***
Время близилось к полпервого ночи, когда Азирафаэль по привычке заварил себе какао и сел в кресло у камина. Ему требовалось подумать. Лучше всего ему думалось у огня, но за окном стояла не по-британски жаркая августовская ночь, прощальный подарок от маленького Антихриста, и в огне не было никакой необходимости. Азирафаэль щелкнул пальцами, и в магазине резко похолодало. Как в замках в старые добрые времена, подумал ангел (но не самые старые — те он провел в более жарких местах). Другим щелчком он разжег камин, и багровые отблески разбежались по стенам, делая темноту еще темнее. Азирафаэль перевел взгляд на трепещущее пламя. Раньше у него внутри стояла вечная мешанина: с одной стороны, он всегда в глубине души чуял, как именно следует поступить правильно (он предпочитал думать, что этот нюх и есть данная ему Господом Благодать, руководящее указание и подсказка), многое мог предугадать и всегда знал, в каком направлении развиваются события (что сделало, например, начало двадцатого века временем довольно мучительным); с другой стороны, он глубоко верил в авторитет Небес и Небесные правила. И когда одно с другим — частенько — не сходилось, он будто пытался разойтись одновременно в две стороны. К примеру, он мог в очередной раз наотрез отказаться помогать Кроули, но при этом пригласить его к себе, обозвать змием злокозненным, укрыть пледом, обругать за богохульства, радостно распить десять бутылок подряд и с высокомерным видом наконец согласиться на то, первое предложение. Потому что нюх на правоту почти всегда в конце концов побеждал трепет перед Небесами. Кроули, похоже, к этим метаниям привык давным-давно и спокойно (то есть, конечно, ворча, рыча, восклицая и иногда воздевая руки — но все-таки вполне спокойно) дожидался их окончания. Возможно, так бы всё продолжалось и дальше, но тут не случился Армагеддон. Авторитет Небес для Азирафаэля падал, падал и обрушился окончательно. Азирафаэль удерживал его до последнего на вытянутых руках, как атлант, но удержать не смог. Из ориентиров остался только нюх, предчувствие, и жить на нем одном было страшновато. Азирафаэлю вспомнилась американская песенка времен второй мировой, что-то там… «на молитве и на одном крыле». Вот примерно так. Но главное дело было в Кроули. Их дружба всегда простиралась до определенной черты — до беседы, до пьянки, до Соглашения, наконец, но дальше не заходила. Последнее тысячелетие, после Соглашения вплоть до Армагеддона, отодвинуть черту не пытались ни один, ни другой. Почему не пытался Кроули, ангел не знал (хотя иногда с горечью думал, что того просто устраивал этот статус-кво, это теплое и иногда бесшабашное товарищество. Но последние несколько дней, но «сбежим вместе», но Альфа Центавра, но дрожь в длинных узких пальцах сегодня вечером и это «завтра»… Может быть — может быть — для горечи не было оснований. И от этой мысли что-то внутри Азирафаэля подрагивало). Сам он не пытался из-за предчувствия. Сильнее всего, помнил он, это предчувствие накрыло его в сорок первом на развалинах той церкви; тогда он сам чуть не отбросил (к чертям) все границы, но остановился: он чувствовал что-то пугающее на этом пути, на пути сближения, на дороге от товарищества к… Оно ощущалось, как черная дыра впереди, совсем близко: сделай еще шаг, и не сумеешь вернуться, а что впереди — неведомо. По описаниям Кроули, Падение, то самое, было похоже на падение в черную дыру — мучительное и бесконечное растягивание во всех направлениях. Наверное, ангел сможет пережить черную дыру, но, был уверен Азирафаэль, ангелом он после этого быть перестанет. И среди дыма, среди горящих обломков и дальних сирен, он тогда испугался до глубины своего существа и — остановился. Но теперь, после авиабазы, после горящего меча в руке (как все-таки хорошо ощущалась его тяжесть; он, наверное, был никудышный воин — никогда не было возможности проверить на деле; он на этот меч напоследок сел, боже ты мой, но… как он все-таки скучал иногда по этой дурацкой железяке) Азирафаэль все еще чувствовал благословленное «будь что будет». Его будто несло стремительным ветром на огромной высоте. Редкостное ощущение новизны для существа, которому около шести тысяч лет (Кроули существовал гораздо раньше и успел натворить дел задолго до возникновения Азирафаэля; ангел всегда находил забавным то, что именно он называл демона «мальчик мой», а не наоборот). Стрелка часов перевалила за пять, дрова давно догорели, и за окном занимался рассвет, когда Азирафаэль наконец встал с кресла и одернул жилет. Потом он расправил бабочку — тщательно и на несколько раз. Потом он опустился на колени, сложил руки в молитве, склонил голову и прикрыл глаза. — Мати наша, да святится имя Твое. Тоже забавно: для Иешуа Бог был Отец, хотя Азирафаэль помнил Мать. — Ты… и так знаешь, что я хочу сказать. Я не… друг ему, на самом деле. Не только. Я не буду больше отрицать и лицемерить, хотя бы внутри себя; ему-то, может быть, и не надо ничего, кроме дружбы. Я не прошу пронести чашу мимо меня; если Ты говоришь, что я должен за это Пасть, значит, так и надо, и будет все по слову Твоему. Даже после… даже после я надеюсь нести волю Твою. Он же несет, как бы ни отпирался. Не из отрицания я иду туда, а лишь из любви, — проговорил он и, с трудом выталкивая слова, прошептал: — Может быть… может быть, не ангел станет ему не нужен. Может, он этого не желает и не примет. Но будь что будет, я выбрал и не сверну. Азирафаэль несколько раз глубоко вздохнул и поднялся. Тишина снаружи уже потихоньку заполнялась городским шумом, но здесь, внутри, все еще было тихо. Он забрал грязную кружку с этажерки, направился в кухню. Спина под лопаткой зачесалась, и ангел потянулся достать это место рукой, изогнувшись. Случайно он бросил взгляд назад и замер. На полу у камина, в золотистой полосе пыльного утреннего света, лежали три огромных белых пера.***
Через час Азирафаэль был уже собран и почти спокоен (есть бесценные моменты, уверял себя он, когда волноваться уже поздно: жребий брошен, Рубикон перейден, Падение началось и все такое. К тому же… не провалился же он сразу в Геену огненную; может быть, Всевышняя не оставит его насовсем, может быть… на этой мысли он силой воли останавливался и шел заваривать очередной чай). Три своих первостепенных маховых он аккуратно завернул в бумагу, потом, подумав, еще уложил в пластиковый пакет, перевязал бечевкой и убрал в шкаф. Ангельское перо — предмет слишком ценный, чтобы разбрасывать их куда попало. Пригодятся. Новые перья пока не выпадали. Он надеялся только, что они не появятся при Кроули: этот разговор ему хотелось отложить по возможности подальше. Было еще совсем рано, но соседняя булочная уже должна быть открыта. Не уверенный ни в чем, кроме того, что дальше все будет не так, как раньше (а как? будет Геена? будет он вторым демоном на Земле вдобавок к Кроули? самое страшное, смертельное и скоропостижное — станет человеком, которому осталось каких-нибудь двадцать-тридцать коротких годов?), Азирафаэль не хотел упускать ничего, и разрезанных пополам горячих круассанов со сливочным маслом и барбарисовым джемом тоже. Они никогда прежде не подводили, если нужно было отвлечься. Он вышел за порог, уверенный, что до прихода Кроули успеет и съесть круассан, и снова проголодаться, и замер, изумленный. Прямо напротив двери стояла Бентли. За рулем сидел Кроули. Азирафаэль посмотрел на Кроули. Кроули посмотрел на Азирафаэля, скривился и раскрыл дверь, выбираясь наружу. Азирафаэль вытащил из нагрудного кармана часы и проверил время. Было шесть тридцать утра. — Мой дорогой? — Ай, не начинай, ангел. — Не начинать что? — Недоуменно спросил Азирафаэль. — Ты почему так рано? Что-то случилось? Не то чтобы я не был рад тебя видеть, но… — он смущенно улыбнулся и замолк. Кроули пробормотал что-то нечленораздельное. — Я не совсем расслышал, — признался ангел, неловко пожав плечами. Кроули встрепал рукой волосы и медленно и четко проговорил: — Я не уезжал. Азирафаэль помолчал недолго в удивлении. Демон хмурился. — Кроули, не хочешь уж ли ты сказать, что всю ночь просидел здесь в этой своей адской машине? — Просидел. — Но почему… почему? И почему ты не зашел, в конце концов? Кроули стащил с лица очки. Взгляд у него был совершенно несчастный (Азирафаэля вновь ошеломил, как и всегда, контраст между сдержанностью Кроули-в-очках и выразительностью Кроули-без-них). И еще были круги под глазами. Ангел всплеснул руками и потянул Кроули внутрь, в книжный. — Дорогой мой, что случилось? Кроули прислонился спиной к закрытой двери, помялся, потом вскинул на него свои глазищи и заговорил горячо и сбивчиво: — Не смог, ангел. Не смог просто. Все боялся, что уеду — а с тобой опять что-нибудь случится. Что утром вернусь — а здесь пепелище, и я просто сбрендил, и никого нет. И не было. И всё сгорело. Опять. Или думал, что эти придут. Или те. Можно, — он сглотнул, — можно, я пока у тебя поживу? Или ты у меня. Неважно. Я не буду мешать. Могу вообще скрыться из видимости. Или змеей лежать в углу. Просто — чтобы... чтобы успеть, если вдруг что. Он замолчал, не отводя взгляда и тяжело дыша, а у Азирафаэля крутилось в голове: да черт с ними, с перьями, с крыльями. К черту, всё к черту, к этому вот, к рыжему, к глазастому, к носатому. Кроули переступил с ноги на ногу. Азирафаэль щелкнул пальцами. — На втором этаже появилось две новые комнаты, — сказал он. — Больше пока не поместится, к сожалению, — с виноватой улыбкой добавил он, — я уже там целую вторую библиотеку обустроил в последние годы. Но я что-нибудь придумаю, голубчик. Кроули приоткрыл рот, как будто не понимал, что происходит, а потом разулыбался широко и солнечно, как на той эдемской стене (какие они оба были там юные и глупые, уж Азирафаэль-то точно; но и в Кроули тогда не было обычной горечи; он давно, давно перестал так улыбаться; когда — еще до этой эры?). Азирафаэль взял его руку в свою, неловко потянул Кроули от двери и зацепился взглядом за дверную петлю: к петле прилипло небольшое белое перышко. Азирафаэль отвел взгляд и открыл дверь. — Идем завтракать круассанами, — твердо сказал ангел. — Они с барбарисовым вареньем, — добавил он, как будто этой причины было достаточно для чего и кого бы то ни было. — А потом в Саатчи. А потом будет второй завтрак, — завершил он несколько сварливым тоном. Кроули торопливо закивал, зажал руку ангела между двумя ладонями и пошел за ним, как на буксире; потом, видимо, понял, что это неудобно, и отпустил, и тут же схватил снова. Азирафаэль остановился, решительно расцепил их руки, взял Кроули под локоть и уверенно повел в сторону булочной. Кроули не возражал.***
После выставки они пошли в кафе на первом этаже, за завтраком Азирафаэль фыркал и доказывал, что вся выставка — сплошной анахронизм, а Кроули стоял на том, что в общем и целом художник все написал верно. «Не придирайся, ангел. Я бы и не заметил, что ослов привязали как-то не так, если б ты не сказал. Самое главное… самое главное, что он на Помпеи смотрит, как… как мы, понимаешь? » — «Не понимаю», — честно ответил ангел. — «Для него это не исторические декорации, а сюжет, понимаешь? Я давно это понял. Люди смотрят на историческую картину и видят в первую очередь странные здания, странные одежды давно ушедших времен, вот это всё. Экзотику видят. А мы с тобой видим в первую очередь сюжет, а экзотики совсем не замечаем; так вот и этот парень рисует. Для него Помпеи живые и современные». Когда они вышли из кафе, Азирафаэль взял Кроули за руку. «Дорогой мой», — сказал ангел, — «если я вдруг Паду из-за всего, что случилось, как ты думаешь, я окажусь в Аду или останусь тут, просто изменюсь? И если в Аду, то где именно?» Кроули приподнял брови и фыркнул: «Не болтай ерунды, Азирафаэль. Из-за меча не пал, из-за Соглашения не пал, из-за Армагеддона тем более не падешь. Тебя никем, кроме ангела, и представить невозможно. Так что выкинь из головы». Азирафаэль не стал настаивать. Так что они пошли пешком в ближайший парк; то разговаривая, то замолкая надолго, то и дело держась за руки. Кроули выглядел оживленным; сам Азирафаэль чувствовал себя скорее опустошенным, где-то на перемычке между радостью и тоской. Они встали у пруда. Уток не было, не то что в Сен-Джеймсе, но у берега копошились ондатры. Кроули сотворил сосиску и потихоньку подкатывал ее к ближайшей ондатре палочкой. Азирафаэль прислушивался к грохоту запруженных улиц вокруг парка и думал, что Лондон, похоже, — больше не его место, как когда-то перестала быть его Флоренция, а до того — Рим, а до того — Вавилон и Инбу-хедж. И что, возможно, пришло время отдохнуть от городов вообще. Они разрослись и стали слишком огромны. Он еще помнил свое давнишнее потрясение от первого приезда в Фивы: семьдесят пять тысяч жителей! Как разбегались тогда глаза. А сейчас? Он покачал головой. — Что, ангел? — тихо спросил Кроули. — Дорогой мой, ты не… — Азирафаэль прервал себя на полуслове и сказал другое: — Ты помнишь еще Имхотепа? — Имхотепа? — удивленно протянул Кроули. — Еще бы. Всегда его помню. Да, эти двое тогда близко сдружились. Тот зодчий даже знал змеиную форму Кроули. И иногда носил на руках тяжелую черную змею. (Азирафаэль тогда, кажется, ревновал немного. Как-то раз — не так давно — ангел попросил Кроули назвать троих самых важных для него смертных. Демон назвал Имхотепа, Лоренцо и Фредди Меркьюри. От такого соседства ангел фыркнул, но на встречный вопрос сам, покраснев, назвал Соломона, Аристотеля, и… Оскара Уайльда. «И Шекспир!» — добавил он. — «И Жуань Цзи! И Авиценна!» Кроули над ним посмеялся, а потом вдруг хлопнул себя по лбу: «Ева же!», и Азирафаэль только и смог повторить: «Ева». С другой стороны, как будто ее можно было с кем-то равнять). — А что? — спросил Кроули. — Вспомнился. Ты знал, что в его честь назвали созвездие? Кроули поднял бровь. — В честь нас, ангел. Там Змея больше Змееносца в два раза. Ревнуешь? — осклабился он. — Немного, — мягко сказал ангел. — Дурак, — удовлетворенно кивнул Кроули и крепко сжал его ладонь. Азирафаэль улыбнулся. Он прищелкнул пальцами свободной руки. Всю дорогу до парка он потихоньку раздавал благословления. Долго ли еще с ним будут ангельские силы? Надо успевать, пока еще можно, пока еще разрешает Всевышняя. Так что все вокруг было преисполнено летней благодати: дети смеялись, взрослые радовались, птицы пели, шелестела трава. Лето почти звенело в воздухе. Кроули поморщился. — Ангел, я все понимаю, но ты мог бы заниматься этим не так демонстративно? Я же не проклинаю рядом с тобой всех встречных и поперечных. — Прости, дорогой, — очнулся Азирафаэль и добавил, помолчав: — А тебе хочется? Проклинать? Кроули пожал плечами. Ангел вздохнул, но пообещал: — Не буду больше. Они снова замолчали и пошли дальше, шаг в шаг, мерно и не спеша. Распахнутые ворота парка были совсем близко, когда Азирафаэль остановился. Кроули вслед за ним тоже. Они разомкнули руки; Кроули свои засунул в карманы. Ангел обернулся и посмотрел вдаль: горизонт начал наливаться темными тучами. Налетел порыв ветра. Чуть поодаль, позади, заметил Азирафаэль, ветер носил по траве белые перья, слишком большие для здешних птиц. Кажется, Кроули их было не видно. Азирафаэль поежился и незаметным мановением руки отправил их в магазин, в пакет, перевязанный бечевкой. Кроули покосился на него и вдруг раздраженно бросил: — Да святые же угодники! Не делай такое лицо! — и щелкнул пальцами, и небо мгновенно прояснилось, и какая-то особенно пронзительная девочка чуть не оглушила их своим визгом, проносясь мимо на полном скаку. На кусте прямо за ними запела малиновка. Это в августе-то, подумал Азирафаэль, расплываясь в улыбке. Кроули фыркнул и отвернулся. — Никакое у меня не «такое» лицо, — пробормотал ангел, беря его под руку. — Никакое не «такое». — Да уж конечно, — проворчал Кроули, пододвигаясь поближе. — Милый мой, — нежно начал Азирафаэль. Кроули, кажется, вздрогнул. — У меня есть одна, по-моему, на редкость чудесная мысль, — продолжил ангел. — Но для этого мне надо будет уехать. Пары дней мне вполне хватит, — поспешил уверить он, когда Кроули встревоженно выпрямился. — Мне это не нравитссся, — сказал Кроули, немного срываясь на шип. — Всего два дня, мой мальчик. Присмотришь за магазином? — Что ты сссадумал? — Я не хочу говорить пока, — тихо сказал Азирафаэль. — Подождешь меня? — Не хочу. — Всего два дня. А потом я весь твой. Кроули поднял брови, и ангел поспешно поправился: — А потом я в твоем распоряжении, — и поморщился внутренне: получилось опять как-то не очень. Кроули смотрел на него, вздернув подбородок и покачиваясь на каблуках. Вдруг, сорвавшись с места, скользнул вокруг, схватил за руку и потащил куда-то. — Куда ты меня ведешь? Кроули не отвечал. Он дотащил ангела до ближайшего перекрестка, где сгрудились мелкие лавочки со всякой всячиной, и раскрыл дверь в одну из них. У прилавка он ткнул пальцем в черную коробочку. — Дайте вот этот. Это была камера. Или телефон. Или маленький компьютер. Азирафаэль пока не нашел времени хорошенько разобраться с последними изобретениями и был не вполне уверен. Но, кажется, он видел, как люди на них фотографировали. — Голубчик мой, зачем тебе понадобилась фотографическая камера? Демон посмотрел на него, как на дурака, и повернулся обратно к продавцу. — Не надо этот. Лучше вон, с кнопочками. — Но сэр, это очень устаревшая модель, уже бывшая в употреблении… — Давайте сюда. Они вышли на улицу. Кроули поколдовал немного — в прямом и переносном смысле — над устройством и вручил его Азирафаэлю. — Вот. Это телефон. Если нажмешь единицу и вот эту зеленую кнопку, то позвонишь мне. Если вдруг что, я смогу узнать, где ты, и проскользнуть через телефон к тебе, так что держи всегда при себе. Я буду тебе звонить. Вечером и утром. На всякий случай. Азирафаэль улыбнулся, полный внезапной нежности, и опустил телефон в карман. — Отвезешь меня на вокзал? — ласково спросил он. — На Паддингтон? — Нет, дорогой, на Викторию.***
Служащие бюро недвижимости в Истборне были замечательно любезны. Уже через пару часов после отправления из Лондона Азирафаэль ехал на машине вместе с риэлтором осматривать окрестности. Нужное место нашлось совсем под ночь (милая девушка по некоторой причине совершенно не хотела заканчивать свой рабочий день; Азирафаэлю было немного стыдно, но он планировал оставить щедрые чаевые). Дом с небольшим садом стоял на холме, на отшибе небольшой деревеньки; сад был прикрыт от ветров склоном холма, а если выйти через заднюю калитку на вершину холма, днем должно быть видно чуть ли не весь сине-зеленый Ла-Манш. У греков было подходящее слово для этого цвета. Азирафаэль поблагодарил риэлтора, вручил ей чаевые и забрал ключи. Девушка, как будто спросонья, с недоумением огляделась вокруг, забралась в машину и уехала. Азирафаэль прищелкнул пальцами. Владельцами коттеджа по всем документам стали Александр Захария Фэлл и Энтони Джулиан Кроули, а счет бывшего владельца пополнился почти на миллион фунтов. Азирафаэль надеялся, что Кроули тут тоже понравится — тот любил и Брайтон, и Истборн, и провел тут немало лет и в девятнадцатом, и в двадцатом веке. Здесь было хорошо. В кармане брюк что-то зашевелилось. Азирафаэль чуть не подпрыгнул, сунул руку в карман и обнаружил там позабытый уже телефон. Звонил Кроули. — Ангел? — О, здравствуй, мой мальчик. Как ты? У меня все хорошо. — Азирафаэль хихикнул. — Вообрази себе, этот телефон не звонит, а шевелится! Я слегка опешил. Кроули фыркнул. — Как твое дело? — Продвигается успешно. Чем ты занят? — Создал тебе в задней комнате телевизор и смотрю сопливый ситком. Азирафаэль вспомнил марафоны «Золотых девочек» пару десятилетий назад и улыбнулся: — Нравится? — Ага, — рассмеялся Кроули. — Тут полный набор, даже Обжорство. Он помолчал и добавил вопросительно: — Ну… позвоню утром? — Конечно. Спокойной ночи, мой милый. Кроули пару мгновений молчал. — Да, — наконец сипло сказал он и отключился. Кажется, это «милый» уже дважды возымело интересный эффект. Любопытно, подумал Азирафаэль и подошел к зеркалу. Пора было приступать к работе. Он снял пиджак, жакет и рубашку, раскрыл крылья и мощно встряхнул ими. Воздух с хлопком ударился о стены, и ослабленные перья белым снегом посыпались на пол. Ангел встряхнул крыльями еще раз, другой. Остальные перья пока держались. Он внимательно осмотрел свои крылья. Зрелище было препротивное: больше половины перьев осыпалось, на зияющих проплешинах набухли бугры. Последнее успокаивало: это значило, что на месте старых перьев все-таки появятся новые, а значит, на обращение в человека не похоже. Азирафаэль попытался представить себя с черными сожженными крылами, вздохнул, сложил их, надел рубашку и наклонился собрать все, что осыпалось. Потом вдруг рассмеялся. Ему вспомнилась одна давняя попойка. — Будет тебе гнездо, — тихонько сказал он, призывая пакет из шкафа в Лондоне.***
Около 1863 года они сидели в книжном, распивая вино, и Кроули, последние годы наслушавшийся в клубах новомодных теорий, пытался распространять эти теории на предметы совершенно неподходящие. Азирафаэль тогда был все еще сердит после той встречи в парке. Демон уже плохо выговаривал сложные звуки и местами шипел. Азирафаэль подпирал руку щекой и изо всех сил пытался не смеяться, а слушать с видом снисходительным и высокомерным. — По сссссути… По сути-то ангел это что? Пернатое. Большая такая птица. Местами разсссумная. — Сам ты местами разумный, мой дорогой. И у тебя ведь, кстати, тоже есть перья. — Ну вот я к тому и веду. Демоны… Демоны — это ссследующая сссступень эволюции. После ангелов. — Что?! Кроули гоготнул. — И у вас, кстати, должны быть эти… Гнёсссда. И яйца. Целые кладки гребаных яиц. Азирафаэль демонстративно уткнулся лицом в ладонь, спрятал улыбку и пробурчал наружу: — Будь добр, пей дальше молча, мой мальчик. — Свей мне гнездо, ангел, — вдруг сказал Кроули. Азирафаэль фыркнул. Кроули легонько ткнул его в плечо, поймал взгляд. Он смотрел как будто печально мгновение или два, а потом скорчил рожу, показал язык и пьяно рассмеялся. Азирафаэль не выдержал и улыбнулся, закатив глаза.***
Азирафаэль ухватил воспоминание, неяркую пульсацию не вполне материального свойства, и вплавил его в первое перо. Затем подошел к входной двери и погрузил перо прямо в верхнюю балку дверной рамы. Пальцы ушли в дерево по второй сустав, ангел поморщился от сильного зуда в костяшках. Немного расправить. Все, встало на место. Вообще Азирафаэль хотел пойти по порядку, и первым взять самое раннее воспоминание о черном змее в ветвях Эдемского сада (по которому, признаться, сразу было видно, что он не обычная змея, но Азирафаэль решил тогда ничего не делать по этому поводу: он подумал, что вряд ли жить в Аду очень приятно, и если бедное создание хочет отдохнуть среди листьев под солнышком, то почему бы и не позволить ему так и поступить. И посмотрите теперь, что из этого получилось), и последовательно продвигаться дальше — в этом была бы славная методичность. Теперь первой встала какая-то пьянка. Азирафаэль пожал плечами, подцепил воспоминание из Эдема и вплавил его в следующее перо. Когда вокруг всей двери, если приглядеться хорошенько на уровне поглубже, засияли белые перья, Азирафаэль крепко связал их в один контур. Теперь кроме них двоих здесь будет невозможно пройти никакому демону (разве что кому-нибудь из Темного совета, если они очень, очень постараются) или ангелу (разве что кому-нибудь из второй или первой Сфер, но те на Земле не появлялись никогда). Но даже сильнейших она задержит и зазвенит на всю округу, а это даст время сбежать. Азирафаэль с гордостью осмотрел свою работу и пару раз встряхнул кистями. Осталась одна дверь, восемнадцать окон, ограда вокруг сада, и хорошо бы еще отдельно защитить двери в спальни. Кроули любит поспать, а Азирафаэля, возможно, долго не будет рядом. Или Кроули не пожелает, чтобы он был рядом. Или… Азирафаэль покачал головой и достал следующее перо.***
К рассвету Азирафаэль был совершенно измотан. Неплохо бы сделать перерыв, подумал он. Когда он вышел, солнце уже совсем взошло. Сначала Азирафаэль прошел по саду, поднялся на холм и полюбовался видом с одной и с другой стороны. Все-таки тут было очаровательно. За ночь он успел закончить больше половины проемов и весь пол. Он все думал, стоит ли создать еще парочку комнат под расширение книжной коллекции, но в конце концов оставил все как есть (вдруг он слишком раскатал губу, а Кроули вовсе не захочет с ним, не-ангелом, жить). Зато поменял цвет стен на светло-серый, воссоздал по памяти несколько картин, которые нравились Кроули в последние десятилетия, включая одну со вчерашней выставки, выкинул часть мебели, чтобы было попросторнее и больше похоже на квартиру в Мэйфэйре. Он понимал, что ведет себя как смешной шалашник, который строит для своей избранницы гнездо-галерею и украшает побрякушками, но… Похоже, подумал Азирафаэль, и здесь есть корешок его гордыни. Почему он никогда не пытался делать ничего такого для Кроули все эти годы, кроме того случая со святой водой? По видимости, считал, что одной принадлежности к небесному воинству уже достаточно, чтобы с ним захотели общаться. А теперь, когда ангелом ему осталось быть всего ничего, он судорожно заметался (воистину, пока жареный петух не клюнет…), и даже не понимал до конца, что пытается сделать. То, что он хочет сделать — это подношение даров, признание в чувствах, обещание защиты? Да, самое главное — это защитить, создать безопасное место на время его отсутствия, но дело ведь не только в этом. Не пытается ли он отчаянно доказать, что все еще стоит чего-то, все еще достоин дружбы и любви, даже без Благодати за плечами? Не рассчитывает ли он на что-то? А ведь Кроули сказал: «Не вижу тебя никем, кроме ангела». Он так сказал. Нельзя ни на что рассчитывать. Не в том же дело, чтобы что-то получить в ответ. Он должен сделать все, что может, а потом принять любой исход. Так всегда было и будет: все, что не в твоих руках — то в руках Всевышней, и думать об этом не следует. Хватит, дорогой мой, хватит пустых домыслов, сказал себе Азирафаэль. Он пнул со склона камешек, и тот покатился вниз, вниз, вниз.***
На деревенской площади в паре поворотов от дома, куда Азирафаэль забрел, все еще переводя дух после ночного экзерсиса в чудесах, сидела в одиночестве пожилая дама. На столике рядом с ней высилась большая кастрюля. Азирафаэль подошел поближе, и старушка взглянула на него с подозрением. — Приветствую! — улыбнулся он со всем возможным обаянием. Старушка поджала губы. От ее кастрюли исходил чудный аромат. Азирафаэль принюхался. — Глинтвейн? — удивился ангел. — Но, милочка, ведь сейчас летнее утро? И притом довольно жаркое? — Лето глинтвейну не помеха, — решительно отрезала старушка. — Если хочется. Азирафаэль на секунду почувствовал себя в театре абсурда, но мнение, в целом, разделял, поэтому купил у нее стакан побольше. Заодно — чтобы поддержать местную коммерцию — благословил оставшийся в кастрюле напиток так, чтобы аромат достигал каждого прохожего и вызывал приятные воспоминания. Старушка сунула ему в руку стопку салфеток («запачкаешь свой светлый костюмчик») и с бурчанием махнула рукой — поди, мол. Ангел отвесил поклон и, улыбаясь, двинулся обратной дорогой. Через мгновение ему пришла в голову внезапная мысль. Он каким-то образом ничего не узнал про эту старушку за те пять минут, пока они общались. Ни вероятностей смерти, ни того, куда клонятся ее весы — Вверх или Вниз. Как закрытая книга. Неужели это ему уже недоступно? Он ведь пока еще ангел? Азирафаэль несколько раз глубоко вздохнул и запретил себе об этом думать. Он сделал глоток. Пряный винный запах успокаивал. В кармане зажужжал телефон. Ангел улыбнулся и аккуратно нажал зеленую кнопку. — Кроули, милый мой. Кроули на том конце линии, похоже, поперхнулся. Азирафаэль ухмыльнулся краем губ. — Ты всё еще не закончил, ангел? Внутри у Азирафаэля что-то легонько заныло, как всегда, когда он слышал Кроули после перерыва. У змия был вкусный голос. Музыка для ушей. — Нет, но к вечеру управлюсь. Немного утомился. — Раскалываться ты не намерен? — Нет, дорогой, — покачал головой Азирафаэль. Он все еще страшился момента, когда надо будет признаться. — Подожди еще полдня, пожалуйста. — Мхм. — Кстати говоря, ни за что не угадаешь, но одна юная леди только что продала мне глинтвейн. — Не рановато ли? — хмыкнул Кроули. — Или ты в Австралии? — Если бы, мой дорогой. Всего лишь Саут Даунс. Кроули задумчиво промычал в ответ. Строил, наверное, догадки, что ангелу понадобилось на южном побережье. — А ты, мой мальчик, наверное, совсем там разорил мой винный погреб? — Будто мне тут есть что делать, кроме как пить и гадать, чем ты там занимаешься. Азирафаэль хмыкнул. — Можешь приклеить монетки к тротуару. Опять. — Ха-ха. Ладно, не буду тебя пытать. Ты точно в порядке? — Да, Кроули, — улыбнулся ангел. — Совершенно точно. Он вернулся к своей калитке, выпивая по глотку. Корица и имбирь, гвоздика и перец, мускатный орех, кардамон и сахар. Добавить бы майоран и розмарин (их за последние века почему-то исключили из напитков, и совершенно напрасно), вино бы покислее — и был бы почти гипокрас. Ох, сколько они его выпили в ранее Средневековье. Вдыхая терпкий пряный аромат, Азирафаэль снова посмотрел на свой дом — может быть, их дом. Он щелкнул пальцами, и над дверью появилась надпись. Не совсем дата постройки, но все же. Оставался второй этаж и сад. Он собрал в пакет все выпавшие за ночь перья, поднялся на второй этаж, засучил рукава и вспомнил, как они заключали Соглашение.***
Кроули донимал его с Соглашением уже несколько веков. С того самого разговора где-то в сыром лесу на задворках Логреса демон при любой встрече — что в Британии, что в Византии, что в Ирландии, что в Китае — возвращался к излюбленному коньку. В очередной раз (они тогда вновь вернулись в Европу) живописав выгоды от сотрудничества и очередной же раз встретив отказ, Кроули поменял тактику. «Я тебе, ангел, твержу, что может быть хорошо, — сказал он. — А может быть, надо показать, как может быть плохо». Надо было сразу насторожиться. Дальше настали самые, о, самые адские два года за всю долгую ангельскую жизнь. Никогда, ни прежде, ни после, не приходилось ему расстраивать столько дьявольских козней. Азирафаэль временами чувствовал себя осажденной крепостью, маленьким тонущим островком в море греха. Вокруг творился ежедневный, злобный, продуманный хаос — драки, ссоры, измены, подкупы… Выговоры от начальства приходили неуклонной чередой; Азирафаэль не помнил ни единой спокойной минуты. Он пришел к Кроули, умолял прекратить. Тот в ответ начал было: «А вот если бы мы…», но Азирафаэль, вымотанный и злой, был на волоске от того, чтобы отправить этого шантажиста, этого… нехорошего демона, эту проклятущую змеюку прямиком Вниз знамением помощнее, и змеюка, оценив его взгляд, поспешно заткнулась. В один прекрасный день выговор Сверху пришел вместе с угрозой отправить на Землю другого ангела, который, дескать, «сможет успешнее справляться с возложенной миссией и даст возможность многоуважаемому Началу сделать совершенно необходимый, по всей видимости, перерыв в работе». Азирафаэль долго разглядывал позолоченный пергамент Небесного письма. Он отстраненно подумал, что новомодная бумага будет, пожалуй, поудобнее пергамента, и что надо при случае предложить. За окном разгорался скандал (за последние месяцы не было ни единого дня, чтобы вокруг его дома не разгорелся с самого утра какой-нибудь скандал и не затянулся бы до вечера. А было такое тихое место). Ангел взял письмо, вышел из дома и решительным шагом направился по узким улочкам к городской площади. Прямо напротив церкви (вот же нахальство) стоял богатый двухэтажный дом. Азирафаэль распахнул двери, отодвинул с пути лепечущего слугу и поднялся на второй этаж. Кроули возлежал с кружкой вина. При виде ангела он подскочил. — Азирафаэль! — широко улыбнулся он. — Ты пришел меня порадовать, — он отступил за кушетку поближе к окну, — или отправить куда солнце не светит? — Читай, — сказал ангел и бросил письмо на кушетку, а сам тяжело опустился на стул у самой двери и прикрыл глаза. Кроули взял письмо, быстро пробежал его. Потом сел на кушетку и почесал под подбородком. — На это я не рассчитывал, — наконец сказал он. — Очевидно! — фыркнул Азирафаэль. — Тебе поспать бы, — пробормотал Кроули. — Срываешься на людей. Ангел задался вопросом, можно ли свергнуть кого-нибудь в Ад одним взглядом, если хорошенечко постараться. Впрочем, Кроули выглядел достаточно виновато. — Ладно, ангел. Азирафаэль поджал губы и повращал кистью: мол, продолжай. Кроули закатил глаза. — Твоя взяла, все такое. Заканчиваю, — поморщившись, протянул он. Азирафаэль хотел бы сказать очень многое, например, «да неужели», и «давно бы так», но терпение — благодетель, и он сказал только: — И никаких разговоров о Соглашении. — Ангел! — Кроули. Никаких разговоров о Соглашении. Кроули скривился и беззвучно передразнил его. — Ладно. Хотя по-прежнему считаю, что мысль отличная. — Кроули промолчал и тихо продолжил: — Если они действительно хотят тебя заменять, можешь… можешь развоплотить меня. Я сейчас на хорошем счету, большой проблемы не должно быть. А тебе зачтется. Азирафаэль посмотрел на него с удивлением. — Никого я развоплощать не намереваюсь, — ответил он, чувствуя, что смягчается. — Придумал тоже. Просто сгинь отсюда, а я напишу, что изгнал тебя. Без уточнений. — Не хочу я изгоняться, — пробурчал Кроули. — Давай я тут просто тихонечко поживу? Без козней? Тут такой вкусный гипокрас. — Изгонись хотя бы в соседний Ипсвич, — вздохнул ангел и прибавил, впервые за последнее время: — Дорогой мой. — Ладно, по рукам, — нехотя согласился Кроули и вдруг разулыбался. — Кстати, ангел, а чем собственно так отличается то, чем мы сейчас занимаемся, от Соглашения? — Кроули! — ангел предупреждающе поднял указательный палец, — У нас уговор! — Ладно, ладно. После этого разговора демоническая активность действительно сошла на нет, и через пару дней Кроули уехал. Азирафаэль издалека пощупал ауру Ипсвича, но и там все было в пределах допустимого. Небеса остались довольны; на протяжении следующих лет ангел частенько пересекался с Кроули, и тот ни разу не заикнулся о Соглашении. Жизнь продолжалась своим чередом самым прекрасным образом до 1019, когда, впервые за все годы знакомства, Кроули Азирафаэля развоплотил. Ангел — совершенно случайно — забрел на вызывание демона. Демоном, к сожалению, оказался не Змий, а кто-то незнакомый и довольно-таки отвратительный. На Азирафаэля, который, надо признать, расслабился за тысячелетия знакомства… братания… непонятно чего со Кроули, напали резко и безжалостно. Пока он сумел собраться и свергнуть демона восвояси, его пропороли насквозь в нескольких местах. Оставшись один — смертный, вызвавший демона, сбежал еще в самом начале — Азирафаэль медленно опустился на холодный каменный пол. Сил после последнего крестного знамения не осталось. Он устроился поудобнее в липкой бордовой луже, чувствуя, как телу быстро истекает срок, задышал неглубоко, чтобы при каждом вздохе грудь не прошивало болью, и стал думать о том, что здесь впереди стылая зима, и как, в общем-то, удачно, что эта незадача случилась с ним именно сейчас, и хорошо бы провести эту зиму Наверху, пока не дойдет его очередь на новое тело, отдохнуть в лучах Благодати после всего этого последнего века и особенно тех двух лет свистопляски, а еще хорошо бы зайти в Небесную библиотеку, где, как писал ему еще в прошлом веке смотритель, появилось немало новых томов, и обидно только, что горячего пряного вина Наверху нет, только приторная амброзия, и что поощрение за его убийство получит какая-то посторонняя адская тварь, когда можно было приписать это Кроули… Он прикрыл глаза и с немного горькой усмешкой подумал, что демон прав. Соглашение и так есть — де факто. Он пообещал себе, что поговорит об этом с Кроули, когда вернется. Вдруг его мысли прервал шелест крыльев. — Ангел! «Ооо, голубчик мой! Как ты вовремя, я уже собрался уходить», — хотел воскликнуть ангел, но получилось только прохрипеть что-то невнятное. Кроули сел возле него на колени и быстро осмотрел раны одну за другой, рыча: — Что ты тут развел, пернатый ты полудурок, за двести миль было слышно! На месяц оставить нельзя. Да тут еще и яд! Говорить можешь? Уже парализовало? Сейчас, погоди… Азирафаэль напрягся и выговорил: — Не надо. — В смысле — не надо? — удивился Кроули. — Я залечить хочу. Ну будет немного больно. Потерпишь, не стеклянный. Не развоплощаться же. Азирафаэль покачал головой и повторил: — Не надо. Хочу… Наверх. Кроули замер. — Насовсем? — осторожно произнес он, помолчав. Азирафаэль снова покачал головой. — Нет. Хорошо бы… — ангел закашлялся и продолжил: —…до конца зимы. Отдохнуть. Кроули как-то без обычной грации осел на пол и выдохнул. Азирафаэль подумал и попросил его: — Помоги, пожалуйста. — Не понял? — Нахмурился демон. — Вон… нож. Самому сил нет. Повисла тишина. Кроули взвился на ноги. — Ну уж нет, — прошипел он. Вот же… поперечина, подумал ангел. — Кроули. Отчитаешься своим… что развоплотил меня. Тебе еще и лишнее… поощрение… за такое дадут. Может, звезду, — прохрипел он. — Заткнись, — огрызнулся Кроули. — Пожалуйста. — Нет. И мои звезд не дают, кстати. — Больно ведь, адское ты отродье, — пожаловался Азирафаэль. Кроули упрямо промолчал. Ангел вздохнул. — Насчет твоего проклятого… Соглашения. Когда вернусь… подпишем. Кроули уставился на него. — Правда? — слабым голосом уточнил он. Азирафаэль кивнул. Демон зашипел сквозь зубы, постукивая каблуком по доскам, потом наклонился за ножом. Снова опустился на колени перед Азирафаэлем и поглядел ему в глаза. — Весной буду в замке Лош, — тихо сказал он и завел руку для удара, ожидая ответа. Ангел улыбнулся — и кивнул.***
Когда Азирафаэль со всем покончил — все проемы, пол, крыша, ограда сада — и стянул всё в одну сияющую сфероподобную сеть, закрепил намертво и, едва волоча ноги, добрался до кухни, солнце уже закатилось. Он тяжело опустился на стул и посидел несколько минут без движения. Потом сел прямо, расправил крылья и тряхнул ими. Он немного похолодел, увидев, что осталось всего четыре пера, по два с одной и с другой стороны, но, впрочем, этого и следовало ожидать. Фолликулы почти раскрылись, но ни одно новое перо пока не вылезло. Азирафаэль бросил взгляд на кухонный стол, где в деревянной подставке стояли веером ножи, и поймал себя на желании вскрыть одну из фолликул и посмотреть, какого цвета растут эти перья Шредингера. Он потряс головой. Если Падать, то Падать с достоинством, а не заниматься в отчаянии самовредительством. Кроули бы так делать не стал. Наверняка и не стал. Внезапно его огрело мыслью, что последние четыре пера могут выпасть в любой момент, и он ничего не успеет рассказать Кроули, потому что мгновенно провалится в тартарары. Он похлопал по карманам в поисках телефона. Телефона на было. Он быстро поискал взглядом вокруг, потом вспомнил, что вытащил телефон из кармана у калитки, чтобы достать ключи. Он бросился на улицу — Кроули, может быть, уже звонил и сейчас страшно беспокоится — и тут же увидел его самого. Кроули стоял, прислонившись к фонарному столбу, и крутил телефон в пальцах. Азирафаэль всплеснул руками и распахнул калитку: — Дорогой мой, прости, прости, пожалуйста! Я забыл его тут, снаружи. Ты давно пришел? — Час с небольшим, пустая ты голова. — Извини, — умоляюще повторил Азирафаэль. — Да ладно, ангел, я сразу понял, что с тобой все в порядке, как только появился здесь. Просто решил не мешать. Я, кажется, сообразил, что ты тут делаешь, — Кроули прищурился. — А ты точно в порядке? Аура у тебя вблизи странная. Азирафаэль взял его за руку и потянул: — Пойдем. Они обошли дом и молча встали на лужайке за домом. Внутри горел тепло-желтый свет. Выглядит вполне уютно, подумал Азирафаэль. Даже располагающе, да? Может, стоило бы принести вино? Он нервно подернул плечами. — Это же перья там внутри? — спросил, наконец, Кроули. Азирафаэль кивнул. — Твои? — Конечно, мои, Кроули, чьи они еще могут быть? Гавриила я ощипал, что ли? — огрызнулся ангел, и тут же виновато посмотрел на Кроули. Тот положил руку ему на плечо. — Хорошая задумка, ангел. Правда, от Гавриила и иже с ними это нас не защитит. — Почему? — удивился Азирафаэль. — Как раз защитит. Демон скептически на него посмотрел: — Он же начальство? — Да, но Начала выше архангелов. По чинам, я имею в виду. Думаю, дело в том, что нас создавали позже, почти одновременно с Землей, специально для ее защиты. От, кхм, вас. Делали этаких… костоломов, — Азирафаэль чувствовал, что от волнения уже заговаривается. — Нам не хватает мастерства, тонкости может быть, но чистой грубой силы во мне хватит… на много Гавриилов. Какая-нибудь Власть с этой сетью, конечно, справится, но кто и когда видел Власть не то что на Земле, а хотя бы в материальном виде? Там ведь одни огненные колеса. До Земли им дела нет. Кроули снял очки. — А вас… кхм… архангелов, — продолжил ангел, торопясь, — создали в самом начале. И опыта, и воображения дали щедрой мерой. Когда меня посылали сюда, даже и вопросов не было, что архангелы будут выше по должности. Кроули фыркнул. — Ослы. Это ты-то костолом! И насчет утонченности и мастерства у архангелов ты загнул, конечно. — Да что ты, — сказал Азирафаэль, покосившись на него. Они крайне редко заговаривали про жизнь Кроули до Войны. — Ангел, я только что посмотрел три сезона тупого ситкома, у меня в шкафу алые каблуки на пятнадцать сантиметров, а на стекле машины — наклейки а-ля Джеймс Бонд. Не рассказывай мне на своем королевском английском про мою утонченность, будь добр. — Онтогенез никто не отменял. Кроули зубасто рассмеялся, а потом нахмурился: — Так ты всерьез думаешь, нас тут не тронут? — Вероятно, даже и не найдут. Пока мы внутри. Кроули посмотрел на него, и глаза у него сияли. Он сжал ангелу руку. — Азирафаэль, ты блядский гений. Но серьезно, сколько их тут? Ты после каждой линьки перья откладывал, что ли? — Вроде того, — пробормотал Азирафаэль. — В общем, это совершенно безопасное место. Для нас. Вернее, для тебя, конечно, это тебе подарок… У Кроули глаза полезли на лоб. —… но я надеюсь, может быть, для нас тоже?.. Если захочешь. Тут для всего место есть, и сад, он заброшенный, правда, сам знаешь, какой из меня садовник, я решил, что лучше и не притрагиваться, разберёшься сам. И места… Много. И солнечно. И пролив сразу за холмом. Тебе нравится? Кроули развернулся к нему целиком. — Ангел, еще немного, и я приму это как предложение руки и сердца, — осклабился он. — Там, кстати, есть место под мою зелень? — Это, в общем, оно и есть. — Место под зелень? Лужайка, что ли? — Предложение руки и сердца, мой дорогой, не отвлекайся, пожалуйста. Кроули застыл. У яблони справа от них громко застрекотал сверчок. Азирафаэль ждал. — Прямо вот положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою, и все такое? — пролепетал, наконец, Кроули. —…ибо крепка, как смерть, любовь. — О. Кроули смотрел на него во все глаза. Азирафаэль нервно улыбнулся. Он обнаружил, что в какой-то момент они начали держаться за руки. — Только, — торопливо добавил ангел, разжимая руки, — ты должен сначала кое-что узнать. Может быть, и не захочешь. — Если мы были в моем ситкоме, я бы подумал, что у тебя восемь детей от предыдущих браков. Ангел, не тупи. Я захочу. Хочу. Короче, да. Да. Дай сюда руки обратно, — сказал Кроули, взволнованно заглядывая ему в глаза. — Кроули, я… — поморщился Азирафаэль, медленно выдохнул и выговорил: — Я, похоже, вот-вот Паду. — Сатана всемогущий, ангел, ты опять! Я же говорил тебе… — Нет, Кроули, нет, послушай. Эти перья… это все мои, да, но они все выпали со вчерашнего утра. У меня сейчас остается всего четыре пера. — Что?! — Я всерьез думаю, что Падаю, мой милый. Ну или, по меньшей мере, перестаю быть ангелом. Наверное, можно быть кем-то между ангелом и демоном, но мне, признаться, подобные примеры неизвестны. — Азирафаэль, — проникновенно сказал Кроули, глядя так, будто еще не решил — улыбнуться ему или зарычать, — ты не перестаешь меня удивлять. Ты вроде бы только что сказал, что мы… что… — тут он запнулся, — что ты… — С тобой, — мягко сказал Азирафаэль. —…Да. И первое, что ты делаешь — скрываешься за полстраны, молчишь о таких важных вещах, в одиночку тут переживаешь и решаешь — что? Что ты вообще хотел сделать? — Я не переживаю, — огрызнулся ангел. — Думаю, что, скорее всего, попаду в Ад первым делом после Падения. Я решил, что буду действовать по обстановке, но выберусь в любом случае, — он посмотрел Кроули в глаза. — Это я тебе обещаю. Но не знаю, когда. Я не хотел тебя заранее волновать. И хотел успеть доделать этот дом, это убежище, пока могу. — Так, — сказал Кроули и заколотил пальцами по деревянному косяку. — Так. Заботливый ты мой. Азирафаэль сел на крыльцо, не смея поднять глаз на Кроули. — Азирафаэль, — сказал Кроули. — Блядь. Ангел простонал и спрятал лицо в коленях. Кроули присел рядом, прислонившись боком. Потом медленно, осторожно приобнял за плечи. — Прости, — не поднимая головы, буркнул ангел. — Как-то я по-другому это задумывал. Кроули тихо фыркнул и спросил: — С чего ты вообще решил, что Падаешь? На моей памяти, это не растягивалось на целые дни и вообще ничем не напоминало линьку. Мои просто выгорели изнутри наружу и так и остались обугленными. Это не говоря уже о собственно… полете камнем вниз через черную дыру в Геену огненную, во время которого все и происходило. Может, ты просто заболел? — Первые три выпали сразу после разговора со Всевышней. — Что?! — Я молился, — мрачно пояснил ангел, — в прошлую ночь, после Ритца. Рассказал ей, что собираюсь… ну, ты понимаешь. Не осторожничать больше. И что готов к любому исходу. Я же всегда чуял, что в этом направлении грядет перемена, понимаешь? И я прямо сказал Ей, что если надо будет Пасть, так тому и быть. А потом встаю — и три пера лежит. И дальше — больше. Они ведь обыкновенно по одному в месяц выпадают, а тут разом все. Новые набухли, но не одно пока не вышло. Да и… я чувствую, что все меняется. Я смотрю на людей и уже не имею не малейшего понятия, когда они умрут, клонятся они в Рай или в Ад, совершенным образом ничего. Кроули молчал. — Еще эти бугры на крыльях чешутся так, что уму непостижимо, — малодушно пожаловался ангел в надежде выудить какую-нибудь реакцию, но Кроули продолжал молчать. Ангел тоже умолк, чувствуя себя непривычно маленьким. Наконец, Кроули глубоко вздохнул и заговорил: — То есть… Я тебя правильно понял, что ты на это пошел… ради меня?. Зачем ты вообще?.. — он сбился и начал снова. — Если ты догадывался, что будет так, зачем?.. — Так правильно, — ответил Азирафаэль, стараясь звучать так же уверенно, как чувствовал себя, потому что тут он и вправду не сомневался. — По-другому никак не получается. Я пробовал. Я уже тысячу лет пробую. — Тысячу?.. — негромко переспросил Кроули. — По меньшей мере, — признался Азирафаэль. Демон повернулся посмотреть ему в глаза и смотрел долго. Потом уткнулся носом в висок ангелу и прошептал: — А я, кажется, все шесть. Но если это тебе крылья вернет, то отрекись, пожалуйста. От меня. — Не буду, — ласково сказал Азирафаэль, гладя его по волосам. — Может, еще не поздно. Пожалуйста. — Не буду. — Не будешь? — Нет. И Кроули судорожно вздохнул и поцеловал его. И это было непохоже ни на что другое, потому что вокруг пахло яблоками, и стрекотали сверчки, и с моря тянуло вечерним бризом, и губы у Кроули были сухие, твердые, нежные. — Я не думаю, что ты Падешь туда, к моим, — сказал Кроули, оторвавшись от него; голос у него срывался. — Но если вдруг — я за тобой приду. Куда угодно. — Ничего подобного, мой мальчик. Если я окажусь в Аду, будь так добр ждать меня здесь. Я вполне в состоянии… — Справиться с всеми легионами Ада? — До чего-нибудь додуматься. Кроули зашипел, как переполненный чайник: — То есть ты построил это безопасное гнездышко, что бы я что? Пересиживал тут в тепле и уюте, пока тебя шуруют по девяти кругам, что ли? Он хотел сказать что-то еще, но Азирафаэль прижал подушечками пальцев его губы (Кроули тут же умолк) и сказал: — Я хочу тебя спросить. Это важно, только, пожалуйста, скажи как есть. Я переживу. Если я буду не ангел… если я стану демоном, ты меня… я тебе… я тебе буду нужен? Ты меня таким примешь? — и опустил руку. Кроули смотрел на него, безмолвно шевеля губами. Мгновение, другое. Еще секунда. — Не примешь, — безнадежно произнес Азирафаэль. Кроули отчаянно замотал головой и взял обе его руки в свои. — Нет, это просто у меня слов нет, — отрезал он, а потом сказал серьезно и тихо: — Я тебя всегда буду любить. Сердце Азирафаэля заполошно подступило к горлу. — Даже если у тебя будут глаза, как два бездонных черных колодца, — продолжил Кроули. — Если они выгорят в кровавые щели. Даже если, — с каменной физиономией добавил он, — ты будешь обращаться в козла. Или в моль. Азирафаэль не сдержал улыбку. Потом простонал: — Господи, неужели же в моль… — Вряд ли, — несмело улыбнулся Кроули, заглядывая в глаза. — Может, в сову? Совы умные. И красивые. — По-моему, не слишком умные. — Ну зачем ты так. Тупят иногда, конечно, но в целом… Азирафаэль цыкнул на него. Кроули приобнял его в ответ, потом показал рукой на надпись, которую ангел еще утром вывел над входной дверью. Цифры были едва различимы: «6022 APC 2018 AD 1 APH». — APC — Anno Post Creaturae? — спросил с любопытством Кроули. — Да, — улыбнулся Азирафаэль. — Ага, — закивал Кроули. — А APH — это Anno Post Harmagedon? — Да. От года, — смутился Азирафаэль, — правда, только половина осталась, но я решил, что нельзя совсем проигнорировать Армагеддон. — Угу, — сказал Кроули и посмотрел куда-то у него за спиной. — Ты говоришь, у тебя осталось только четыре пера? Азирафаэль кивнул. — Ну, ангел мой, можешь исключить Геену огненную из списка: туда ты уже точно не попадаешь. Азирафаэль резко обернулся — и точно, на крыльце лежали четыре пера, его последние. А рядом… рядом лежал его меч. Азирафаэль попытался вздохнуть и не смог. Он прислушался к себе: изменилось ли что-нибудь? Он ничего не ощущал. Кроули выпрямился, подобрался к мечу, осмотрел, но трогать не стал, и обернулся. — Я ни черта не понимаю, ангел. Ну что, будем смотреть твои перья? Азирафаэль помялся. — А что, ты говорил, с моей аурой? — Ангел, не тяни кота за яйца. Аура странная, да, я такую не видел еще. Раньше была светлая и эфемерная, теперь все еще светлая, но какая-то упругая, что ли. Доволен? Смотрим теперь? — Они, может, не вышли еще, — пробормотал Азирафаэль. Кроули вздохнул. — Может, ты хочешь один посмотреть? Я могу уйти. — Вот еще, — воскликнул Азирафаэль. — Стой, где стоишь, пожалуйста. Я просто… ну вот. Готов. И он расправил крылья и повернул голову — посмотреть. Перья были… синие. Синие, лазоревые, фиолетовые, голубые, белые на самых концах. Азирафаэль уставился на них неверяще, потом фыркнул. — Ценю твой юмор, Господи, — сказал он, поднимая глаза горе, — но не думаю, что «голубее летнего неба» нуждалось в вещественном воплощении. Кроули поперхнулся, потом захохотал, и Азирафаэль, очнувшись, вздрогнул от собственной наглости и торопливо добавил: — Прости меня, Всемогущая, сам не ведаю, что болтаю. Прости. Спасибо, — зашептал он, и на глаза навернулись слезы, — спасибо, спасибо. Они обнялись. Кроули все еще смеялся, и когда они разжали объятия, обоим пришлось вытирать слезы. Наконец, они успокоились и посмотрели друг на друга. — Ну и что, как ты думаешь, это значит, ангел? — спросил Кроули и легонько погладил его по щеке. — Понятия не имею, милый мой, — сказал Азирафаэль и широко улыбнулся. — Ни малейшего понятия.