросившись наутек, как только их губы с влажным чмоком разъединились. — Не хочешь к нам все-таки присоединиться? — горячее дыхание опаляет ухо, и Маринетт дергается. Кот присел рядом с ней, оказавшись почти вплотную, и деться от него некуда, поэтому девушка только стискивает в кулак ладонь, чтобы не привалиться к его пышущему энергией телу и не сдаться ему на милость. Ему — и, кажется, не собирающейся просто так оставлять вчерашнее Хлое. Интересно, думает Маринетт лениво (голова рядом с хитрым Нуаром совсем не варит), как часто эти двое вместе проводят время? Может, Хлоя и не в курсе, кто скрывается под маской Кота, но Кот-то в курсе определенно — как и весь Париж. А раз так — что мешает им… ох, ну ясно. …и сколько можно избегать мыслей об этом? Они все — черт возьми, взрослые люди. И иногда Маринетт самой хочется… чего-то такого. Иногда она тоже хочет близости. Гораздо интимнее, чем какой-то там поцелуй. Не то чтобы крыша — подходящее место, чтобы об этом думать. — Я тут узнал одну интересную вещь, — Кот продолжает нашептывать ей на ухо, пока Пчела беснуется в воздухе в одиночку, словно стремясь обогнать свое собственное жало. Конечно, ведь Нуара ей не обогнать никогда. — Ты, кажется, заглядывала к Хлое на огонек. Расчесать ей волосы, да? — он почти мурлычет, и Маринетт думает — еще немного, и я попалась. Попалась в эту ловушку золотых волос и этого острого своенравного типажа, влечение к которому дало сбой на одном только Адриане Агресте. — Н-ну и что?.. — Маринетт всеми фибрами души надеется, что Хлоя не рассказала главного. Что она… не рассказала про поцелуй. Потому что если она рассказала — тогда… тогда… Она неожиданно для себя самой облизывается, снова вспоминая это ощущение — горячие нежные губы Хлои, прижимающиеся к ее подбородку, вылизывающий ее шею язык, — и едва сдерживает судорожный вздох. Ей жаль, что полотенце с Пчелы вчера так и не соскользнуло. Кот ухмыляется — так, будто все-все знает — и мягко приобнимает ее за талию, все-таки прижимая к своему боку. — А не хочешь как-нибудь причесать меня? Его зеленые глаза — так похожие, кстати, на глаза Адриана — заколдовывают, завораживают, и Маринетт… она не сразу осознает, что кивнула.***
Адриан чувствует себя победителем. Еще ни разу за все время он не был к своей Леди так близко. В смысле — так, чтобы потом помнить об этом. Ни разу еще он не прижимал ее к себе так тесно, ни разу еще не находился от нее на расстоянии поцелуя. Хлоя стоит на балконе в одном полотенце и смотрит в небо — как будто ожидает увидеть там спешно приближающуюся к дому алую точку. Как будто считает, что Маринетт не сдержится всего спустя пару дней осады и сама придет в расставленную для нее ловушку. Умная, логичная Маринетт, которая намного чаще подчиняется зову разума, чем зову сердца. Самое смешное в том, что Хлоя оказывается права. Пару дней назад Адриан дал ей адрес их тайной с Хлоей квартиры, куда они любили возвращаться с тренировок по вечерам. В этой квартире они принимали общую ванну, делили постель и вместо завтрака частенько занимались любовью на кухонном столе. И именно сюда Адриан рассчитывал заманить Маринетт, когда, прижав ее к своему боку два дня назад, назвал заветный адрес. Маринетт дернулась и прикусила изнутри щеку, лишь ощутив, как его губы мазнули по раковине ее очаровательно порозовевшего от смущения уха — и ничего не ответила. Не согласилась, хотя до этого завороженно кивнула, — но и не отказала. Алый всполох мелькает, молнией перемещаясь от крыши к крыше, и Адриан едва не жмурится в неистовом предвкушении. Большого труда стоит не выскользнуть из-за шторы, куда благоразумно шагнул, как только увидел Леди, и не выйти к полуобнаженной Хлойс на балкон. Он мог бы обнять ее, мягко привлечь к себе, устроить подбородок на тонком точеном плечике — и так дожидаться своей принцессы. Точнее, не своей принцессы, а их принцессы. Сам Адриан будет определенно рыцарь, Маринетт будет принцесса, а Хлоя — конечно же, королева. И королева будет потакать капризам своего черноволосого сокровища, а Адриан будет потакать им обоим. Одна, например, устроится у него на бедрах, а другой он подставит лицо… Леди Баг легко вспрыгивает на балкон — и тут же заливается румянцем до самой шеи, стоит ей только увидеть точно, что на Хлое сейчас надето. Буржуа, словно все так и надо, небрежно стряхивает с черно-желтого коротенького полотенца невидимую водяную пыль — и отточенным движением отбрасывает за спину гриву лоснящихся золотых волос. — Мы боялись, ты не придешь, — мягким негромким голосом говорит она — и шагает к застывшей в растерянности девушке совершенно вплотную. — Думали, ты испугалась и больше… — она шумно выдыхает ей прямо в губы, — не хочешь нас причесать. Леди распахивает свои потрясающие ультрамариновые глаза и удивленно приоткрывает пухлые губы (и Адриану кажется, его сейчас просто-напросто разорвет, если он не выскользнет из-за шторы, не прижмет ее к стенке и не поцелует). — …нас?.. — уточняет она хрипловатым — как будто севшим от шока — голосом. Хлоя осторожно вскидывает тонкую руку и гладит пятнистую героину по точеному нежному плечику, посылая ей еще одну очаровывающую улыбку. — Ты ведь вчера обещала и Нуара причесать, помнишь? Адриан с замиранием сердца следит, как Леди облизывает пересохшие от явного смущения и волнения губы, и до белых костяшек сжимает пальцы. Ему кажется, Хлоя приближается к ней с каждой секундой буквально по миллиметру, и наблюдать за этим чертовски мучительно — и восхитительно одновременно. Маринетт осоловело моргает и как-то совсем тихо выдает: — Д-да, к-конечно, — и тон у нее при этом такой, как будто она совершенно не этого ожидала. Как будто шла сюда не просто поговорить с ними или заняться чем-то вроде безобидных посиделок на крыше, а чтобы… чтобы… Как будто она шла сюда — спешила, летела — с полным сознанием того, что причесывать их обоих будет разве что пальцами — в моменты безудержных поцелуев. Хлоя поворачивает голову в сторону шторы, за которой прячется Адриан, и манит его к ним пальцем. — Отлично, — с придыханием тянет она, оглядываясь на ошеломленную Маринетт — и тут же обращается к Ша Нуару: — Кис-кис-кис, Адрикинс~ Может, ты к нам все же присоединишься?***
Маринетт задыхается. Хлоя целуется вдумчиво, остро, ярко — как будто пытается передать ей рот в рот яд собственных чувств, и прекратить это невозможно. И хочется только зарываться пальцами в ее волосы, позволять прижиматься к себе полуобнаженным горячим телом — и покоряться. И Маринетт покоряется. Позволяет Тики отпустить трансформацию и улизнуть из залитой закатом комнаты куда-то за дверь. Позволяет заключить в плен точеных ладоней свое лицо, вылизывать свою шею, гладить свои бока. Позволяет Нуару — который сияет глазами Адриана Агреста и нависает над ней, прижимаясь возбуждением к ее ягодице — пощипывать свой сосок. Позволяет узлу на полотенце Пчелы развязаться. — Мы боялись, ты не придешь, — тихо бормочет Хлоя между поцелуями, и Маринетт хватает сил только молча зарыться пальцами в ее золотые волосы и уткнуться ей носом промеж ключиц. — Думали, ты променяла нас на брюнета. Девушка почти слышит, как при этом Буржуа пренебрежительно морщит нос — как будто едва сдерживается от того, чтобы обругать ее и заявить, что в жизни Маринетт не может быть никаких брюнетов, и это так мило, что даже хочется рассмеяться. Жаль только, что никаких слов у Маринетт сейчас просто нет — и смеха в ее груди тоже сейчас никакого нет, потому что она ни капли не ожидала, что нахал-Нуар вдруг окажется паинькой-Адрианом, а королева Парижа Хлоя действительно будет так ее целовать, словно от этого вся ее жизнь зависит. Комната утопает в лучах заката — и Маринетт кажется, что она сама утопает в расплавленном золоте лоснящихся прядей этих двоих. И — совершенно не знает, как ей на это все-таки реагировать. Они заманили ее сюда (хотя, впрочем, стоит хотя бы с собой быть честной — всего-то лишь разок поманили пальцем), ошеломили взглядами, объятьями и поцелуями, вынудили расстаться со своей самой страшной тайной — и соблазнили как будто она шестнадцатилетняя молоденькая девчонка, а не как подающая надежды дизайнерша, которой уже за двадцать и которая вполне в состоянии контролировать свои порывы. И это пугает ее — и нравится ей до безумия. Адриан дергает вниз застежку на ее джинсах и, шумно вздыхая, сжимает в ладонях ее ягодицы. Он все еще прижимает ее к себе спиной, и они все еще ни разу не целовались, но это не кажется сейчас хоть сколько-то огорчительным. Потому что Хлоя, трепеща ресницами, сладко постанывает Маринетт в рот и совершенно бесстыдно прижимается к ней обнаженной грудью. И Маринетт до ужаса хочется склониться к ее твердым как жала соскам и прикусить каждый из них хоть на одну секундочку. В конце концов, Хлоя настолько жадно ее целует и настолько звонко ее зовет, что не откликнуться невозможно. Маринетт слегка приходит в себя уже только падая на постель. Ее златоволосые наваждения нависают над ней: расплетают ее косы, лишают ее одежды (шпильки и пуговицы дождем летят во все стороны) — и это настолько импульсивно и настолько на них похоже, что оттолкнуть их — подобно смерти. — Ты только наша, ведь так? — Адриан прижимается губами к ее запястью, и Хлоя смеется, стреляя в него коротким лукавым взглядом. — Все так, Адрикинс, — она жмурится и гладит Маринетт по щеке, ловко спускаясь со скулы на шею — и под расхристанную блузку с оборванными пуговками. — Не дури пожалуйста. Ведь так, Маринетт? Мы правы? Маринетт смеется, совсем осипнув, и приподнимается на локтях. — Никаких брюнетов, — обещает она с удивительно легким сердцем, выгибая спину и позволяя избавить ее от лифчика. Адриан расцветает шальной улыбкой — и нависает над ней, сминая ее рот в жадном искусительском поцелуе. Маринетт глухо стонет, ощущая, как щекочет небо его язык, и чувствуя, как в глазах темнеет — и рвется ему ответить, одновременно с этим позволяя Пчеле скользнуть пальцами по внутренней стороне своего бедра и отогнуть в сторону тонкое кружево красных трусиков. Хлоя прижимается к ее боку грудью, горячо шепчет: «Попалась!» — и опаляет горячим дыханием ее ухо. И Маринетт в кои-то веки с ней полностью соглашается. И — обнаруживает, что это совсем не страшно.