***
Иногда Сансу кажется, что он сходит с ума. Медленно и мучительно, по кусочкам, словно рассыпающийся в прах монстр. Начинается всё со срывов. Санс, у которого идеальная выдержка, Санс, который держит все эмоции под чётким контролем, срывается и чуть не убивает монстра, подошедшего с каким-то вопросом. Санс понимает, что это ненормально. Но Санс ничего не делает. Как всегда. Потом он начинает забывать. Так, по мелочи, ничего особенного. Забывает отнести бумаги, поговорить с нужными монстрами, прийти в тронный зал к королю с еженедельным отчетом, закрыть дверь дома, забывает накрыться одеялом и засыпает прямо в одежде. Это не пугает, скорее… Настораживает. У него никогда не было такой рассеянности. «Никогда» имеет свойство заканчиваться, не думаешь? Потом появляется странный голос, похожий на голос давно умершей Чары. Но этот более… Жёсткий. Более холодный. Это пугает. Чара никогда не была холодной. Она была живой, дерзкой, любознательной и в то же время бесконечно мёртвой. Санс ловил себя на мысли, что он скучает по этой девочке намного больше, чем её приёмные родители. Он намного сильнее чувствует боль на том месте, где когда-то была девочка с живой улыбкой, но бесконечно мёртвыми синими, как глубокий омут, глазами. Если бы Санс был собакой, он бы давно завыл. От тоски. Иногда Санс перестаёт контролировать каждый свой шаг. Иногда он позволяет себе быть… живым. Иногда он просто сидит на диване, тыкая по каналам, и ничего не делает. Это странное чувство. У него никогда не оставалось времени на то, чтобы ничего не делать. Нужно было выживать на Окраинах, заботиться о маленьком брате, искать работу, учиться постоять за себя. Всегда что-то было нужно. Иногда Санс ловит себя на том, что ему нравится ничего не делать. Иногда Санс хочет послать всех к Великой тьме и просто спокойно, чёрт возьми, умереть. Умереть по-настоящему, телом, а не только душой. Но он обещал, чёрт возьми. — Обещай, обещай что больше не сделаешь так, — маленькие ручки судорожно вцепляются в свитер, глаза наполнены слезами и мольбой. Санс опускает руку, и лезвие выскальзывает из неё, с лязгом упав на пол. — я ненавижу давать обещания, — сказал он. Но всё же пообещал. И он до сих пор сдерживает. Больше не пытается воткнуть лезвие между рёбер, прямо в душу. Зато отравляет дешёвыми сигаретами и алкоголем в баре Гриллби. «ничего, терпи, тварь. я твои выкрутасы терплю, и ты терпи». Ему доставляет искреннее удовольствие отравлять её, заставлять отплевываться от жидкой ненависти и задыхаться в ней. Санс чувствует, что душа живая, может самостоятельно думать и решать что-то. Иногда Сансу казалось, что он сходит с ума. Иногда Санс бывает честным с собой, и просто признаёт, что Подземелье его не любит. Конечно, он же: «скелет со страшными клыками, который ходит по Подземелью, ища кого-нибудь, кого можно съесть». Это мерзко осознавать. Особенно когда он слышит эту самую сказку. Страшную сказку на ночь. Чтобы дети не ходили в незнакомые места. Иногда Санс выходит за рамки и вырывает все чёртовы зубы. И приходит к удивительному выводу, что без них гораздо лучше. Правда, саднящая боль в нёбе никуда не пропала, а есть весьма проблематично, но то время, что провёл беззубым, он считает самым лучшим в своей жизни. Но зубы выросли снова. Как всегда В последний раз их было триста восемьдесят восемь. Когда он, привычным до боли жестом, вырывает девяносто седьмой красными от решимости щипцами, невольно вспоминает прозвище, данное ему Чарой. Давно умершей Чарой. А-ку-ла Иногда Сансу казалось, что он сходит с ума. И началось всё с девочки с мёртвыми глазами.— Что чувствует скелет, когда никто не пришёл на его день рождение? — он хочет умереть…