Кошмары

      Ви, не открывая глаз, чувствует: Тень сворачивается рядом, почти ласково толкает носом его согнутое колено, опускает голову на передние лапы. Грифон что-то ворчит поодаль, но Ви не вслушивается — пусть. Он сидит, привалившись к полуразрушенной стене, и то и дело проваливается в беспокойную дрему.       Кошмары спят крепче.       Он дорого бы дал за возможность погрузиться в забвение без сновидений, просто набраться таких необходимых сейчас сил, не вздрагивать всякий раз, силком вытаскивая себя из очередного ада.       Реальность, впрочем, ненамного лучше.       Сон одолевает, берет свое, и в нем на фоне темнеющего неба пылает родной дом. Мать уводит его брата за руку, а он остается, прикованный к месту страхом, и такой знакомый голос мучителя шепчет: тебя бросили. На тебя всем плевать. Ты слаб. Ты один. Отчаянный рывок, все меняется, и он видит в глазах брата презрение, но ничего не может поделать. В нос бьет тошнотворный запах крови. Руки сами собой проворачивают Ямато — так, что острый клинок превращает сердце брата в месиво.       — Эй! — гаркает Грифон, помогая вынырнуть. — Эй, Шекспирище!       Ви распахивает глаза. Небо постепенно светлеет, ветер приносит запах гари и визги демонов.       Грифон сидит на камне и разглядывает своего хозяина, склонив голову набок.       — Чего тебе, птица? — хрипло выдыхает Ви, облизывая пересохшие губы.       — Что-то совсем не в форме, чемпион, — продолжает болтать Грифон почти сочувственно. Кошмары не виноваты, что не могут существовать без того, кто ими терзается. Они нужны ему, а он — им.       Ви поднимает левую ладонь, смотрит на дрожащие пальцы, на темные линии узоров и наметившиеся трещины на коже. Делает глубокий вдох.       Он сжимает не Ямато, а свою трость. Не Ямато.       И брата нигде нет. Общее с кошмарным сном только одно — запах крови. Он, кажется, уже въелся в руины этого города.       — Ты его опять звал, в курсе? — вкрадчиво интересуется пернатый демон.       — Как сладко я спал в темноте, в тишине, о смутных тревогах шептал в полусне… — бормочет Ви вместо ответа.       — Смутных? — хохочет Грифон и едва не валится со своего насеста, забив крыльями. — Шепта-а-ал?! Да ты так громк…       Ви отзывает его настолько резко, что болтливый кошмар успевает лишь взвизгнуть напоследок. Узоры на коже наливаются черным.       Тень приоткрывает один глаз и глухо рычит, но затем вновь погружается в дрему.       Ви смотрит в небо, на переплетение чудовищных стеблей Клипота, вглядывается до рези в глазах, до тумана, заволакивающего все вокруг. До непрошенных воспоминаний.       А время стремительно летит, унося с собой его силы и надежду все исправить.       Исправить все, кроме…       Ви беспомощно сжимает и разжимает пальцы. Разве так глупо с его стороны надеяться, что Данте еще жив? Разве он, воплощенная человечность, не ощутил бы его гибель? Впрочем, все, что он способен ощутить сейчас, сидя у стены полуразрушенного дома, — это безграничное одиночество. И беспощадную вину.       Разум говорит, что Данте не мог выжить.       Ви кривит губы, упрямо трет покрасневшие глаза, лишь бы их не закрывать. Усталость накатывает волнами, и его бросает то в жар, то в холод.       Данте всегда был эмоционален, хоть и научился сдерживать вспыльчивый нрав. Ви знал наверняка, что случится, если раскрыть ему истинную сущность Уризена, — и все же не ожидал в тот момент увидеть во взгляде Данте столько боли.       Не думал, что эта рана настолько глубока.       Выпавшая из пальцев трость звякает о камни. Ви прячет лицо в ладонях. Он почти не позволяет себе подобные мгновения слабости, но сейчас ему слишком… страшно? Страшно, что это жалкое тело рассыплется раньше, чем он доберется до Уризена. Страшно, что он и в самом деле бесповоротно остался один.       И что голос разума прав. Что у него больше нет возможности сказать Данте то, о чем он умолчал.       — А он меж тем меня пленил, раскинув шелковую сеть… — шепчет Ви едва слышно и судорожно вздыхает.       Разве глупо было на него надеяться?.. Или вообще на что-либо? Ви криво улыбается и роняет ладони на колени. Сейчас, когда нужно думать о том, как остановить Уризена, его мысли упорно возвращаются к Данте, которого он не осмелился назвать братом ни при встрече, ни после. И в груди саднит.       Это так… по-человечески. Ви беззвучно смеется над иронией.       Веки наливаются тяжестью, норовят вновь сомкнуться — стоит поддаться, как сон возвращает его в ад.       Реальность ненамного лучше.