desponsio.

Юнги босым идет по чистейшему снегу, на нем свои следы оставляет. Вихрь снежинок не спешит заметать за ним следы, делать алые капли менее заметными. Судьба не хочет помочь Юнги, он и не ждет помощи. Не чувствует холода, не замечает уже слегка посиневшие от переохлаждения конечности. Себя убеждает не оглядываться, не терять надежду, не сдаваться. Оглянется — умрет. Юнги точно знает, что он идет. Идет за ним, дает мнимую надежду на спасение. Наверняка ухмыляется, щурит антрацитовые глаза и ожидает. Делает ставки, гадает, насколько омегу хватит. Выжидает, подобно хищнику, пока жертва истратит последние силы и сама в лапах окажется. И Юнги не отрицает, ведь он — истинный хищник. Только вот его жертвой быть не хочется. Мин осекается, подавливая легкую улыбку, коснувшуюся посиневших губ. Никто и никогда не спрашивал его, чего он хочет. С чего бы? Он никогда не был хозяином своей жизни. Лишь делал вид, пытаясь бороться. Много лет держал маску, делал вид, что сможет. Победит судьбу, вырвется из её когтистых лап и будет сам собой. Убежит от лживых людей, от проблем. От него. Не смог. Маска треснула, обнажила голую плоть и бездну несбывшихся надежд. Спала, оставила после себя лишь выжженный пустырь без надежды на новую жизнь. Не позволила продержаться чуть дольше, сама не выдержала. Он помог. Юнги делает шаг, пытается унять дрожь в ногах. Не выходит. Он обнимает себя, тщетно пытается согреться. Он стоит посреди снежного поля. Казалось бы, совершенно один. Казалось бы, обречен на смерть. Юнги уверен, что правдиво лишь второе. Он не простит ему побег, он его убьет. Он не терпит непослушания, много раз это показывал, много раз наказывал. Только вот омега все не сдавался, не подчинялся. Ломался, умирал, собирал свое тело и душу и из пепла возрождался, подобно фениксу. Думал, что с каждым разом будет легче, что рано или поздно боль отступит. Ошибся. Было лишь больнее. Мин трет ладони, выдыхает на них. Даже его дыхание потеряло тепло. Вся его суть кричит о том, что он не сможет. Все его нутро молит о пощаде, остановиться просит. Пожалеть себя, не испытывать его терпение. Облегчить себе судьбу. Юнги не соглашается. Перешагивает через все, собирает последние капли сил и идет дальше. Слышит отдалённую усмешку так четко, будто бы он рядом стоит. Чувствует его горячее дыхание на своей шее и острые когти на боках. Он — чудовище, Юнги много раз в этом убеждался. Могло ли все быть по-другому? Мог ли он жить иначе? Юнги днями и ночами задает этот вопрос. Себе, казалось бы, но на самом деле кому-то другому. Тому, кто обрек его на эти страдания, кто за ними наблюдает сейчас и своим творением явно гордится. Не унимается, желает большего зрелища, свою игру продолжает. Юнги явно мазохист. Он тысячу раз проигрывал в голове сценарий своей идеальной жизни, своего счастья. Даже сейчас, кутаясь в тонкую кофту, бредя по сугробам, он придумывает себе другой мир, где счастлив. Где не встретил его, не родился как Мин Юнги даже. Где сейчас сидит в уютной гостиной своего дома и читает книгу своему сыну, радостно улыбается приходу мужа. Все-таки, все омеги когда-то мечтали о такой семье. Юнги тоже мечтал. Он хотел быть любимым, хотел сам любить. Но вместо любви судьба подарила ему боль. Самую лучшую, отборного сорта. Ту самую, которую должно выращивать в лучших условиях и веками выдерживать, словно вино. Юнги уверен, что она со временем лишь лучше. Глубже, темнее, сочнее. Юнги уверен, что он её вкусил. Нет её совершеннее, нет безнадежнее. Нет никого, кто изобрел бы такую. Потому что он лучший. Искусный палач, знающий свое дело. Он знает, куда нужно нажать и как окунуть в эту боль, сколько дать на передышку. Только он это искусство в полной мере изучил, в него погрузился и своеобразного совершенства достиг. И если кто-то и сумеет сделать больнее чем есть, то только он. Юнги тысячу раз проклинал тот день, когда встретил его. Проклинал все на свете. Себя, родителей, его, погоду. Даже несчастного официанта, который тогда принес им кофе. Юнги ненавидит все в том дне, ведь каждую ночь в него возвращается. Чувствует на себе тот самый голодный взгляд, слышит этот запах. Тогда ему казалось, что альфа пахнет кофе. Теперь ему кажется, что он пахнет болью. Чистейшей болью, которую сам дарит. Омега спотыкается, даже не пытается устоять на месте и валится на снег. Больно бьется коленями о проступающую землю, падает на бок и судорожно хрипит. Кровь, давно пропитавшая одежду, пачкает белоснежное полотно. Рана в боку не дает сосредоточиться, ноет и отдает болью во всем теле. Юнги жалеет, что он промахнулся. Лучше бы попал прямо в сердце, лучше бы закончил все прямо там. Юнги утешает себя тем, что он промахнулся. Знает, что сделал это специально. Слезы, которые, как юнги думал, он уже давно выплакал, предательски катятся по лицу. Омега пытается подняться, опирается руками о промерзшую землю и вновь падает. Он не оставляет попыток, но получается лишь встать на колени. Юнги сжимается в комок, роняет слезы на снег. Шипит от боли, в кровь кусает губы и терпит. Терпит всю жизнь. Кто бы мог подумать, что один день превратит его жизнь в ад. Что одно слово, сказанное в пелене влюбленности, поставит крест на нем самом. Если бы юнги знал это, он бы никогда не пошел в тот день в то кафе. Никогда бы не вышел из дома, сделал бы все, чтобы избежать встречи. Он бы уехал, позорно сбежал. Вытерпел бы все оскорбления, спасся. Теперь же ему ничего не поможет. Юнги на дне пропасти из своего же отчаяния. Он упал так глубоко, что выбраться кажется невозможным. И не кажется. Он утонул в своей боли, в своих несбывшихся мечтах. Он продал свою душу и сердце дьяволу. Омега морщится, слабо смеясь. Он готов выплюнуть собственное сердце, в которое шипы впиваются. Он взрастил в себе чувства, которые кустом внутри него разрослись. Он рано понял свою ошибку, убить их уже не смог, не успел. Куст оказался с шипами и теперь его внутри раздирает. Царапает сердце и внутренности, не дает сделать вдох. Мин сжимает руки в кулаки, поднимает голову. Отчетливо слышит шаги позади, не удивляется. Цепляет улыбку, усмехается даже. Он вселил в себя лживые надежды, решил, что сможет. Он столько раз зарекался об этом, что и не сосчитать. Лжец. Слабак. — Любовь моя, тебе не холодно? — омега слышит его голос, умирает внутри. Кусает губы в кровь, молчит. — Я скучал по тебе. Волновался так, что чуть не сошел с ума. Юнги не двигается, не дышит даже. Сделает вдох — умрет. Он не хочет чувствовать его запах, не хочет его видеть. Он только закрывает глаза, как его хватают за волосы на затылке. Тянут вверх, заставляют поднять голову. — Ну же. Посмотри на меня, Юнги. Разве ты не скучал по мне? — он говорит с явной издёвкой, лишь сильнее омегу за волосы тянет и нагибается. Заставляет голову запрокинуть, носом по шее водит и улыбается. Юнги чувствует его улыбку, стереть с красивого лица желает. Дергается, но сразу замирает на месте, чувствуя как клыки альфы на шее смыкаются. Он почти теряет сознание от холода, сглатывает нервно и немо молит о том, чтобы это закончилось. Быть с ним рядом — настоящая пытка. Юнги её ненавидит, не выдерживает. Хочет исчезнуть, провалиться сквозь землю, лишь бы ему на взгляд не попасться больше. Лишь бы его руки на себе не чувствовать. — Ты — Дьявол. Я никогда бы не заскучал по тебе, поверь мне. Никто не заскучает, — юнги свое положение ухудшает, явно смерть свою приблизить хочет. — Что тебе нужно, Чонгук? Если ты пришел за моей жизнью, то убей меня и дело с концом. Я больше не стану убегать. Мне не нужна моя жизнь, забери её. Омега вымученно улыбается, сгущающуюся тьму в чужих глазах видит. Жмурится, ожидая удара, но чонгук лишь отталкивает его. Он хмурится, тут же руку о свой пиджак вытирая, словно бы испачкался. Легкое раздражение во взгляде сменяется неподдельным отвращением. Чонгук считал его особенным. Диким, неподдающимся. Он дорожил им, по-своему. Любил, по-своему. Хотел, чтобы он был рядом. Хотел, чтобы он не подчинялся. Он искусно ломал его, выворачивал душу наизнанку. Пичкал болью, словно наркотиками. Сломал. Мин Юнги сломался. Юнги сдался, протянул руку Дьяволу, признал поражение. — Ты жалок, Мин Юнги. Юнги тоже думал, что особенный. Он внушал себе, что он не такой, как другие. Что именно он сможет победить его, что изменит свою судьбу. Вырвется из когтистых лап того, кого Дьяволом сам же назвал. Дьяволом, монстром, чудовищем. Он пытался, он шел к своей цели. Он склеивал себя раз за разом, восстанавливался. И сам Юнги не помнит, когда понял, что все тщетно. Он не сможет. Мин Юнги не особенный. Выстрел оглушает округу. Алая кровь брызгает на снег. Интерес в глазах Чонгука угасает. Никто не знает, на сколько. Жизнь в глазах Юнги угасает. Навсегда.