Он был чересчур милым простачком. Наивный монстр, который смотрел на неё отчасти преданным взглядом, напоминая её приёмного брата из прошлого. Монстрёнок тоже относился к ней, как к лучшему другу, не видя никаких подвохов.
А их было не мало.
Скелет прыгал вокруг неё, утверждал в своей неповторимости и смущённо добавлял, что она тоже в какой-то степени неповторимая. Фриск усмехалась, меняя привычное безразличное выражения лица. Он описывал свои будущие дни в Гвардии Королевской Стражи, как схватит человека и отдаст его душу Ториэль. Санс так радостно рассказывал об этом, что, наверное, так и не разглядел в призраке хоть какие-нибудь человеческие качества. Хотя, какие тут возмущения? Фриск сама сомневается в своей человечности. В ней никто не видел человека…
У миловидной настоящая душа монстра.
— Ох, Санс, повтори-ка ещё разок, — призрачная девушка наиграно мягко улыбается наивному скелету. — Мне так редко это говорят.
Санс краснеет, мнётся на одном месте, нервно оглядывается и нерешительно повторяет:
— Ты очень крутая! Ты одна из моих лучших друзей!
Фриск Дриммур смеётся. Целует в лоб маленького милашку.
— Помни об этом.
Это было давно. Их первое знакомство. И состоялось оно не потому, что Фриск заинтересовалась малышом Сансом, но потому, что её привлёк его брат — Папирус. Загадочная фигура в подземелье, который не раз убивал жалкого Тэмми и помнил всё о прошлых перезапусках. Папирус… интриговал скучающего призрака. Старший скелет мог в дальнейшем стать небольшой помехой в её планах.
Оба скелета жили в Саннедауте. Данная локация не особо увлекала Фриск, пока она не подметила, что крайне редко — сама она видела только два раза — в тайной лаборатории Папируса появляется ещё одна загадочная фигура, с которой связываться не было никакого смысла. Гастер для Фриск был ничего не значившей тенью. Он не способен помешать главному веселью.
Геноциду.
— Что ты тут делаешь?! — первое, что она услышала от Голубики, который увидел её сидящей на крыше дома скелето-братьев.
Его громкий крик резал уши местных жителей. Кто-то снизу стал орать на него, лишь бы главный крикун города заткнулся хотя бы на ночь. Санс был готов ответить, как посмотрел на девушку в синим свитере, которая приложила указательный палец к губам. Её золотые глаза были прикрыты, а ещё у неё была очень мягкая улыбка, очаровывающая и заставляющая застывать изумлённо на месте. Он неосознанно повторил жест молчания, так же приложив костяной палец ко рту, и покивал ей в ответ, соглашаясь помолчать. Скелет присел рядом с ней, когда она похлопала по месту рядом с собою.
— Я Великий Санс! Будущий Член Королевской Стражи!
— Я Фриск. И наша с тобой дружба — большая тайна, о которой нельзя ни кому говорить. Особенно Папирусу. Договорились, дружок?
Она Фриск и всего лишь призрак.
У неё, наверное, был талант находить общий язык с такими наивными монстрами. Даже если от самой бывшей принцессы Подземелья наивностью и не пахло. В первый раз этот талант дал ей семью. Во второй раз смешного знакомого.
Санс делился разными историями, бессмысленными идеями, ужасным тако, который, к счастью, съесть она не могла без физической оболочки. Хоть какие-то плюсы от смерти.
— Раз ты мертва, почему я тебя вижу? — негодует Санс.
Вопрос логичен. Вопрос к месту, но ответ будет слишком непонятен для обычного монстра. Она призрак, сгусток души, который держится на магии Подземелья. Стоит ей перейти через барьер, и девушка исчезнет, оставив после себя в этом мире лишь холодный труп в земле и небольшую часть решимости в воздухе около своей могилы. Какая скука. Никакой продуктивности от собственных желаний.
— Ты же сам говорил, что я неповторимая, Санс. В этом моя особенность.
И ведь, по сути, не врала ему.
Скелет хотел чаще видеть её улыбку. Он улыбался ей, но на лице подруги была усмешка, если же не тонкая полоса губ. Фриск ведь умела красиво улыбаться. Санс видел в первую встречу эту манящую улыбку, да только хотелось большего.
Фриск могла появляться везде. В не зависимости от места. Она могла оказаться в летнем Саннедауте, на вид наслаждаясь тёплой погодой где-нибудь под деревом. Могла появиться где-нибудь в Листопаде, в Кодси. Эта девушка даже Руины посещала без проблем! Сансу остаётся догадываться, что видел призрак, пока "путешествовал" по Подземелью.
Она была его дорогим «пока-всё-ещё-другом», потому что на свидание звать страшно и не хватает духа.
Он был для неё забавным персонажем, который в любом случае развеется пылью, пачкая окровавленный нож. Это пугало. Это не должно пугать.
Санс слишком сладкий для горькой Фриск Дриммур.
Упавшая Чара в Подземелье стала вожделенным подарком для призрака. Человеку было суждено завертеть весь механизм. Осталось лишь дождаться правильного момента… но эта девка была такая тошнотворно добрая. Даже бездушного манекена ударить не смогла, зашив ему криво дырку. Это не входило в планы. Пришлось самой начать действовать.
Первый сон в Подземелье у Чары был неспокойный. Только и слышалось надоедливое: «Вот увидишь, дорогая, стоит тебе пойти против их воли — они сломают твою».
Тэмми же сказал ей: «Убей или будь убитым». Что непонятного в простейшем правиле? Кто из них более безмозглый?
Чара не была рождена для геноцида.
Чара была пацифистом.
И тут заключалась главная удача призрачной девушки. Напуганная Чара, не понимающая, почему же миролюбивый Азгор, её новый папа, так яростно не даёт ей пройти дальше, стала уязвимой уговорами Фриск. «Я буду твоим другом, дорогая. Я подарю тебе настоящую дружбу и любовь. Наша решительность сломает их волю и не даст им сломать нашу», — соблазнительно шептала Фриск уже погибшей один раз девушке, — «Будь моим партнёром».
Чара ходила с не сходящей улыбкой, напоминая Дриммур всех тех, кого она любила. Чара улыбается ещё чаще, чем Санс. Чара улыбается ещё более по-детскому, чем давно забытый Монстрёнок.
Человек ждал от призрака любви, дружбы и помощи, но вместо этого, ответив на рукопожатие Фриск, Чара получила кошмар на яву и чужое утверждение, что в этом её спасение.
Чувствовать тело, прикосновение пальцев к холодному металлу ножа и не признавать своих ошибок до конца: вот чего так хотела бывшая принцесса Подземелья.
Больше справедливого веселья.
Больше жизни.
Больше решительности, о которой нельзя забывать наивным монстрам.
Фриск хотела больше любви, но в итоге получила смерть, дикий голод и не признание того, что все её планы — ошибка.
Они пали перед ней. Перед Фриск, которая нацепила чужое лицо, смешивая с грязью милосердное имя Чары. Это было грандиозно! Азгор был первым и последней, несомненно, должна была стать Ториэль! Они дали ей слишком мало любви за её короткую жизнь и слишком много боли после смерти.
Но… как же… странно смотреть на смерть бывшего отца. Неестественно. Фриск Дриммур — это предатель, которая не против им быть. Ей не больно. Она же мертва. Так чего же те предсмертные мучения вновь мучают ей душу? Нож в её руке, а не в её сердце. Так больно не должно быть.
Фриск не медлит. Дриммур уходит с холодным и всё с тем же безразличным взглядом, что еле мелькает на лице Чары, которая на инстинктах до сих пор приветливо улыбается. За этой улыбкой не видно истины. Все верят в обман, пока душа Чары плачет.
Чара не выносит вид крови.
Чара — несостоявшийся пацифист.
Пожалуй, Санс единственный, кто заставил Фриск хоть о чём-то пожалеть. На секунду. Маленькую секундочку, о которой нельзя никому говорить, как и об их дружбе, что останется в прошлом.
Не было особого сожаления, пока она убивала Азгора. Было только в радость разобраться с бесящей Альфис, напоследок ударив монстриху её же топором. Грилби давно надо было "затушить", как и его маленьких друзей, которые никогда больше не переберутся в новый дом. Ториэль заслуживала смерти, вместе со всеми её поданными, которые боготворили дето-убийцу. Ей было уготовано умереть от рук ребёнка.
Это искупление за грехи. Фриск Дриммур станет её судьёй.
Мёртвая дочь очистит мать от всей накопившейся грязи.
Бывшая принцесса предвкушала этот суд над королевой, пока, как оказывается, и сама не попала на суд другого монстра. Она так и знала, что Папирус окажет ей услугу.
Повеселит напоследок.
Как же старший брат ненавидел Чару. Ещё бы. Настоящая ходячая катастрофа. Девчонка разрушила всё своими мерзкими руками и заслуживала наказание. Точнее,
смертельного наказания. Фриск на его угрозы смеялась чужим голосом, заставляя сильнее ненавидеть не в чём неповинное дитя. Как жестоко. Как занимательно!
Есть ли в этом существе хоть капли стыда?
Она ловко уворачивается от его бластеров с заядлым задором, описывая испуганные лица монстров перед их смертью. Чара корчила рожицы, изображая чужой плачь, и смеялась громко на рычание высокого скелета.
— Ты такой забавный, Папи! — осведомлял человек, еле приподнимаясь с пола. Шатенка отхаркивала кровь, пачкая зелёный свитер в неприятной жидкости, и сверкала едва заметным золотым цветом, что отражались в красных глазах. Фриск золотоглазка. Эти глаза кричат об обмане, который никто не видит.
Она умирала. Проигрывала и снова возвращалась, усмехаясь над своей неповторимостью. Санс ведь говорил, что она неповторима? Может, он был всё-таки прав?
— Я прям соскучилась.
— Увы, это не взаимно, — отвечал Папирус с лёгким смешком, откидывая магией человеческое дитя в золотую стену.
Чара быстро наносила удары старым ножом, показывая свой откровенный опыт в сражениях, чем раздражала отчаявшегося скелета. Она запоминала каждое его действие, изучала вдоль и поперёк и с полуулыбкой возвращала весь бой вспять. Пускай кости ломались с треском, не выдерживая удар, и перед глазами вновь окутывающая тьма. Это мелочи, потому что победа в любом случае принадлежит карателю
недо-спасителю монстров.
Папирус тяжело дышал и в какой-то момент не смог вовремя уклониться от бегущей девчонки. Красноглазая заторжествовала. Наконец-то! Враг валяется у её ног и вот-вот будет повержен! Впереди Фриск ждёт лакомый кусочек. Нет, это даже не Ториэль.
Лакомый кусочек — это полное очищение этого мира от всех и вся.
Не будет никаких битв.
Не будет никах людей и монстров.
Только пустота, дающая не бывалое облегчение тяжёлым душам.
— Хех… Я всё же надеялся на другой исход… — прохрипел старший скелет и очень тихо прошептал: — Прости меня, Санс…
Фриск на жалкую секунду замешкалась, что дало небольшую трещину. Чара, которой так невыносимо было смотреть на чужие смерти, быстро почувствовала лёгкое огорчение призрака. С левого глаза скатилась слеза и в полной тишине очень громко разбилась об пол.
Чара фыркнула.
— Что это? Жалость? — ехидно спросил Папирус, сдерживая нервный смех.
— Всего лишь маленькая погрешность совершенного плана.
Свободная человеческая рука дотронулась до груди, где должно по идее быть сердце.
— Это тело и душа… всё в ней такое слабое. Никто не может понять моих благородных целей. Даже та, кто на данный момент понимает мои чувства лучше всего, — человеческое дитя с презрением продолжила: — Ей так страшно. Этот ребёнок, как и вы все, никогда не поймёт важность моих действий. Смерть твоего брата и всех твоих глупых друзей — путь очищения, что принесёт освобождение. Смирись, Папирус. Ты ведь сам устал помнить о каждом сбросе. Хочешь свободы? Я дам её вам.
Глаза Чары загорелись ярким золотом, улыбка исчезла, являя безразлично выражение лица Фриск. Удивление не заставило себя ждать, потому что перед Папирусом стояла совершенно другая личность.
— Да что ты такое?
— Я — ваше спасение, — почти нежно ответила Фриск.
Последние минуты должны были напомнить Папирусу прожитую жизнь, но появилось лишь жуткое огорчение, что он так и не смог остановить человека.
— Твои "благородные цели" не стоили жизни моего брата, который смог даже в тебе в последний момент найти хоть что-то светлое.
«Фриск, мы ведь посмотрим вместе на солнце?»
Зато вихрь воспоминаний вскружил голову монстроубийце. Санс хотел увидеть хоть разок солнце. Он часто просил описать дневное светило, рассказать, насколько оно яркое и, наверное, тёплое. Скелет сравнивал пару раз солнце с Фриск. Говорил, её глаза — это два ярких солнца, и сама она тёплая и добрая, пусть и кажется безразличной ко всему.
Фриск хмычет, мотает головой, напоминает, что Санс мёртв. Её жестокое милосердие убило их всех.
Никто не понял одинокого призрака.
Для погибшей принцессы наблюдать за происходящим после смерти было мучительно. Все не выглядели такими же счастливыми, как раньше. Монстрёнок умер по вине людей. Ториэль стала убивать тех, кто был подобен её покойной дочери, а монстры поддерживали свою безжалостную королёву. Они извратили заблудшую душу, которую не отпускала в иной мир магия подземелья. Фриск давно не была ребёнком.
Фриск давно не ощущала себя человеком.
Фриск просто нужно сделать сброс для всего, чтобы эти грехи смылись с их душ. Она будет их главным грехом. Мёртвая принцесса станет главным монстром подземелья. Убивая их, призрак перекладывает ошибки жертв на себя. Потому что в конечном итоге они способны только на убийство. «Убей или будешь убитым», — вот чему учил её посмертный опыт. Однако, это правило не действует на мёртвых. Раз так, тогда их удел быть мёртвыми и невинными слабаками, что не способны на убийство.
В этом и заключается её
жестокое милосердие. Массовое очищение от грехов монстров и людей.
Голубика навсегда останется невинным монстром, пусть и на пыльной полке памяти.
— Пожалуй, пора прощаться, — безжизненно протянула Фриск. Сверкнув лезвием ножа, шатенка ударила старшего скелета в последний раз.
— Ториэль тоже утверждала, что их смерть — наш главный выход и путь на свободу, — старший скелет усмехнулся. — Разве вы не похожи, золотоглазое чудовище?
Папирус рассыпался в пыль, что медленно стала оседать на плечах и на золотистом полу. Человек застыл неподвижно на месте, незаинтересованно смотря куда-то вперёд.
Тело Чары со взглядом Фриск.
Время застыло на месте.
Нет. Они ни капли не похожи. Это не может быть правдой. Ториэль всегда ошибалась и была глупой козлихой. Всё ей вернётся нещадно милосердным бумерангом.
Фриск давно была разочарована в Тэмми. Тэмми — это не Монстрёнок. Всего лишь лживая поделка, которая слишком хорошо впитала главное правило подземелья. Бездушность Тэмми делает этого зверька жалким подобием чего-то живого, что не способно на любовь. Без любви это правило слишком чёрствое.
Фриск не признаёт извращённость своих размышлений.
Увидеть, как магия фальшивки брата убивает собственную мать, вместо самой Фриск, было… как минимум обидно. Бывшая принцесса давно разочарована. Убить, очистить и освободить где-то всё ещё существующую душу. Разве можно думать о чём-то другом? Монстрёнок был её братом.
Они все были её семьёй.
«Это была я?» — спрашивает у самой себя Чара где-то в кромешной тьме, бессильно падая на пол.
«Это были мы, партнёр», — в своей манере отвечает Фриск, подходя поближе к девчонке, — «Но тебе не нужно волноваться. Ты тоже развеешься в прах, оставляя мне свои ошибки».
Красноглазая мотает головой, пытаясь припомнить каждого убитого монстра в подземелье, а так же чужую любовь, которая слишком дорого обходится другим.
«Я могу сделать сброс и всё исправить?» — в голосе Чары мольба и надежда, но призрак отрицательно качает головой.
Этот сброс ничего не решит. Фриск приведёт всё к такому же финалу.
Ведь такой конец логичен. Он правильный.
Почему Чаре кажется, что у неё дежавю? Почему такое ощущение, что это уже было и что она уже пыталась всё исправить, но ничего не вышло?
«Мы можем продолжать геноцид, пока ты желаешь всё исправить, но нового во всём этом ты не увидишь. Я обещала тебе спасение. Просто растворись в этой тишине, Чара, и ты спасёшься. Забуд…»
«Нет», — громко шепчет девочка, кулаками ударяя об несуществующий пол, — «Хватит продолжать говорить эту чушь! Что за бред?! Ты же сама! Сама жалела, о том, что они мертвы! Ты! Ты могла помочь им! Если бы ты им помогла, они бы очистились по-настоящему, а не по твоей абсурдной теории! Вместо очищение ты только ещё больше очернила нас! Одно твоё существование — это преумножение их грехов! Твой геноцид… наш геноцид… всего лишь проявление ненависти по отношению к таким же убийцам, как ты!» — Чара заторможено спрятала лицо в руках. — «Я ненавижу, таких же убийц, как я…»
Чара плачет под безразличным взглядом. Фриск была, как всегда, спокойна и одновременно с этим переполнена сомнениями. Почему они все хотят, чтобы она усомнилась в своих действиях?
Почему её никто не хочет понять?
Почему иногда кажется, что под их давлением она и сама чего-то не понимает? Чары ли были в действительности слёзы, которые капали на кровавую пыль? Слабым духом человечишкой может быть кто угодно, но только не Фриск.
Чара устала. Дрожа телом, она лежит на несуществующем полу, который по идее их держит. В округе пустота, тьма, что проникает во внутрь тела и растворяет девчонку. У Чары нет решительности. Нет сил бороться.
Всю решительность поглотило золотоглазое существо с пустым взглядом.
— Ты… думаешь, что сильная? Что сможешь выдержать всё это в одиночестве? — послышался уставший голос Чары, который был подобен грому в ясный день. — Это так глупо. Даже убивая всех, даже пройдя через весь этот, — красноглазая чуть ли не выплёвывая выговорила неприятное слово: —
Ад, ты не была одна. Ты… не была одна, напарник. Я была рядом. Я такой же монстр, как и ты. Мне не нужны оправдания. Смерть — это моё наказание. Она настигнет и тебя, потому что ты не можешь долго быть сама с собою. Одиночество, если уж так и говорить, будет твоим судьёй. Это так неправильно. Вечно быть среди монстров, иметь хорошего друга, и так люто хотеть убить всех, кто тебя окружает. Смысл, Фриск? Какой смысл?! По-настоящему ты никогда не была одна. Ты не позволяла себе находится в одиночестве!
Фриск нахмурилась.
— Ты ничего не знаешь об одиночестве и об бессмысленном существовании.
— Ха… Бессмысленное существование? Ты же ждала человека с решительностью, разве нет? Не замечаешь противоречия? Мы могли им показать мир. Могли показать поверхность, дружбу и настоящую любовь. Хотя, о чём это я… по-настоящему любить умели только они. Никогда не сдавались. До последнего верили в лучшее и поддерживали друг-друга. Даже твоя ненавистная Ториэль, которую, я знаю, ты сильно любишь. Она действовала, как королева, которая хотела благо своему народу. Разве ты не видела её боль? Её отчаяние и скорбь по детям. Королева убивала из-за сильной любви. Как ты. Как ты… Ты ни чем не лучше. Только она убила шестерых, а ты стёрла поголовно весь мир и ещё ни разу не пожалела об этом, — Чара ухмыльнулась. — Горе-спасительница, — И ухмылка резко превратилась в гримасу боли. — Горе-убийца. Фриск не кого спасла. Мы уничтожили их шанс…
Тело человека стала бледно-прозрачным. С каждым словом, она исчезала, таяла, словно снег. В глубокой тьме оставался лишь маленький блеск красных глаз, который сотрётся вместе со своими грехами.
Но последнюю фразу Чара договорила:
—
На любовь.
И Фриск, как и хотела, осталась наедине со тьмой в своей душе. Не стёртая. Сохранённая чужой решительностью.
Из глаз и рта стала выходить такая же чернота. Чёрная слизь стекала с подбородка, сливаясь с местностью, словно пол не чем запачкан не был.
Время остановилось. Бывшая принцесса монстров застряла в своей же ловушке, где присутствовала лишь пустота. Тишина.
Мысли.
Их было так много. Сдерживать поток мыслей в конечном итоге просто надоело. Они хотели, чтобы она захлебнулась в них. Чем дольше Фриск шла вперёд, тем больше эти мысли влияли на неё.
Тут не за кем наблюдать.
Тут только воспоминания и на всю голову больной человек. Удивительно, что Фриск и сама потихоньку начала это признавать. Наверное, вина этому галлюцинации, которых становилось больше, наравне с мыслями. Странно. У неё же нет тела, а значит головного мозга, что и даёт подобные сбои. Она призрак, но всё равно видит дичайший абсурд.
Её душа сходит сума.
Вот Монстрёнок, что задорно ей улыбается и радостно бежит за ней. Он вскакивает с правой стороны со словами: «Фриск! Идём скорее к маме и папе! Они ждут нас!» И резко исчезает, когда чёрноглазая проходит сквозь иллюзию. Не желает обращать внимание на того, кого нет. Мимо неё проходили Ториэль с Азгором, которые мило беседуя с друг другом, помахали ей рукой. Монстры из её памяти, что служили во дворце, предлагали ей игрушки и вкусные десерты с чаем. Фриск не обращала на них никакого внимания и продолжала идти дальше. Она видела абсолютно каждого, кто хоть когда-нибудь попадался ей на глаза…
И безразлично проходила мимо.
— Фри-и-и-иск, — настойчиво стал звать её несуществующий Санс. — Фри-и-и-иск.
Фриск чувствовала на себе щенячий взгляд, что умолял взглянуть на него. Который просил проиграть собственноличным разочарованиям.
Санс протягивал её имя грустно и тоскливо. Словно она мертва, а не он. Словно это Фриск безжалостно убили, а не она его.
Голос скелета стал отдаляться, и уже скоро можно было вздохнуть спокойно, но в такой непроглядной тьме эхом раздались его слова:
— Не надо думать, что от меня и от них ты так легко отделаешься, Фриск, — так же грустно начал Голубика. — Я появлюсь ещё раз. И ещё. Ты же не помнишь, сколько идёшь? Я уже приходил к тебе.
«Вы все уже приходили», — про себя произнесла Фриск, не заметив, как сказала это вслух.
— Значит, ты всё же обратила на нас внимание?
Чёрноглазая обречённо вздохнула. Прокололась так нелепо да ещё и обернулась, проявив слабость.
Ни капельки не изменился. Всё тот же наивный скелет, который увидев, что на него обратили внимания, ослепил Фриск неподдельной радостью. Он бросился вперёд подпрыгивая, сокращая дистанцию между собой и собеседницей.
— Когда мы вместе посмотрим на солнце? — спросил скелет, смотря двумя голубыми огнями в глазницах.
— Никогда, — безжизненно ответил призрак, отворачиваясь обратно, чтобы продолжить путь, но неугомонный скелет так легко заканчивать разговор не собирался.
— Почему?
— Потому что его больше нет, — уныло протянула бывшая принцесса. — Ни тебя, ни его.
— Это можно исправить?
— Нет.
— Ты врёшь! — выкрикнул недовольно скелет, преграждая дорогу Фриск всем телом. — Почему ты постоянно лжёшь?
— Я не обязана говорить тебе только пра…
— Почему ты постоянно лжёшь сама себе?! — продолжил монстр свой крик. Фриск замерла на месте, не зная как ответить на вопрос. Санс смотрел выжидающе, но поняв, что отвечать ему никто не собирается, чуть ли не хныча продолжил: — Ты ведь не мне лгала, что-то обещая. И не мне эти обещания были предназначенны. Ты самовлюблённая эгоистка! И теперь, когда тебе плохо, пытаешься создать себе подобии настоящих родных и любимых. Чара была права. Фриск не может быть одна. И Папирус был прав. Ты действительно золотоглазое чудовище. Единственный, кто вечно ошибался — был я. Мне очень досадно от того, что имя Фриск Дриммур появилось в моей жизни.
— Не говори так, — шёпотом произнесла шатенка.
Руки невольно сжались в кулаки, а глаза сильно зажмурились (сдерживая слёзы?). Найти в себе силы, чтобы открыть глаза, Фриск смогла не сразу. Стоило вновь посмотреть вперёд, как Санса и след простыл, и она снова была поглощена тишиной и тьмой стёртого мира.
Правильно. Здесь никого и не должно быть.
Это слова не её миленького скелета. Это её собственные слова. Тот самый признак ненависти, который предназначался ей… одной. Все галлюцинации говорили мечтами и мыслями девушки.
— Прости меня, Голубика, — проныла Фриск. — Мне было с тобой хорошо.
— Исчезни, — послышался голос Монстрёнка вместо ответа.
— Исчезни, — с раздражением попросила Ториэль.
— Исчезни, — поддержал Азгор.
«Исчезни», — повторили настойчиво хором монстры окружая её со всех сторон.
— Нам не нужно было твоё жестокое милосердие, — с пустыми глазницами осведомил Санс, выходя из толпы бывших жертв.
Фриск прикрыла глаза и закусила губу.
—
Я люблю вас, — голос призрака дрогнул. —
Я люблю тебя.
Вот только любовь её была уже никому не нужна, а чёрная слизь, что выходила из глаз и рта были не чужие грехи.
Это были грехи Фриск Дриммур. Вместо очищения мира, девушка погрязла в огромном количестве беззаконий. Все монстры подземелья кричали ей в лицо. Они тыкали когтями, называли бывшую принцессу чудовищем. Пересказывали своему убийце, как она их убивала. Сохранённая Фриск умудрялась идти дальше не оглядываясь, но иногда выскальзывали протесты и ответы на их высказывания. Персональный ад для бывшей золотоглазки продолжился и после уничтожения всего мира. Она поскальзывалась на своей чёрной слизи, поднималась и шла дальше, всё хуже различая реальность и вымысел.
Жизнь меркла.
Чужие силы покидали фальшивого хозяина.
Что-то похожее на совесть с примесью любви заглушило решительность и Фриск поняла, что слизь растворяет и её душу.
Тьма, тьма, тьма…
Тьма. И одиноко горящая искра с собственным шёпотом: «Неужели я ошиблась?»
***
Она была слишком милым монстром, который, как оказалось, уже и мёртв. Ей следовало рассыпаться прахом. Фриск сказала, что такова её природа и что с Меттаблуком у них нет ничего общего. Впрочем, Санс и так это прекрасно понимал. Подруга красивая и изящная девушка: ничего общего с бесформенным призраком.
Скелет бежал со всех ног к самому концу. Фриск говорила, что где-то там её могила, и скорее всего золотоглазая одиноко стояла возле неё.
Совсем одна.
Как и те долгие годы, о которых она порою упоминала.
У Чары получилось разрушить барьер. Доброта и Решительность человеческого дитя спасли жителей подземелья. Голубика наконец-то увидел солнце со своими друзьями.
Санс смотрел на солнце, но поблизости не видел Фриск.
Кодси, Листопад, Саннедаут, за которым следовали Руины с той самой могилой.
С тем самым вечно брошенным монстром.
После незабываемой поверхности, подземелье казалось довольно скучным, но всё равно оставалось родным. С этим, наверное, ничего нельзя было поделать. «Однако поверхность в миллионы раз лучше!» — поставил точку в своих размышлениях скелет, сбавляя темп, увидев впереди золотистые цветы.
Не примечая чёрной росы.
А ещё он заметил знакомый силуэт со спины. Помедлив пару секунд, широчайшая улыбка стала ещё необъятней, и ноги вновь помчались вперёд. К сожалению, девушка остановила его своим тихим голосом на пол пути:
— Не подходи, — совсем не то, что хотел услышать Санс.
Он послушно замер, сверля глазницами хрупкую спину в синем свитере.
— Фри… — нерешительно начал монстр, как его перебили:
— Барьер разрушен. Я знаю, Санс. Не стоило из-за этого бежать через всё подземелье сюда, — ровным тоном сказал призрак, так и не повернувшись.
Скелет чуть было не опешил.
— В с… В смысле «не стоило»?! Фриск, мы свободны! Я видел солнце! Гулял под небом и любовался облаками! Ждал тебя, но когда звал, ты не приходила! — Санс уже менее пылко добавил: — Я ждал тебя, чтобы вместе…
— Взглянуть на солнце. Да-да, Санс, знаю-знаю, — истерично зашептала девушка и замолчала на три секунды, прежде чем продолжила говорить уже снова спокойно: — Прости… Ох… Прости, Голубика, но я не могу. Не могу, не готова, не хочу… Просто, пойми, я не на та, кого ты себе напредставлял. Я другое… существо.
— Что? — спросил скелет, совершенно не понимая, что ему хотят сказать.
— Я не монстр.
Санс только сейчас приметил чёрную лужу и редкий всплеск воды. Всхлипов не было. Да и Фриск же это. Фриск никогда не плачет. Разве нет? Фриск не должна уметь плакать в принципе, тем более когда есть шанс выйти на поверхность.
— Я и не человек уже вовсе… — вновь раздался уставший женский голос.
Теперь скелету было совсем ничего не понятно.
Фриск же было больно. До сих пор адски больно. Голубика смотрел на спину, не видя, как из чёрных глаз капают такого же цвета слёзы.
Красный.
Чёрный.
Почему она всегда пачкается в некрасивых цветах, которые ей даже не идут?
— Я боюсь, Санс, того, что будет после. За пределами меня ждёт настоящая человеческая смерть. Мне о ней почти ничего не известно. Без магии подземелья, всё станет таким, каким изначально должно было бы быть, — Фриск усмехнулась, — Как только я перейду черту, с тобой мы точно больше не увидимся. Мне бы очень хотелось посмотреть на солнце с тобою, но, увы, моё обещание не выполнимо. Я прошу прощения за то, что дала тебе ложную надежду.
Себе дала ложную надежду.
Наступило неуютное молчание. Луч солнца пробивался на могилку погибшей принцессы. Прямо сейчас, они где-то наверху. Монстры радуются новому дню, о котором мечтали так долго. Дриммур думала, что очистит их от грехов, но вместо этого взрастила свои. Каждый перезапуск, каждая давняя ошибка, каждое убийство: всё выходило из вне. Сосуд был переполнен, а в голове продолжали мучить голоса когда-то убитых монстров.
— Тогда… надо что-то придумать. Обещаю тебе, Великий Санс наснимает тебе много-много разных видео и снимков с солнцем, на которые мы вместе посмотрим! Точно! Я буду приходить к тебе с тако каждый день! Ториэль собирается обосноваться поблизости к горе Эббот, так что это не будет проблемой! Познакомлю тебя со всеми, и все будут тебя навещать, я уверен, ты им…
Фриск не выдержала монолога скелета и громко рассмеялся. Как же всё это в стиле Санса! Тако на могилу, познакомить со своими друзьями, жить счастливо явно в несчастливой атмосфере. «Хей, я серьёзно!» — возмущённо воскликнул монстр, на что Фриск стала извиняться.
И опять всплеск, заставляющий спросить важный вопрос.
— Фриск, ты плачешь?
Бывшая принцесса постепенно перестала смеяться и очень опасливо повернулась к другу.
— Посмотри на меня, Санс, — интригующе сказала шатенка. — Ну как тебе? Всё ещё нравятся мои глаза? Согласись, теперь они поистине… бездонные.
Санс пропустил мимо ушей каламбур, на который в обычной ситуации отреагировал бы негативно. Перед ним стояла Фриск. Девушка с той самой улыбкой, что не появлялась на её лице с первой их встречи. Изо рта вытекает струйка чёрной и непонятной жижи. И глаза другие. Такие же чёрные, с подобным цветом слезами, которые бесшумно скатывались с лица.
— Чт... что это такое?! - воскликнул монстр.
— Мои цепи, — ответила бывшая принцесса, вытирая щёку. — Иди наверх к друзьям, Санс. Я хочу, чтобы ты и монстры были счастливы. Всё законченно, — Фриск повернулась обратно спиной к скелету. — Я буду здесь, пока все слёзы не кончатся.
Призрак вздохнул, чувствуя на себе пристальный взгляд. Он не уходит и не особо горит таким желанием. А стоило бы. Она чудовище, не имеющая право хоть с кем-нибудь разговаривать, но заткнуться и не отвечать — трудно. Ведь он реальный Санс, с которым девушка долго не общалась. Не плод её фантазии.
Чара была права. Дриммур и сама не понимала, насколько одиночество было далеко от неё. Вечно в окружении кого-то. Она не заслуживала Санса, который дарил ей комплименты с нежностью и заботой. Правда, иногда эти комплименты были слишком громковатые… Возможно, младший скелет познакомил её даже с чем-то большим, чем просто дружба.
— Я приду к тебе ещё! Принесу видео и тако! Великий Санс тебя не бросит! — решительно осведомляет Голубика. И перед тем как убежать за видеокамерой, даёт ещё одно обещание: — Я люблю тебя! Так что Великий Санс дождётся того момента, когда ты перестанешь плакать! Чем бы ты там не плакала и кем бы ты там не была!
Шатенка оборачивается во второй раз и смотрит в след монстру еле видимой золотистой радужкой в правом глазу. Где-то в душе рождается надежда, и Фриск задумчиво окидывает взором ладонь, что была полностью испачкана чёрной слизью.
Папирусу ещё придётся узнать, что сброс мира сделала не Чара, а золотоглазое чудовище, не желающие больше иметь дело со своим жестоким милосердием. Потому что скучает по монстрам.
И потому что любимая ягода всегда была голубика.
