Газель

„Каждое утро в Африке просыпается газель. Она должна бежать быстрее льва, иначе погибнет. Каждое утро в Африке просыпается и лев. Он должен бежать быстрее газели, иначе умрет от голода. Не важно, кто ты — газель или лев. Когда встает солнце, надо бежать.“ — Томас Фридман

Её звали Газель и она была самым настоящим ночным мотыльком, распускавшим свои пышные крылья лишь с приходом сумерек. Днём серая мышка - обычная студентка захолустного колледжа, она ровно в шесть часов садилась перед единственным зеркалом в квартире и наносила на веки первые яркие тени. Затем ещё одни и ещё, добавляла румяна, намазывала губы ярко-алой помадой - до тех пор, пока с отражения на неё не посмотрит вульгарная блондинка неопределенного возраста с грустной улыбкой. Быстрый взгляд на едва живые часы - без половины семь и безразличие опускается на её худые плечи. Натянуть яркую майку, накинуть легкую курточку, всунуть ноги в ужасно неудобные, но выгодно подчеркивающие преимущества сапоги занимает у неё от силы пять минут. Остается время даже сделать первый глоток какой-то дешевой дряни - и начать тем самым обычный рабочий вечер. Когда за девушкой закрывается входная дверь, квартира погружается в привычную гробовую тишину, не нарушаемую даже будильником. Всё замирает - вплоть до тени от оставленной на прикроватной тумбочке чашки, словно кто-то заморозил время до возвращения хозяйки. Но на самом деле солнце уже почти час, как село, а соседи ещё не успели вернуться домой с обычной работы, поэтому никакой романтики в этом затишье всё же нету. А ведь как бы было хорошо... Бонифаций - уже немолодой офицер, у которого служба складывается примерно как и отношения с коллегами - всегда не с первого раза, с усмешкой слушает басни своего более юного напарника, особо не вникая в суть его болтовни. Сегодняшнее дежурство последнее перед двухнедельным отпуском, так что мысли его уже плавают где-то в теплом море, оставляя тело мерзнуть в партрульной машине со сломанным обогревателем. - Так вот, не поверишь, что он мне тогда сказал! - Всё не унимался товарищ, активно жестикулирую почти под самым его носом. Бонифаций лениво кивнул и прикрыл глаза. Работать совсем не хотелось, только спать и может быть покурить. - Вызов, - вдруг резко перебил собственную речь напарник, и в миг стал серьезным. - Надо выдвигаться, это в получасе езды от нас. Нехотя возвращаясь в реальность, Бонифаций Лев (его родители определенно имели тонкое чувство юмора) привычным движением хватает куртку со спинки стула и вслед за другом выходит на улицу. Ранняя осень, ещё не успевшая полностью вступить в права наследства, встречает их густым туманом и неожиданно теплым воздухом. Преодолев небольшое расстояние до патрульной машины и уже приоткрыв дверцу, его внимание вдруг привлекает последнее напоминание лета, заблудившееся и потерявшее часы. Маленький серый мотылек сделал короткую остановку на крыше, словно сверяясь с маршрутом. Бонифаций улыбнулся. В душе его забавляли тщетные попытки всех существ выжить любой ценой. Это чувство было сродни самоиронии, но его это не волновало. Спустя мгновение он уже сидел в холодном салоне машины и мысли о странной встрече выветрились, как только приветливо заурчал двигатель. Вызов оказался пустой тратой времени - чья-то слишком плохая шутка, которая в скором времени аукнется кому-то и сполна. Адрес, по которому они приехали, оказался заброшенным домом, готовящемся под снос. Для верности они постучали пару раз в безмолвное двери, позаглядывали в мертвые окна - ничего. Ни единого признака жизни, при чем уже давно. Пожав плечами - а что им ещё оставалось, - они направились было к машине, как внезапно ещё одна тень, едва заметно шелохнувшаяся, привлекла к себе внимание Бонифация. Кинув быстрый взгляд на напарника, он поднял фонарик и яркий луч света осветил совершенно безлюдный двор. Кивнув, мол, сам справится, он легким шагом направился в сторону мелькнувшего приведения, не в силах побороть непонятную тяжесть, с каждым движением скапливающуюся у него на сердце. Подойдя уже к самому углу дома, он медленно перевел дух - облачко горячего воздуха на миг вспыхнуло в холодном свете, и резко завернул. Ничего. Всё та же картина - холодная серая стена, пустынный двор, почти полностью облетевшие деревья. Бонифаций уже было усмехнулся своей нервозности, как вдруг луч фонарика зацепился за какую-то отбликивающую мелочь. Сделав несколько шагов, он подобрал с земли небольшую брошку в виде лани или оленя. "Газель", - быстро поправил сам себя. Местами покрывшаяся ржавчиной, но не утратившая своего утонченного вида, маленькая газель, замеревшая в прыжке, молча смотрела на него своим единственным глазом. Быстро сунув находку в карман, Бонифаций ещё раз внимательно осмотрел местность и развернулся к машине. Уже значительно позже, когда его напарник отлучился за горячим кофе, он осторожно достанет брошу и в очередной раз внимательно её рассотрит. Дешевая бижутерия, выполненная на редкость качественно. Наверняка свалилась с куртки или плаща какого-нибудь подростка, что так и любят шнырять в неположенных местах и в особенности в неположенное время. И всё же, вид этого украшения показался ему смутно знакомым. Словно отголосок прошлого взывает из туманного вечера, много лет как канувшего в небытие. Они встретились совершенно случайно - если можно так назвать встречу проститутки и парня, который искал утех за деньги. Газель стояла чуть поодаль от своих коллег и нервно курила сигарету. Короткие шортики, длинные ноги в ничего не скрывающих дырявых колготках и сапоги на непомерно высоком каблуке. Она стояла у самого угла какого-то дома, отчасти теряясь в тени. Легкая курточка, которая явно не спасала от уже по осеннему холодного ветра, была тем не менее расстегнута, выставляя на показ всё, что только могла предложить девушка с первого взгляда. Копна её светлых волос была совершенно растрепана - по видимому укладка не входила в список её любимых дел. А может, таким образом она пыталась ещё больше стать на себя непохожей - как и многие, она вполне могла желать затеряться на улице, не оставив в душе следа. Бонифаций не обратил бы на неё никакого внимания, если бы не яркая брошь в виде лани или оленя, ярко отсвечивающая в свете близстоящего фонаря. Словно заячий сигнал, она моргала с каждым глубоким вдохом, на выдохе вновь исчезая в полумраке. Он подошел и почти невзначай предложил ей выпить. Газель подняла на него остекленевшие глаза, похожие на стекла в уличных фонарях двадцатого века, и молча кивнула. Спустя меньше получаса, они уже оказались в его постели на холодных ещё простынях. Без задушевных бесед, без неловкости. Он протянул ей пачку денег и она не глядя засунула их в свою маленькую, неказистую сумочку. Всё остальное происходило как-то само собой, почти что без их непосредственного участия. Лев тяжело вздохнул и перевернулся на бок. Газель равнодушно пробежалась взглядом по его проступающему в темноте силуэту и тихо поднялась с постели. Спать не хотелось, как, впрочем, и есть. Пройдя несколько шагов к столику в прихожей, она на ощупь отыскала рюкзак Бонифация и в следующее мгновение её юркая ручка ловко проскочила в скважину молнии. Спустя ещё минуту, выуженные сигареты, наверняка конфискованные у какого-нибудь малолетки, уже спокойно грелись у неё в ладонях. Всё так же нащупав на вешалке свою легкую курточку, Газель отыскала коробок с последними спичками и молча, переступая невидимые взгляду преграды, вернулась в комнату. Свет уличных фонарей пробивался сквозь неплотно задернутые шторы, указывая ей верную дорогу. Без препятствий достигнув балкона, Газель с тихим шорохом отодвинула занавеску и чуть громче, чем хотела, щелкнула замком. Дверь поддалась сразу же и вот она уже вдыхала прохладный воздух, кожей ощущая десятки сотен мурашек. На мгновение прикрыв глаза, девушка глубоко вздохнула и тут же закашлялась. В этом не было ничего романтичного или приятного, как принято описывать в книгах - наоборот, осенний вечер лишь с горькой усмешкой встретил её в этот поздний час. Не задумываясь, она привычным движением достала первую сигарету и крепко её прикусила. Непослушными, дрожащими уже пальцами зажгла спичку и поднесла тревожный огонек к самому концу. Первая затяжка. Снова кашель и потухшая спичка летит с балкона на последнем этаже. Газель забывает о ней, как только та выпадает из рук. "Вот теперь можно и расслабиться", - с облегчением думает девушка и вдруг опускает вечно гордо поднятые плечи, в миг сутулившись и вроде бы даже став меньше. Огонек, что привлек в ней Бонифация несколько часов назад, бесследно исчезает, оставляя после себя сломленную, уставшую оболочку, потерявшую всякие цели и все надежды. Первая сигарета истлевает за считанные минуты и история повторяется снова, как в старом черно-белом кино. Ночь, улица, огонь и сигарета. "Живи ещё хоть с четверть века, всё будет так. Исхода нет". Газель вновь глубоко вдыхает, стараясь не обращать внимания на резкую боль в груди, и на выдохе выпускает из себя накопившиеся за день мысли и чувства. Они растворяются у неё перед глазами вместе с сигаретным дымом, становясь совершенно неотличимыми от тумана, уже расползающегося у неё под ногами. Дрожащей рукой девушка прикасается к своей щеке - сухая. Ледяная, как у трупа, но слез больше нет. До рассвета ещё осталось несколько часов, и Газель с облегчением позволяет себе ни о чем не думать - Бонифаций спокойно спит себе в теплой постели, где-то в городе её подруги всё так же перекидываются едкими замечаниями относительно проезжающих мимо несостоявшихся клиентов. Где-то там наверняка уже созревает шанс для неё начать всё с начала, но об этом ещё не время думать. На город опускается ночь - лучшее время, если удается провести его в одиночестве. Газель оборачивается, бросая взгляд на скрипнувшую дверь балкона и вновь становится прежней собой - собранной, гордой, почти недоступной. Доставая очередную сигарету, она обещает себе, что бросит с рассветом, как только начнется новый день. И она прекрасно знает, что это обещание сдержать никогда не сможет. Первые лучи уже не столь раннего, как недавним летом, солнца проникают в сумерки спальни и невзначай касаются щеки с легкой щетиной. Будильник, выключенный накануне, молчит, но Бонифаций всё равно просыпается - сила привычки. Несколько длинных минут он пытается понять, где он и что происходит, а затем полусонным взглядом начинает искать ночную гостью. Девушки нигде нет. Об её присутствии напоминает только примятая подушка и холод, сочащийся из неприкрытой балконной двери. Газель исчезла.