Зрелище для богов

      Рэндольф Картер не вполне понимал, как попал сюда. Помнил он почти все: и утреннее пробуждение от ощущения ладони Ньярлатотепа на своем члене, и путешествие по лабиринтам Кадата, и свою тревогу, когда Ньярлатотеп его связывал. Но сейчас, когда он висел в воздухе перед быстро растущей толпой существ самых причудливых и зловещих очертаний, все это казалось нереальным. Обычно Ньярлатотеп такого не делал: как правило, они оставались друг с другом наедине, если же и присутствовал кто-то еще — это были трое других Внешних Богов, зашедшие навестить собрата, или немногие избранные жрецы. Такой толпы сверхъестественных созданий Картер еще не видывал — и содрогался не только от холода и ветра, не только от стыда из-за того, что висит перед ними обнаженный, но и от страха перед тем, что могут сделать с ним эти чудовища, если увиденное им почему-либо не понравится.       — Все хорошо, Рэндольф Картер. Веди себя как следует, и после я тебя вознагражу, — шепотом успокоил его Ньярлатотеп.       А затем повернулся к толпе и заговорил в полный голос, торжественно и звучно:       — Добро пожаловать, друзья! Спасибо за то, что нашли время собраться здесь. Я знаю, что вы давно уже хотели увидеть мою новую игрушку!       — Как вы знаете, — продолжал он, рассеянно поглаживая Картера по боку, — каждого из вас я заранее спросил, какого рода зрелище он хотел бы увидеть. Думаю, ни для кого не станет сюрпризом, что подавляющее большинство из вас захотело узнать, какова моя игрушка в боли.       Толпа разразилась радостными возгласами, а Картер судорожно втянул в себя воздух. Что приготовил для него Ньярлатотеп на этот раз?       Взмахнув рукой, Ньярлатотеп извлек из воздуха три предмета. Первый был достаточно понятен — коробочка, полная игл. Но два других — табурет с металлической пирамидой, вделанной в центр сиденья, и нечто вроде стального ошейника с выемкой — были Картеру совершенно незнакомы.       — Возможно, вас повеселит, что все орудия, которые я собираюсь применить к этому очаровательному человечку, изобретены его собственной расой. — С этими словами Ньярлатотеп пододвинул табурет, поставив его прямо под Картером. — Конечно, весело было бы испробовать на нем наши методы, но мне показалось, что щепотка экзотики нашему представлению не повредит. Быть может, то, что вы увидите сегодня, подаст вам новые идеи!       От этих слов Картер вздрогнул. Многие ли из чудовищ, окружающих его, держат в рабстве людей?       Он оглядывался кругом, стараясь разглядеть в толпе человеческие лица, но ни одного не находил. От обилия странной и чужеродной анатомии вокруг его замутило, и пришлось отвести взгляд; безумные, ни на что не похожие очертания его мучителей словно вонзали иглы в глаза и в мозг. Однако не прошло и пары секунд, как Картер ощутил, что в его плоть втыкают куда более реальную иглу — и не в мозг, а намного ниже. Внезапная боль, пронзившая основание члена, заставила его громко вскрикнуть; но в следующий миг он немного расслабился, ощутив, что игла повредила лишь верхний слой кожи.       — Как видите, его легко застать врасплох, — с улыбкой пояснил Ньярлатотеп. — Он так очаровательно пугается! Однако сегодня ему больше отвлекаться не придется.       Картер ощутил, что в расщелину меж его ягодиц проскальзывает что-то влажное и скользкое. Не сразу он понял, что Ньярлатотеп использует смазку. Картер опустил глаза вниз — и судорожно сглотнул: он начал понимать, для чего предназначен табурет с торчащим из него стальным «колом», расширяющимся книзу.       Ужас охватил Картера. Хоть он и знал, что этим лишь ухудшит свое положение, но смог удержаться от мольбы:       — Хозяин, пожалуйста… пожалуйста… не надо!       Унижаться перед Ньярлатотепом, именуя его «хозяином», было по-прежнему невыносимо, однако Картер понимал: если он хочет сохранить свой зад в целости и сохранности, о гордости лучше забыть.       — Очень мило, дорогая моя игрушка. Но ответ — нет.       Слабый луч надежды растаял без следа. А Ньярлатотеп продолжал все так же ласково:       — Впрочем, продолжай стенать и молить о пощаде: уверен, всем это понравится!       Он снова взмахнул рукой — и канат, удерживающий Картера в воздухе, начал медленно, очень медленно опускаться. Все ниже, все ближе к роковому табурету.       Картер плотно сжал губы, не желая радовать Ньярлатотепа и его гостей бессмысленными униженными мольбами. Но когда Ньярлатотеп вонзил следующую иглу в его левый сосок, Картер не смог удержаться: из уст его вырвался пронзительный крик боли.       — Вы, конечно, уже заметили, что временами Картер бывает очень громким, — удовлетворенно заметил Ньярлатотеп, обращаясь к публике. — Но бывают минуты — как сейчас — когда я хочу, чтобы он помолчал. Пожалуй, сегодня подходящий день, чтобы испробовать для этого новый метод.       С этими словами он взял в руки стальной «ошейник». В этот миг Картер поморщился, ощутив, как холодное острие «кола» коснулось кожи. Толпа радостно зашумела. «Кол» пока всего лишь коснулся щели между ягодиц, однако сердце Картера уже готово было вырваться из груди. Тем временем Ньярлатотеп поднес «ошейник» к его лицу — и Картер ощутил новый прилив страха, сообразив, что это кляп, и что вогнутой части, усеянной со всех сторон мелкими шипами, предстоит оказаться у него во рту.       Однако деваться было некуда: он покорно открыл рот.       Поначалу больно не было. Пока Картер держал рот закрытым, а язык плотно прижатым к низу, ничего страшного он не ощущал. Однако стоило эксперимента ради провести языком по холодному металлу — и он ощутил вкус собственной крови. В этой штуке лучше было даже не шептать! Острие «кола» уже достигло его ануса. Картер сделал глубокий вдох и приготовился вытерпеть все.       — Многие из вас выразили желание посмотреть, как он кончает, — светским тоном продолжал Ньярлатотеп, между делом вонзив в другой сосок Картера третью иглу. — Но надо вам знать, что Картер все еще наказан за то, что совершил на прошлой неделе. Знаете, что он натворил? Без разрешения забрался на кровать, да еще там кончил — прямо на простыни!       Вся сила воли потребовалась Картеру, чтобы не двинуть языком. Теперь он содрогался не только от ожидания боли, но и от стыда. Ему вспомнился тот день — день бунта, когда Картер осмелился нарушить приказ своего господина. По счастью, Ньярлатотеп хотя бы не мучил его постоянно, доводя до края и отказывая в удовлетворении: такое он сделал лишь раз — и очень веселился, глядя на восставший член Картера, к которому тот не осмеливался даже прикоснуться, и слушая его мольбы. С того дня порой, когда был недоволен Картером, Ньярлатотеп напоминал ему об этом наказании.       — Однако отказывать гостям было бы нелюбезно. Так что давайте подведем его к краю так близко, как только сможем!       С этими словами Ньярлатотеп небрежно скользнул ладонью по уже приподнявшемуся члену Картера.       В этот миг самообладание покинуло Картера. То, что началось как судорожный вдох, переросло в крик боли, когда ему в язык вонзились острые шипы кляпа. Вместе с болью пришел и ужас: в этот миг он ощутил, как стальной «кол» растягивает его сильнее привычного. Пока ощущение было даже приятным, но страх перед грядущей болью изгонял наслаждение.       «Что же будет дальше, когда все это закончится? — думал Картер. — Даст ли мне Ньярлатотеп хотя бы оправиться от ран?» Он понимал, что надеяться на это не стоит — и все же надеялся.       Новая боль пронзила сперва член Картера, а в следующее мгновение — язык. Ньярлатотеп вогнал ему под кожу еще две иглы. Картер пытался удержаться от крика, но не смог. Но страшнее всего была толпа, с восторгом наблюдавшая за его мучениями.       Он чувствовал, как что-то течет по подбородку, и не знал, кровь это, слюна или то и другое вместе. Чувствовал, как одной рукой Ньярлатотеп гладит его по спине, а другой ласкает член — достаточно умело, чтобы удовольствие вызывало заглушенные стоны, но недостаточно, чтобы отвлечь от боли.       — А сейчас, моя игрушка, я доведу тебя до самого края, — прошептал ему на ухо Внешний Бог. — Но помни: попробуешь кончить — очень об этом пожалеешь!       От того, что эта расплывчатая угроза была произнесена все тем же приторно-сладким голосом, она казалась еще страшнее.       Еще не закончив говорить, Ньярлатотеп сильно сжал член Картера и принялся дрочить ему, быстро и энергично.       Теперь Картер видел, что на пол под ним с подбородка капает кровь. Он закрыл глаза, не желая видеть свидетельство деяний Ньярлатотепа. А в следующий миг зад пронзила острая, раздирающая боль. Картер понял, что «кол», на который его насаживают, начал рвать его изнутри. Всякое удовольствие было забыто — хоть член его в умелой руке Ньярлатотепа по-прежнему пульсировал и дергался, посылая сигналы боли из тех мест, где был пронзен иглами.       Страшная боль продолжалась. Дыхание Картера стало рваным и судорожным, сердце отчаянно забилось. Все тело было в крови, поту и слюне. Перед глазами потемнело. Он понял, что вот-вот потеряет сознание — и безмерно этому обрадовался. Ньярлатотеп еще что-то говорил своим гостям, но слов Картер уже не понимал: голос Ньярлатотепа бился в его измученное сознание, как бьются океанские волны.       Однако в тот самый миг, когда Картер уже терял сознание, сильные руки подняли его, посадили на пол и извлекли кляп. Едва его отпустили, Картер рухнул навзничь. Не сразу к нему вернулась способность мыслить, и он понял, что Ньярлатотеп с ним закончил. Все ощущения, испытанные им, слились воедино — в жалящую боль, раздирающую все тело; и, кажется, только прикосновения Ньярлатотепа отвлекали от этой боли. Словно издалека, слышался восторженный рев толпы. Потом его подняли и куда-то понесли. В голосе Ньярлатотепа вновь начали различаться слова — и Картер позволил себе расслабиться в объятиях Внешнего Бога.       — Ты отлично справился, милая моя игрушка, — проговорил Ньярлатотеп, взъерошив Картеру волосы третьей рукой. — Когда вернемся в Кадат, я обязательно тебя вознагражу. Думаю, для начала тебя ждет горячая ванна, а потом — хороший секс. И, быть может, немного сладостей. Что скажешь?       При мысли, что его истерзанному заду или рту придется принимать в себя Ньярлатотепа, Картер снова вздрогнул. Однако сейчас он был слишком слаб, чтобы спорить — да если бы и попробовал, это лишь повлекло бы за собой еще одно наказание. Он просто склонил голову Ньярлатотепу на плечо, закрыл глаза и позволил перенести себя в Кадат.