Одержимость

      Когда за последним гостем закрывается дверь, и тихо шуршит гравий под колесами автомобиля, когда свет фар, озарив самые дальние уголки гостиной, тает в чернильной ночи, Брайс прикрывает глаза. Он не боится темноты — он ведь уже не ребенок, не боится пустоты большого дома — люди с топорами убивают богачей только в фильмах. И собственных мыслей, говорит он себе, не боится.       По вторникам в кабинете психолога, получающего, как приличная проститутка, около трех сотен в час, он никогда не говорит о них. Футбол и девчонки из группы поддержки, соревнования и редкие развлечения с отцом — вот что его тревожит, и женщина в кресле, красиво моложавая с длинными ногами в туфлях на высоких каблуках, понимающе кивает. Брайсу плевать. Он выбирал не профессионализм, а приятное лицо и большую грудь в глубоком вырезе блузки. И его отец, подтверждая выбор сына, скорее всего, руководствовался теми же принципами.       Раньше Брайсу нравилось представлять, что вечер вторника идет по избитому сценарию из порнофильма, нравилось воображать треск рвущейся ткани, тепло кожи под пальцами, стоны и всхлипы мисс Смит.       Теперь же фантазии вытеснены необходимостью держать язык за зубами.       — А как твои отношения с Хлоей? — спрашивает мисс Смит, подаваясь вперед.       — Х… — с губ чуть не срывается другое имя, — Хлоя довольна, я думаю. Ну, то есть она не жалуется. Мы вот в кино ходили позавчера.       Амалия Смит кивает, поправляя очки на переносице:       — И что за фильм?       Брайс изображает улыбку и называет последний супергеройский фильм, похожий как две капли воды на все предыдущие. Ребята из команды любят завалиться на такие фильмы в компании девчонок, шуметь на весь зал, засыпая все вокруг попкорном.       Обычно девчонки за барной стойкой недоливают Брайсу масла, и будь он проклят, если не знает причины. Будь он дважды проклят, если не ведется на это, если не выходит из зала, не строит глазки девице за стойкой, не ухмыляется, произнося сальные двусмысленности. Будь трижды проклята Хлоя, если не понимает что к чему. Но она молчит и терпит, потому что такова цена за гордое звание девушки Брайса Уокера.       По воскресеньям смена Ханны и стрёмного велосипедиста (Брайс знает его с первого класса, но с трудом вспоминает имя). По воскресеньям Ханна, дежурно обнажая зубы в улыбке, выливает в Брайсов попкорн чуть ли не пинту масла, от чего все ведро можно сразу отправлять в мусор. По воскресеньям Брайс не выходит из зала до самых титров, и Хлое чуть спокойнее. Она прижимается к теплому боку, кладет голову ему на плечо и представляет, что он действительно любит только ее. С каждым таким воскресеньем Хлоина жизнь становится чуть лучше. А в последнее время Брайс Уокер ходит в кино только по воскресеньям.       Четыре дня в неделю у него тренировки, по вторникам — психолог «с вот такенными буферами», в среду всегда находятся дела. И это совершенно не связано с тем, что Ханна в этот день никогда не работает.       — Хочешь ли ты еще о чем-то поговорить, — спрашивает Амалия Смит.       Брайс, увлеченный воспоминаниями о кино, не замечает быстрый взгляд, брошенный ею на минутную стрелку. Она почти завершила свой круг, и Амалии Смит остается дозарабатывать последние центы.       Уокер хмыкает и поднимает брови.       — Все круто, — резюмирует он с напускной бравадой. — У меня нет проблем.

***

      У Брайса нет проблем с наркотиками. В старшей школе этим балуются все. Ботаники и чудаки не в счет, хотя Джастин и клянется, что видел идеальную Кортни Кримсен с косячком.       Брайсу везет: он знает, где достать приличную дурь, и пока другие употребляют чёрт-те что и изредка попадают в больницу с «отравлением», он может наслаждаться чистой энергией или мягким спокойствием. И он старается делиться этим с друзьями, проявляет заботу об их здоровье. Да, сам толкает, но только безобидные стероиды. Да и то, это что-то вроде хобби. Как говорится, занимайся любимым делом всю жизнь, и не проработаешь ни дня.       Моргает стробоскоп, грохочет музыка, но соседние дома опустели на праздники, и некому вызвать полицию. На лестнице кто-то задевает Брайса плечом.       — Смотри, куда прёшь, — беззлобно замечает Уокер.       Он чувствует умиротворение. Его жизнь похожа на бесконечный праздник: вечеринки в пустом особняке, когда душе вздумается, самая красивая девушка и столько друзей, что они все не умещаются на первом этаже. У Брайса Уокера нет проблем.       — Кажется, кто-то заблевал диван, — сообщает внезапно возникший Джастин.       Глаза у него большие, как у совы, и радужка почти полностью скрыта зрачком, а на губах блуждает улыбка. Брайс понимающе улыбается, замечая Джессику Дэвис, кажется, немного пьяную, за Джастиновым плечом.       — Разберемся, брат, — кивает Уокер. — Третью спальню, вроде, пока еще не заняли.       На мгновение губы Джастина растягиваются в благодарной улыбке, и Брайс замечает на них несколько крупинок белого порошка. Амфетамина. Но Джастин тут же срывается с места и, утягивая за собой Джессику, исчезает на втором этаже.       Хлоя отпускает руку Брайса и ускользает вниз, в толпу. Видимо, убирать рвоту с дивана.       Брайсу нравится Хлоя, её спокойствие, кротость, то, как она пытается сделать что-нибудь для него, из кожи вон лезет, чтобы доказать, что она хорошая девушка и, когда-нибудь, станет отличной женой. С ней хорошо и спокойно. О ней не надо думать, не надо вспоминать, отвлекаться на ее существование. Она просто появляется, когда нужно, и исчезает незаметно. Как сейчас, скрываясь в толпе на пути в гостиную.       Стоя на второй ступеньке лестницы, возвышаясь над морем голов, Брайс не без удовольствия оглядывает своих подданных. То тут, то там мелькают спортивные куртки пловцов, баскетболистов и футболистов, сверкает при каждом движении стеклярус на топиках их девушек. Топики и юбки короткие, открывающие взору много нежной кожи. Это заводит. Мет снова начинает бурлить в крови.       Два пальца в рот, и громкий свист перекрывает голоса. Все замолкают. Кажется, даже музыка. Из гостиной и кухни люди вываливаются в коридор, парочки отлипают друг от друга.       — За «Тигров»! — орет Брайс, поднимая над головой из ниоткуда взявшийся стакан. — За «Тигров», которые сегодня порвали Клэрмонт!       Ему вторит гул.       — Да, мать вашу! — визжит кто-то.       — За Брайса! — кричит Зак.       И десятки голосов подхватывают:       — За Брайса, за Брайса!       И все лезут обниматься, хлопать его по плечам.       — Ты отлично играл, чувак!       — Вообще лучший!       — Так их!       Эйфория смешивается с метом. Пульс вторит музыке, мигающему свету. На пару с кем-то, кажется с Монти, на кофейном столике раскатываются две дорожки. Синхронно парни делают вдох. Зажав носы, морщась одновременно от боли и смеха, они называют друг друга братьями.       — Все для тебя, бро, — повторяет Брайс.       И не может удержаться: смачно шлепает по заднице проходящую девицу. Она кудрявая, и между вспышками кажется, что это Ханна. Но в последнее время у Ханны по пятницам клуб любителей дебильных клубов.       Девица оборачивается, смеется и зазывно двигает бедрами в коротких шортиках. Но Брайсу внезапно становится тошно. Он кривится, и улыбка тает на девушкиных губах. Она ретируется к подругам, чтобы доложить, что Брайс в последнее время «странный какой-то».

***

      Когда за последним гостем закрывается дверь, и тихо шуршит гравий под колесами автомобиля, эйфория проходит окончательно. Наступает отходняк. Брайс приваливается лбом к холодной входной двери и закрывает глаза. Ненужные мысли лезут в голову, во рту сухо, боль пульсирует в висках.       Кое-как передвигая ноги, пиная стаканчики, упаковки от чипсов и хлопья попкорна, Брайс добирается до кресла в гостиной. На диване, открыв рот и изредка похрапывая, спит Джастин. Его футболка одета задом наперед, из кармана торчит полиэтиленовый уголок.       Слишком громкий вздох отдается в висках Брайса болью. Дальше будет только хуже, особенно если принять еще. Но в жалкой попытке отсрочить неизбежное, Уокер тянется вперед и выуживает из кармана друга пакетик с белым порошком.       Брайс не надеется на чудо, на то, что былая эйфория вернется. Он просто хочет, чтобы стало легче, проще. Чтобы глупые мысли не лезли в голову, и навязчивый образ остался где-то там, вне поля зрения. Брайс хочет ни о чем не думать хоть несколько минут.       Дрожащими от нетерпения пальцами он рассыпает порошок на столе, ребром чёрной кредитки разбивает комочки и строит две неровные тонкие дорожки.       Ханна, будто живая, появляется в конце второй.