Тетраморф

Слэш
NC-17
Завершён
17
Пэйринг и персонажи:
Размер:
7 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
17 Нравится 1 Отзывы 8 В сборник Скачать

Апокалипсис

Настройки текста
Изумрудная мелкая плитка общественного туалета отвлекает, шум кондиционера тоже. Тэхён, оперевшись ладонями о раковину, исподлобья смотрит на своё отражение, медленно переводит взгляд вниз и морщится от до сих пор стекающей в водосток крови. Бесит. Как же всё это бесит. Апокалипсис начался ещё полтора месяца назад, а люди всё так же работают, ходят по магазинам, завтракают, обедают и ужинают, сваливая массовые катастрофы и прочие странности на капризы природы. Ведьмам, впрочем-то, до апокалипсиса тоже нет особого дела: единственной их заботой так и остаются всякие мерзости, в том числе и издевательства над пророком. Не то чтобы Тэхёну это не льстило или как-то даже волновало, но выплёвывать лягушек вместе с кровью, вытаскивать далеко посаженные иглы из рук и оказываться ночью в лесу ни с того ни с сего попросту уже надоело. Тэхён мечтает лишь о том, когда всё это закончится, а пока давится очередным лягушёнком и расцарапывает больше свои ногти до крови, чем мраморную раковину. Выплюнув лягушонка прямо в зеркало, парень откашливается, несколько раз бьёт кулаком по отражению и, наконец, глубоко вздыхает, тяжело и часто дыша. Бесит. Восстановив дыхание, Тэхён снова поднимает недовольный взгляд и решает всё-таки умыться: кажется, действие сглаза закончилось, раз парень больше не чувствует тошноты. Но только он тянется к крану, как видит бьющуюся в предсмертной агонии лягушку, барахтающуюся в крови, и замирает. Тэхён, чуть склонив голову в бок, вглядывается в мучения бедной зверушки, попавшей в такое неудобное положении из-за чьих-то завистливых прихотей, никакого сострадания не чувствует, лишь призрачные ощущения этого лягушонка в своей глотке. Маленькое тельце выгибается, вытягтивается, рвётся на части и вот уже замирает в смертельном исходе. И на что Тэхёну такая доля постоянно этим любоваться? Бесит. На сегодня это последняя капля. На сегодня Тэхёну игра в приличного человека в строгом костюме и с уложенными волосами, когда нужно улыбаться и кивать, надоела. Тэхён цокает, медленно растёгивает пуговицы и стягивает жилет, раняя его на пол, тоже проделывает со штанами и остаётся в одной рубашке, лишь на четверть прекрывающей бёдра. Небрежно взъерошив волосы, он поднимает взгляд на своё отражение и придирчиво осматривает его, игриво усмехаясь и шепча что-то, почти не раскрывая губ. За зеркалом слышится хруст костей и бурление крови. Сам Бог откликается на зов пророка, не может не откликнуться, власти такой не имеет перед тем, кто последними земным днями распоряжается. Мощный, грубый появляется двуликий перед Тэхёном, зеркало на тысячи дверей разбивает и предстаёт во всём своём величии. — Как ты, смертный и жалкий, смеешь мне приказывать, на волю мою давить и подчиняться её себе? — грозным басом нависает Янус*. — Как ты, забытый всеми культами Бог, смеешь меня стыдить, тогда как в ноги упасть мне должен за то, что я о тебе вспомнил? — вскидывает бровь Тэхён и тут же, расслабившись, усмехается. — Теперь я есть мировая воля, теперь я есть Судьба. Янус, строгий в лице, неожиданно смягчается и мотает головой. — И выбрал наш Создатель не зверя, не человека, не демона, не ангела, не Бога, не монстра, — обречённо вздыхает он. — И выбрал наш Создатель к себе правой рукой ведьму, и настали тогда наши последние дни во смеяние, а не в ужасе. — Люблю, конечно, лирику, но давай без драмы, — закатывает глаза Тэхён. — Открой мне лучше дверь в норвежские леса. Януса чрезмерная самоуверенность парня раздражает, но он не возражает, не хмурится, даже не пытается хоть как-то свою божественную гордость сохранить, лишь всё больше вздыхает устало и открывает межпространсвенный проход к норвежским лесам. К чему тратить свои силы на того, кто всё равно волю сломит, а воля эта уже ничего не значит больше, теперь только время важно. Комнату заливает вода. Она уже Тэхёну по щиколотку, когда вдруг взрываются лампочки, перед глазами сплошная тьма и вокруг тишина. Тэхён слышит лишь несколько своих же жадных вздохов и брызги воды под ногами, а потом появляется почти не различимый белый свет где-то над головой. Парень осторожно ступает вперёд. Под ногами что-то за шуршало. Тэхён пальцами ног пару раз сминает это нечто и облегчённо выдыхает: осенняя листва. То, что раньше было водой, оказывается мокрой холодной землёй; то, что раньше было светом лампочек, становится почти полной луной; изумрудная плитка — тёмные деревья, кондиционер — пробирающий до самых костей воздух. И рычание, рычание. В лесу лучше всего ночью, об этом вам скажет любая ведьма. Ночью просыпаются друзья их — монстры, ночью как-то бодрее, ночью они дома. И Тэхён наконец-то дома, где сыро и холодно, где страшно и опасно. Это ему по душе. Где-то впереди слышится знакомый треск, бульканье, хлопанье. Людям в леса ночью лучше не соваться, тем более когда во всю разворачивается апокалипсис и всякие чудовища не стесняются выползать даже средь бело дня. Тэхён, впрочем, никогда человеком не был. «Да низвергнутся в страшное небытье те, кто на пророка руку поднял и пасть раззинул, потому что даже в Аду места им не найдётся. Да бессмертен пророк, пока сам Мир уроборосом себя не поглотит». Тэхёну, впрочем, и бояться-то нечего. Несмотря на осеннюю морозность, парню в одной рубашке вовсе не холодно: даже воздух ему подчиняется. Хотя Тэхёну хочется думать, что это, скорее, из-за ледяных ведьмовских ванн, принимаемых ещё с детства. Честно, закалки они никакой так и не дают, но кожу хорошо очищают, потому тэхёнова такая гладкая, что к ней сейчас тянется сама природа, чтобы прикоснуться. Тэхён шикает на неё, ступает вперёд, заведя руки за спину и широко улыбаясь, вслушивается в тихие всхлипы и громкие рычания, всматривается в процессы пищевых цепочек и всё идёт, идёт, пока полная тишина не окружает его, когда даже листочек не смеет шелохнуться. — Время быстрая река, — напевая, тянет Тэхён. — Никого не обойдёт, — хохочет, заламывая пальцы и покачиваясь. — Ждут конца от Божества, а ведьмак его несёт. Совсем близко слышится резкий звук, будто нечто очень тяжёлое бухнуло на землю замертво. Но Тэхёна это ничуть не пугает, он и с места не двигается, лишь победно улыбается. — Я не твоя зверушка, чтобы приходить на каждый твой зов, пророк апокалипсиса, — слышится недовольный голос впереди и шуршание листвы. — Однако ты приходишь, и на каждое из имён откликаешься, — издевательски хихикает парень. Тэхён своей властью над целым миром не упивается, ему в общем-то плевать и на неё, и на него, да только приказывать тетраморфу, зверью апокалипсиса, имеющему четыре обличия и четыре имени, нравится. Не Богу, не демону, не самой природе, а тетраморфу, казалось бы, жалкому на фоне целого всего. Но именно его Тэхён каждый раз зовёт, ему каждый раз сам себя предлагает и каждое из имён стонет, потому что тетраморф никогда не откажет, пусть и ворчит постоянно. Почему в Тэхёне такая не преодолимая тяга всё время смотреть на него — не ясно. Почему так к нему влечёт — не ясно. Тэхён, впрочем-то, и не сопротивляется, все свои желания утоляет. Зверушка-то играться не против, а у парня как раз игривое настроение после целого дня среди людей. — К ногам моим любым обличьем, — кивает себе в ступы Тэхён. — Ты, может, и пререкаешь шестьсот шестьдесят шесть несчастий последних земных дней, но не паду я к твоим ногам. Не заискивающий я трус. — Нет, ты не заискивающий трус, — улыбается Тэхён. — Ты царь зверей, ты мощи тела, ты мудрость неба и идеал людей. Но ты к моим ногам падёшь. Не потому, что я способен твою волю сломить, а потому что ты прикоснуться ко мне желаешь больше всего. Тетраморф не отвечает, стоит неподалёку, сложив руки на груди, и хмурится, потому что этот пацан прав. Его к Тэхёну тоже тянет. Только вот в отличие от самого Тэхёна тетраморф знает причину этого притяжения: все живые и неживые твари сейчас к единственному спасению руки тянут, желая того или нет. Но почему пророк именно его так часто призывает и просит то, что просит, тетраморф никак понять не может. А главное — ни разу слова своего не нарушил: на волю давление не оказал, лишь ресницами хлопал и ждал. Интересный всё-таки народ эти ведьмы. И ведь надо же было, чтобы пророком кто-то из них оказался. Человек бы свихнулся давно, монстр или демон сожрал, ангел спалил, а ведьме такая работа только в радость, как видимо, потому что не люди они и не монстры от рождения и по сути. Как бы ангелы не чертыхались, как бы демоны не хрюкали и смеялись, пророк-ведьма всё же лучшее решение. Лучшее из худших, потому что сам тетраморф ведьм на дух не переносит. Уродливые, отвратительные, копаются среди всякой мерзости и знают только, как зелья варить и заклинания шептать, чтобы проклинать других. Тэхён лишь исключением. Такой красивый, аккуратный, натура, правда, всё равно ведьмовская. Тетраморф подходит к парню ближе, прищурившись, смотрит на него, с вечной улыбки на чужом лице раздражается и на колени падает, склоняя голову. — Какой хороший, — хихикает Тэхён, ласково гладя тетраморфа по голове, и тут же вскрикивает, падая на спину, прямо на мокрую осеннюю листву. Парень открывает глаза, зажмуренные от неожиданности, и поднимает взгляд, видя перед собой льва. Склонившись над Тэхёном, он скалится, слюну свою оставляет на человеческой коже и чёрных глаз не отводит. Тэхёну ни чуть не страшно, его эта игра забавляет, он морду зверя в руки берёт и словно домашнего питомца гладит и чешет, на рыки и острые зубы совсем внимания не обращает. — Я, конечно, может, и ведьмак, но не поклонник зоофилии, — говорит парень, расслабляя руки и давая им упасть на землю. — Обратись в человека. Лев клацает перед самым тэхёновыми лицом, то назад немного отходит, то снова вперёд припадает и рычит, рычит. Тетраморф хоть немного задиристого пацана напугать хотел, но тому, как и обычно, совсем нет дела до страхов и переживаний. Он лишь губы в лёгкой, кокетливой улыбке растягивать и смотрит ожидающе и покорно. И кажется, будто Тэхён во власти тетраморфа, такой послушный, тихий, а на самом деле тетраморфу не сдвинуться. Не потому, что Тэхён своей силой давит, а потому, что тянет к нему. И как бы сам себе, в первую очередь, тетраморф не сопротивлялся, он всё равно сдасться, сделает то, чего хочет пророк, сделает то, чего сам хочет. Так было и так будет. Зверь в мгновение обращается в человека, имя ему человеческое Чон Хосок, и Тэхён вдруг перестаёт улыбаться, как-то затихает, замирает и взгляда от тетраморфа не отводит. — Ты, — шепчет парень и тянется к чужому лицу, чтобы огладить, — просто божественно красив. Мужчина на это не реагирует, смотрит словно сквозь, даёт тонким пальцам по щекам пройтись, по губам, по шее и спуститься вниз, где три лика красуются. Тэхён оглаживает сначала орла, раскинувщегося посреди груди, потом быка слева, затем льва справа и останавливается прямо у основания шароваров, задерживая дыхания и снова поднимая взгляд к чёрным глазам. Хосок без единой эмоции на лице медленно наклоняется и припадает к мягким губам в совершенно бесстрастном поцелуе, который распаляет Тэхён. Он проникает языком внутрь, сплетает его с хосоковым, лижет, целует и целует, будто голодом моренный, а Хосок и не отказывает. Под Тэхёном сырая земля, под Хосоком горячий Тэхён. Сильные руки тетраморфа обхватывают парня, ближе к себе прижимают, выгибаться чужое тело заставляют. Когда у Тэхёна до боли начинает хрустеть спина, он мычит, но отстраниться не пытается, а Хосок и не собирается отпускать. Он тянет парня на себя, движениями приказывает сесть на свои колени и поработать самому на этот раз. В отместку за очередной зов, вырывающий тетраморфа с небесного, довольно важного собрания. Тэхён в грубые поцелуи улыбается, чужие плечи до крови раздирает, каждого зверя оглаживает и елозит своей очаровательной задницей. Где-то далеко слышатся вой и крики: очередной человек набрёл на монстра или очередной монстр набрёл на человека. Тэхён не знает, какой из этих вариантов больше подходит для него с Хосоком. Тэхён не монстр, Хосок тоже, да и не люди они. Наверное, никакой из предложенных. Но всё же кто-то из них жертва, а кто-то из них хищник. Тэхён думает, что это он хищник, пришедший съесть невинного быка. Хосок, впрочем-то, думает так же. Когда его руки скользят вниз, а у парня, кажется, ломается позвоночник, слышится стон удовольствия, и Тэхён откидывает голову назад, чтобы отдышаться. Ледяной воздух разрывает лёгкие, все кости жутко болят, но тетраморф сжимает крепко и так по-собственически, что Тэхёну это лстит на столько, насколько Хосоку нравится такой Тэхён. Голова идёт кругом, конечности сводит то ли от холода, то ли от приятного покалывания. И вот всё время с тетраморфом так: Тэхён свои чувства притуплять не способен, наоборот, они только усиливаются, и парень лишь и делает, что ломается. Ради тетраморфа ведь ломается, не знает ведь, как можно такому существу не отдаться. Одному единственному. Даже перед Дьяволом Тэхён бы колена не приклонил, а тут на оба встать готов. И сошлись дитя Великого Зверя и дитя Небесного Создателя в голодном сумасшествии. Свою рубашку Тэхён расстёгивает сам и второпях и немного отстраняется, позволяя Хосоку расцеловывать своё тело. Поцелуи оказываются чуть грубоватыми, равными. Тэхён в отместку хосоковы плечи ещё больше расцарапывает, к шее уже подбирается, когда тетраморф резко чужие руки перехватывает и свой взгляд поднимает, хмурясь. — Продолжишь это делать, и я прекращу то, чем мы занимается, — строго говорит Хосок. — Продолжу это делать, и злой папочка прекратит делать то, чем мы занимаемся, — передразвивает его Тэхён и хохочет во всю. — Какой же ты, — обречённо выдыхает тетраморф. Тэхён резко перестаёт смеяться, в упор смотрит на Хосока, и лицо его вдруг какое-то вдумчивое и внимательное. Мужчине неожиданно не по себе. Когда ведьмы так молчаливы и безэмоциональны, ничего хорошего ждать не приходится. Хосок ждёт, когда уже лёгкие начнёт выплёвывать или из облика в облик бросаться, но ничего подобного не происходит, наоборот, ласковая рука, выскользнувшая из ослабевшей хватки, ложится на его лицо, и Тэхён молчаливо склоняется, невесомо припадая к грубоватым губам. — И ты такой же, — шепчет парень и снова утягивает Хосока в поцелуй. Лёгким движением он толкает мужчину назад, заставляя лечь на спину, и запускает свою руку в его шаровары, обхватывая ледяными руками член. Хосок выгибается, шипит от неприятных ощущений, но не отнимает нежной руки, медленно скользящей по всей длинне. Тэхён сжимает, затем расслабляет, снова сжимает, на головке останавливается и чуть надавливает, поглаживая, и всё по новой. Плоть отзывается на ласку, уже и на пробирающую до костей сырость, и на липкую листву под спиной, и на хруст костей неподалёку, и на надоедливое карканье внимания не обращает. Хосок невольно впивается ногтями в тэхёновы бёдра, тот даже мускулом не ведёт, продолжает надрачивать и с интересом следить за тетроморфом, внезапно таким чувствительным и эмоциональным. Всегда так с ним. По-странному. Сначала ворчит, нос воротит, а потом сам себе подчиняться даёт. Тэхён на волю тетраморфа никогда не влияет, его к себе манит красотой своей и манерами ведьмовскими, которые тот терпеть вообще-то не может. Парень уже давно разглядел и осознал своё влияние на тетраморфа, но всё равно дивится, почему только на него оно такое особенное, когда даже ведьмы, сородичи по сути, пророку глотку перезать готовы. Точно он какой-то ненормальный. Тэхёна это заводит. Со сдавленным стоном кончив себе на живот, Хосок окидывает голову и пытается отдышаться от послеоргазменных спазмов, потому и не видит, как Тэхён, размазывающий сперму по всему телу тетраморфа, в упор смотрит на три лика, каждый обводит, пачкая. Хосок, наконец обративший внимание на парня, его не останавливает, тоже в ответ рассматривает и аккуратно водит пальцами по бёдрам, как бы поглаживая. — И тонешь ты со мной в грехе, Чон Хосок, — по-ведьмовски игриво тянет Тэхён. — Нет никому сейчас дела до правильности и неправильности. В последние земные дни сукубы священниками становятся, а небесные жители воплощением всех смертных грехов. С чего бы мне не делать то, чего я хочу? — Как легко предаются принципы, когда времени почти не остаётся, — как-то печально говорит Тэхён. — Ты бы ни одним из своих взглядов меня не удостоил, если бы не хаос вокруг. А теперь на каждый зов мчишься и подо мной раскладываешься. — Ты хочешь, чтобы во мне проснулась совесть? — вскидывает бровь Хосок. — Не знаю такого слова, — пожимает плечами Тэхён и медленно вводит в себя член. Внутри распирает и саднит. Тэхён до крови закусывает губу, царапает кожу на теле Хосока и мычит. Ему, скорее, неприятно, чем больно: это парня даже расстраивает. Боль помогает жить, даёт почувствовать самого себя, какого есть, живого, без кожи словно, без отвлекающих мыслей. Поэтому Тэхён никогда себя не расстягивает и другому не даёт. Здесь, в ночном лесу, с тетраморфом под собой, с телесной болью Тэхён живёт. По-настоящему ведь живёт. Он начинает двигаться. Изнутри разрывает, жжёт, но Тэхён только наращивает темп, позволяя боли усиливаться, разрываться. Ноги уже немеют, холода больше не чувствуют; под ногтями грязь да плоть, в глазах безумный блеск. Тэхён таким сексом упивается, когда больно настолько, что нужно бы остановиться, но парень даже мысли об этом не допускает, сдавленно стонет и всё двигается, пытаясь расслабиться. Хосок видит и чувствует, что Тэхёну больно, но его тоже не останавливает. Тэхён не мазохист — просто, так уж случилось, из рода ведьм. Их особенности, их привычки, их традиции — всё это часть Тэхёна, заложенная у него в генах. Твердить, чтобы прекратил себя мучить, бесполезно, остаётся только наслаждаться удовольствием, которое Тэхён буквально дарит, а не несёт. Остановиться, позволить себе пожалеть парня, замедлиться, значит оскорбить ведьму. Тетраморф, существо благородное, проявить нежность к ведьме, унизить её не может: Тэхён за такое на месте его человеческое тело на куски разорвёт и послушным монстрам в качестве награды скормит. Сжав тэхёновы бёдра покрепче, Хосок быстрым движением переворачивает парня, подминая его под себя, и сам начинает двигаться. Тэхён улыбается, то откидывает голову, то в упор на Хосока смотрит, царапается, стонет. Глубоко, сильно, всё ещё неприятно, но уже с далёкой толикой удовольствия. Внутри больше не разрывает до невыносимости, член скользит легче, и кричать хочется уже не от боли. Приятная тягость внизу живота наливается, сильные руки, закидывающие тэхёновы ноги на свои плечи, и губы, ведущие по шее, заставляют только на себе и сосредотачиваться. Тэхён, кажется, чувствует приближение оргазм, когда в груди вдруг что-то хрустит и парень издаёт болезненный стон. Хруст тут же повторяется. Тэхён сильнее прижимается к Хосоку и цедит ему не сметь останавливаться. Тетраморф слушается, на учащающийся хруст внимания старается не обращать, продолжая двигаться в том же темпе. А у Тэхёна в груди Ад разгорается. Каждый сантиметр каждого ребра надламливается и впивается в лёгкие, грозя их проткнуть. Доля удовольствия с двойной болью смешивается и рассеивается в ней. Грудь разрывает собственное же тело, внизу истезает Хосок, и этой болью Тэхён живёт и упивается. Слёзы вместе с редким холодным потом стекают по тэхёнову лицу, и в этот момент Хосок наконец кончает со сдавленным стоном, выходя из Тэхёна, которого всё ещё душит боль. — Что с тобой? — обеспокоенно спрашивает Хосок. Тэхён хрипит, давится кровью, бьёт кулаками по сырой земле, хватая ртом воздух, не в силах вдохнуть его. Под кожей что-то шевелится, хрустит, булькает и вдруг в одно мгновение укладывается, и Тэхён, испачканный в чужой сперме и собственной крови, делает резкий глубокий вдох, подрываясь. Тяжело и часто дыша, цепляясь за своё горло, он поднимает взгляд на безэмоционального Хосока и успокаивается, мысленно благодаря мужчину. Если бы тот поддался панике, позволил это себе на глазах у Тэхёна, парень бы в нём разочаровался, но Хосок даже мускулом не ведёт, лишь стойко терпит впившиеся в его предплечья ногти. — Это уже четвёртый сглаз за сегодня, — хрипит Тэхён, по-немногу восстанавливая дыхание, и невольно тянется к рёбрам, чтобы их проверить: кости оказываются в порядке. — Утром спицы под ногтями, после обеда выпадение зубов, вечером лягушки, сейчас переломанные рёбра. Завистливые твари ничего нового даже придумать не могут, — у Тэхёна в голосе слышится досада. — И для чего ты только терпишь? — недоумённо говорит Хосок. — Тебе стоило бы проучить их. — К чему? — чуть в сторону склоняет голову Тэхён. — Они всё равно уже мертвы. Ну знаешь, в наказание за покушение на жизнь пророка. Я-то немного помучаюсь, а они целой жизнью за это заплатят. Я уже перестал обижаться, — отмахивается. — Давай лучше продолжим то, чем занимались, — игриво улыбается Тэхён, пальчикам манит и на спину укладывается, раскрываясь. Хосок его природным чарам поддаётся, больше не распрашивает о сглазах и советов дать не пытается, нагибается, грубо расцеловывает и лишь на мгновение позволяет проскользнуть мысли, что заставляет желать свернуть пророку шею прямо здесь и сейчас. Тогда тетраморф и понимает, что движет ведьмами, накладывающими сглаз. Хосок бы и сам не прочь умереть за такого, как Ким Тэхён. За него грех не умереть. Но Хосок не умирает, продолжает целовать, подминать под себя, упиваться этим контролем. Где-то по-прежнему слышатся хруст и бульканье, надоедливое карканье, рёв, хрюканье. Зверь Апокалипсиса, святой зверь, носящий четыре лика и четыре имени, и дитя ведьм, пророком Апокалипсиса выбранное, сливаются в одном протяжном стоне и пишут первую главу откровений последних земных дней.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.