Останется только слово.

Фарамир повернулся в кровати, утягивая за собой широкие белые простыни. Они зашелестели от свежего крахмала, грубо повторили очертания крепкого тела, а затем плотными листами ароматной от пота бумаги стекли вниз, к бедрам. В спальне было прохладно. Из открытого окна жадно облизывался ещё холодный весенний ветер, обжигая оголенный торс, плечи и крошечные ступни чуть левее от мужчины. Ворох постельного белья недовольно зашевелился в ответ. Простыни натянулись, выпрямились толстыми белыми полосами и окончательно уползли с тела главнокомандующего. Он поморщился, но не встал. Холод вылизывал ему открытую шею, царапался об жесткую щетину, дышал на сырые от недавнего секса волосы. Потолок перед глазами Фарамира нечетко выступал из темноты высокими балками и каменной кладкой, выстилающей крышу Крепости. Мужчина, не поворачиваясь, проверил теплый комок рядом — его рука прошлась по мягким внутри простыням. Захотелось пить. Графин с водой привычно стоял на дубовом комоде. Горлышко запотело от ночного холода, делая стекло мутным, матовым. Влажный ряд пальцев остался на полупрозрачной поверхности, когда Фарамир обхватил посудину и поднял высоко к себе. Широкие глотки ледяной воды тяжелым звуком растеклись по комнате. В голове стало значительно лучше. Он простоял несколько минут неподвижно, рассматривая металлические блики на рукояти меча. Оружие лежит слишком далеко, чтобы схватить его сразу. И всё же достаточно близко, чтобы в два шага вытащить лезвие из ножен, а затем ударить из-за правого плеча. Вопрос только в том, успеешь ли ты дойти, если врага замело в твою спальню. — Фарамир? — тихий сонный шепот за его спиной. Капитан поворачивается медленно, незаметно отряхиваясь от собственных налипших мыслей. Смотрит на протянутую вперед руку, с легкой улыбкой кивает и снова возвращается к графину. Вода звонко плещется в жестяную кружку с кожаным чехлом. По краям кожа темнеет от случайно упавших капель влаги. Между массивной ручкой и металлической стенкой помещается его три пальца, а её — все пять. Она забавно утирается краем распущенной ночной рубашонки, когда заканчивает пить. Бессознательно ставит пустую кружку куда-то в тугое море простыней, одеял. Девчонка льнет к его плечу, утыкается лбом в горячую кожу. — Ты уедешь на целый месяц. — внезапно серьезный голос завибрировал на его коже. — Да, Пип. Уеду. — капитан наклонился к затылку, прислоняя твердые губы к корням пушистых волос. Сильно запахло пшеницей, молоком и чем-то кисло-сладким, похожим на вкус диких ягод. — Почему даже для такого маленького существа, как я, тебя не может быть много? Почему ты не можешь заполнить меня надолго? — большие глаза умоляющие взглянули на него в темноте, после приблизились совсем: он мог поклясться, что её ресницы щекотали ему кожу век. — Тогда я буду счастлива, обещаю. Меня не будут беспокоить нарекания Наместника, все эти оговоры и всегда осуждающие взгляды … Хоббит умолк. Фарамир внимательно следил за тем, как всё чаще вздрагивают острые уголки губ. Он успокаивающе прижал большой палец к её дрожащему от напряжения рту. Крупная теплая подушечка стала медленно массировать мягкие губы. До тех пор, пока они не открылись и, уколовшись об острый клык крохотного зуба, не впустили его к лоскутку нежного языка. Здесь стало спокойнее. Маленькие пальцы обхватили крепкую руку. По-детски честные движения губами. Мужчина низко выдохнул, когда Пиппин принялась сосать палец крепче — член отозвался мгновенно. Язычок забирался под ногтевую пластинку, а потом вдруг исчезал в сочной мякоти слюны и горла. Тук держала глаза закрытыми, вряд ли задумываясь о количестве влажных звуков, с явным удовольствием вытекающих из неё. Она просто делала это, чтобы не расплакаться. Капитан глаза не закрывал. Не закрыл, когда маленькая ладонь отпустила его руку и переместилась на ворох простыней, затем завязки штанов, а после — горячую тяжелую плоть. Он продолжал всматриваться в мягкие черты лица, раскусывая в собственном сознании слово «много». От ласкающегося к нему зверёнка защемило в сердце, вывернуло, затянуло. Фарамир уложил хоббита под себя. Маленькое тело трепетало под ним. В ожидании опускало и поднимало бёдра, пытаясь складочками найти твёрдый хуй. Мужчина что-то искал в этом лице с глуповатой от тихого счастья улыбкой. Слово «много» продолжало сдавливать виски, свинцовым туманом клубиться в мозгу. — Ну же. Я хочу тебя внутрь. Так хочу тебя, глубоко и много. Много тебя во мне, много… — последние звуки потерялись в её стоне. Главнокомандующий вошёл полностью. Потолок зашатался, расцвел фиолетово — синими пятнами и обрушился ему под ноги. Он знал, что делает. С каждым толчком внутрь узкого тела он укреплял веру в свою мысль. Фарамир практически рычал, когда воспаленная головка члена упиралась в тонкую стенку матки — ему казалось, что он совершает нечто священное. Сладкое надругательство над невинным, беспомощным, чистым. Девчонка под ним тихо скулила, пытаясь схватиться за крепкие плечи над ней. Но не отстранялась, а лишь глубже вбирала его внутрь. Она и сама хотела порваться на его члене, лишь бы это стало последним ощущением в её непутевой жизни. И благодарно урчала, когда от размашистых толчков внутри, в горле не оставалось места от вкусного ощущения смазки, близкой спермы. Фарамир схватил хоббита за запястья за секунду до конца. Косточки хрустнули в его руках. Он выпрямил её, натянул на себя до отказа, сделал ровной. Тук невнятно вскрикнула, когда его головка вошла в узкую шейку, а затем… Обжигающе горячая сперма внутри. Несколько спешных сокращений дырочки вокруг его члена. Вкус белой взвеси в горле, тяжесть внизу живота. Он чувствовал, как голодная матка обтянула его, чтобы забрать последнее питательное молоко. После вытолкнула, сжалась горячим шариком внутри. Капитан знал, что его зерно теперь посеяно. Там, где через несколько месяцев он разрастется ещё больше до чудовищных, невероятных размеров. В этот момент он пообещал себе, что маленький хоббит из Шира понесет от него. Фарамир взглянул на неё. Казалось, Пиппин ничего не заметила и уже снова мирно спала, спрятав себя в мокрые простыни. Мужчина поднялся с кровати, в два шага дошел до окна и горячим лбом прислонился к каменной стене. Через пару часов рассвет. Нужно выдвигаться вместе с отрядом. *** Он вернулся ровно через месяц, как и обещал хоббиту. С новыми шрамами, но всё столь же родной, крепкий, любимый. Фарамир был напряжённее обычного, хотя удачная бойня у берегов Андуина вполне освобождала его совесть от мучительных переживаний. И всё же его челюсть была крепко сцеплена в течение всего пути до Минас Тирит. Пиппин встретила его на Первом ярусе. Почти сразу, как он спешился с лошади, прижалась к грязной форме следопыта, а затем жадно потянулась к губам. Сейчас имел значение только сухой теплый поцелуй и рука на её пояснице, плотно сдавливающая ближе к себе. В тот же вечер Капитан убедился в том, что его зерно проросло. Он не успел помыться, оставаясь грязным и пыльным, когда раздевал свое сокровище на кровати. Его руки внимательно исследовали маленькое тело, ставшее почти неуловимо плотнее и тяжелее. Фарамир был готов зарычать от удовольствия, когда мягкая правая грудка в его руке подарила ему белую капельку. Девушка не заметила этого, лишь плотнее прижимаясь к твердому члену в завязках походных штанов. И сладко заскулила, стоило ему языком собрать небольшую первую прелесть — от его губ на чувствительных сосках кружилась голова. Младший сын Наместника вычленял из неё каждое изменение, которое успел находить, подобно умирающему от голода коршуну. Пока можно было заметить слишком мало, но он не упускал ни одной детали. Его привычные ласки пальцами стали чувствительнее для неё. Тук только на этом кончила дважды, а затем стыдливо покраснела от собственной пылкости. — Я бесконечно соскучилась о тебе… — Я тоже, детка, — хриплый голос нежно царапнул её ушные раковины. Когда он поставил её на четвереньки, ладонью за низ живота прижимая к себе, то услышал громкий вздох. Член вошел туго. Каждая стеночка его хоббита была напряженной, твердой, сочной. Фарамир начал вбиваться внутрь узкой дырочки, сильнее надавливая на ладонь. Пиппин под ним медленно заскулила, больше всего походя на течную самку. Она действительно стала течной. Буквально: постоянно мокрой. Каждое утро Капитана начиналось с движения крепкого хуя с узелками вен внутри влажного горлышка. Он грязно матерился, когда Тук с аппетитом хватала его за член, а после вылизывала насухо. Очень старательно. Она тяжелела, становилась плотнее с каждым днем.