***
О том, что в трюме его корабля завелось очередное чудовище, Крозье узнал быстро. Слухи вкупе с ужасающими подробностями, разрастающимися от рассказа к рассказу, распространились среди экипажа подобно урагану или, что в их условиях было более правдоподобно, эпидемии, проникнув и на “Эребус”. — Не хватало вам того чудовища, в снегах, так вы завели себе ещё одно, личное, — вяло пошутил Фитцджеймс во время очередного визита на “Террор”. — Вы его откормите до приличных размеров и выпустите на вольные хлеба? — На этого медведя выпущу, — согласился Крозье, наливая по стаканам виски на два пальца. — Принимаю ставки. — Кто кого поборет? — слабо улыбнулся Фитцджеймс. — Кто сожрет нас раньше — крысиный король или медведь-переросток. Фитцджеймс едва не поперхнулся. — У вас сегодня юмор висельника, Фрэнсис, — сказал он. Крозье пожал плечами и молча выпил. После этого странного разговора Крозье стала преследовать подспудная мысль о том, что пришедшего по их души медведя — воплощение всего ужаса, отчаяния и безнадежности этих бескрайних льдов и бесконечной ночи — можно убить. Или (что реальнее) изгнать на время, потому что Дьявола, чьим воплощением было чудовище, простым смертным уничтожить невозможно. Изгнать, воспользоваться передышкой и вернуться к цивилизации, оставив корабли в ледовом плену. Виски, что остался после визита Фитцджеймса, он допивал несколько дней в одиночестве, глядя на трепещущее пламя свечи, стоявшей перед ним. Пистолет он положил в ящик стола, чтобы не задумываться, глядя на гладкую вороненую сталь ствола. Все эти ночи ему снилось что-то странное и страшное; что именно, он никак не мог вспомнить, но, кажется, связанное с крысами и холодом. Образ Софии отошёл на второй план, истончился, стал похожим на утренний туман и уже не грел как раньше. В ночь, когда он прикончил эту бутылку, мучивший его в сновидениях сюжет проявился во всей красе. Едва до него дошли слухи о “крысином короле”, Крозье расспросил Педди о том, что тот видел сам. Доктор охотно рассказал и даже показал зарисовки в дневнике. Движимые странным азартом, они даже открыли мертвецкую, чтобы убедиться в реальности веками ходившей по старушке Европе легенды о крысином короле. Первым в ледяной отсек вошел сам Крозье, следом — Педди. Они поводили фонарями по сторонам, оглядывая мертвецкую. Матросы предусмотрительно остались в коридоре. Возмущенные вторжением крысы пронзительно пищали и пытались спрятаться. Крозье и Педди обшарили все углы и ничего не нашли. Крысиный король как сквозь землю провалился, точнее, под лёд, что в их ситуации было вернее. Педди, казалось нимало не расстроился, сказав, что, возможно, ему, да и остальным, просто померещилось. Зачем он отправился в мертвецкую ещё раз в сопровождении только корабельного плотника, Крозье сам не знал. Хотел удостовериться, что пробоина в борту не увеличилась, или что пресловутый крысиный король, разговоры о котором затмили последние смерти, забрался туда, да и замёрз там. Едва они отодвинули засов и открыли дверь, как на них дохнуло мертвящим холодом. Тот участок стены, который они осматривали раньше, продавился внутрь ещё больше и сейчас, прямо у них на глазах, ходил ходуном, словно кто-то снаружи, большой и тяжелый, ритмично, удар за ударом, выбивал балки. — Господи Иисусе Всемогущий, — выдохнул Хани, поднимая фонарь повыше. Только в этот момент Крозье сообразил, что в мертвецкой стоит тишина, приличествующая названию. Крысы не пищали по своему обыкновению. Они все собрались в большую — в человеческий рост — кучу прямо перед бьющимися в агонии досками внутренней обшивки. В тишине были слышны равномерные глухие удары и хриплое дыхание самого Крозье. Внезапно раздавшийся треск ломаемого дерева оглушил всех. В стене образовалась огромная дыра, в которую потёк снег. Едва Крозье порадовался, что это всего лишь снег, и его фантазии оказались лишь фантазиями, как на белом вспыхнули два золотисто-зеленых огонька, раздался рёв. От зловония, тяжелой волной ударившего из пасти зверя, у Крозье выступили слёзы, он оглушительно чихнул. Проморгавшись, он к своему изумлению увидел, как куча крыс стала ещё больше, и, едва медведь сделал к ним шаг, в полном молчании кинулась на незваного гостя. Темная масса облепила морду, плечи, передние лапы, заползла на холку. Медведь снова заревел, яростно и, как показалось Крозье, возмущённо, забил тяжелыми лапами по морде, по доскам пола, по переборке, пытаясь оторвать от себя маленьких злобных тварей, которые рвали его шкуру, добираясь до плоти, кусали нос и уши. Крозье выпихнул Хани в коридор, выскочил следом. Сунув ему свой фонарь, капитан трясущимися руками запер дверь на засов и прижался спиной к противоположной стене. Доски под ногами ходили ходуном, стены дрожали, на полу сидел Хани и, прижимая к груди оба фонаря, тихо выл. Из запертой мертвецкой то и дело раздавался рёв медведя, что-то ударяло в дверь, грозя сорвать её с петель. Весь корабль трясся так, словно не стоял намертво впаянный в лёд, а катился на телеге по ухабистой дороге. Рёв становился тише, а злобный, торжествующий писк, наоборот, громче. В какой-то момент из-за двери раздался пронзительный визг, и снова наступила тишина. — Они его прогнали? — неестественно спокойным голосом спросил плотник. — Не знаю, — признался Крозье, взял фонарь, прислушался. Там, за дверью мертвецкой, что-то шуршало и скреблось. Множество коготков царапали дерево, и от этого тихого звука по спине побежали мурашки и зашевелились волосы под фуражкой. Крозье медленно снял засов, приоткрыл дверь и осторожно заглянул внутрь, подсвечивая себе фонарём. Все стены были забрызганы красным, кровавые ошмётки покрывали парусину. Самый большой кусок парусины лежал на полу и шевелился. Только секунду спустя Крозье понял, что этот “кусок” — не парусина, а медвежья туша, упавшая на бок. На морде расплывались алые пятна там, где были глаза, уши и нос. На вывалившемся из пасти языке висели несколько крыс и жадно пожирали его. Остальная серая толпа копошилась вокруг поверженного монстра. Они прогрызли брюхо, шарахнулись в стороны, когда дурно пахнущая масса внутренностей вывалилась на пол, и с ликующим писком нырнули в кольца ещё тёплых кишок, от которых шёл пар. — Можно петь заупокойную, — хрипло сказал Хани, смотря из-за спины Крозье на пиршество. Тем временем крысы рвали и грызли ещё теплый труп медведя. Со стороны казалось, что тот шевелится, пытаясь сбросить мелких наглецов и встать. Ему на спину заползла ещё одна группа зверьков. Точнее, Крозье сначала подумал, что это крысы, потом, когда вгляделся, едва не выронил фонарь. В густой белый мех вцепились тонкие узловатые пальцы с длинными кривыми ногтями, похожие на человеческие. Следом над мехом поднялась голова, слишком большая для обычных корабельных крыс. Если не считать розовых круглых ушей, она во всем до жути походила на человеческую. Гладкая узкая физиономия с щёточкой усов, маленькими темными бегающими глазками, длинным носом казалось знакомым. Крозье передёрнулся, вспомнив, где и когда он видел это лицо — лицо помощника конопатчика Корнелиуса Хикки. Узкие губы крысы-Хикки растянулись в издевательской усмешке. — Узнали меня, узнали, капитан Крозье, сэр, — просвистела человеко-крыса, приподнимаясь на тонких ручках над тушей медведя. — Присоединяйтесь к пиршеству, сэр, набейте свой желудок, пока я вам разрешаю. — Да что вы себе позволяете? — возмутился наглости какой-то крысы-переростка Крозье. — Убирайтесь с моего корабля! Крыса-Хикки рассмеялась тоненьким противным смехом. — Пока что вы командуете наверху, но здесь… — крыса поднялась на задние лапки, раскинув передние в стороны. — Здесь уже моё царство, и вы в нём живете лишь до тех пор, пока приносите пользу мне! А теперь прошу к столу! Приведите его! Хрупкая лапка указала на грудь Крозье. Тут же полчища крыс хлынули со стен, с потолка, накинулись на него, опрокинули. Крозье отбивался, как мог, с воплями сдирая с себя противных созданий, пока одна из них не проскользнула в рот и не вцепилась в язык. Крозье заорал и проснулся. Выплюнув изо рта непонятно как попавший туда конец шарфа, Крозье сел, обхватив себя руками за плечи. Перед глазами до сих пор стояла сцена: крыса с лицом помощника конопатчика опирается тонкими ручками о труп огромного медведя, в то время как полчища крыс раздирают тому брюхо и выволакивают внутренности. Даже запах ощущался до сих пор. Поняв, что после такого сновидения заснуть будет сложно, Крозье выбрался из-под одеял и первым делом налил себе виски. Пришлось открыть новую бутылку, хотя он собирался воздержаться от пьянства день-другой. Первый глоток согрел его, второй вернул ясность мысли, после третьего Крозье убедил себя, что бывают и просто сны.***
Всё шло своим чередом до тех пор, пока пока не погиб главный боцман “Эребуса” Томас Терри. Возвращаясь на “Террор” после совместного богослужения, Крозье поймал себя на странном ощущении, что ему кто-то пристально смотрит в спину. Невзначай обернувшись, он столкнулся с настороженным взглядом помощника конопатчика, несшего факел. Поняв, что капитан на него смотрит, Хикки моментально принял почтительный вид и стрельнул глазами в сторону. В пляшущем свете факела его лицо было удивительно похоже на крысиную морду, почти как в том полузабытом сне. Может быть, Крозье и не обратил бы внимания на странное сходство, если бы не крысы, которые бросились во все стороны, прячась по щелям, когда подходил к своей каюте с единственной мыслью — наконец-то остаться в одиночестве и выпить стаканчик виски. Но и роскоши уединения он лишился, не успев даже открыть бутылку. Дьявол снова пришёл на его корабль и едва не убил Блэнки. После того, как ледовый боцман был найден и возвращен на “Террор”, Крозье понял, что пора что-то делать. И с этим порождением ада, которое издевается над всеми ними, заставляя страдать, и с помощником конопатчика. Последний всю прошедшую неделю вёл себя странно — Крозье понял это только сейчас, когда обнаружил его неподалёку от своей каюты в компании крыс. Он им что-то говорил, но едва услышал посторонние шаги, как тихо свистнул, и крысы разбежались. Может, Крозье всё это померещилось, может нет, однако раздражало и вызывало странные мысли. В каюте было тесно и душно, Крозье снова оделся потеплее и вышел на палубу. Встав так, чтобы не смущать своим видом вахтенных, он долго смотрел в ночное небо. Снежная буря прекратила терзать замёрзший корабль, сильный ветер гнал куда-то тучи, через рваные просветы было видно ночное небо со звездами. Здесь они были особенно яркие и, казалось, висели совсем низко — протяни руку и сможешь достать одну. Взгляд привычно выделял созвездия. Было холодно, так холодно, что дышать даже через шарф получалось с трудом. И вместе с тем, воздух был свежий, чистый, даже пьянящий. Глядя на рваные тучи и подмигивающие звезды, Крозье внезапно вспомнил похожую ночь сорок лет назад. Он возвращался домой по каменистой дороге, бегущей через холмы. Уже стемнело, и он справедливо опасался взбучки за опоздание. Полная луна за спиной светила так ярко, что можно было прочесть надписи на дорожных указателях. Почему он решил свернуть с дороги и срезать путь через холм, Крозье не знал до сих пор. Он уверял себя, что просто хотел вернуться домой пораньше. На самом деле всё получилось иначе. Поднимаясь на холм, он услышал перезвон серебряных колокольчиков. От их нежной чарующей мелодии в душе поднялась странная тоска, зовущая его куда-то вдаль. Эта тоска так и осталась с ним на всю жизнь, звала за горизонт, заставляла раз за разом возвращаться в Арктику. Подойдя ближе, Фрэнсис увидел множество разноцветных огоньков. Они плясали в хороводе и, если приглядеться, можно было разглядеть призрачные фигуры в богатых одеждах. К своему удивлению, он осознал, что понимает, о чём они поют и говорят. Фрэнсис зачарованно смотрел на волшебный мир, открывшийся его глазам, пока кто-то из призрачных фигур не заметил его и не позвал ласковым голосом. Тут с него мигом слетело всё наваждение. Поклонившись фигуре, он пролепетал, что его давно ждут дома и припустил со всех ног. В ушах долго стоял звонкий смех древнего народа. Он никому не рассказывал о необычной встрече, но с той поры все легенды и сказки обрели глубокий смысл. Осторожно расспрашивая бабушку, мать и старух из ближайших деревень, Фрэнсис в итоге выяснил, чья кровь течёт в его жилах. Знание скорее напугало, чем обрадовало. Сейчас, глядя на ночное небо, Крозье решил, что с дьяволом надо бороться дьявольскими же методами. Спустившись в каюту, он сел за стол и задумался. Все ритуалы, известные ему, на “Терроре” провести было сложно, почти невозможно. Во-первых, не было нужных компонентов, во-вторых, не хватало времени и уединения. Несмотря на просвещенный девятнадцатый век, суеверий в простом народе оставалось много, и Крозье вовсе не улыбалось быть сожжённым своим же экипажем за колдовство. Он размышлял, попивая виски, бездумно водил угольным карандашом по бумаге, а когда глянул на рисунки, понял, что нашёл решение. Его рука нарисовала на листе с дюжину кошек в разных позах - спящих, играющих, злобно выгнувших спину. Легенда, правда, гласила, что их должно быть пятьдесят, обязательно чёрных и живых, но Крозье, дорисовывая оставшихся, был уверен, что сработает и так. Когда на трёх листах собралось нужное количество изображений кошек, Крозье надрезал палец и выдавил на каждую картинку по капле крови. Подождав, пока она впитается, он сжёг все три листа. Ничего не случилось. Глядя на горку пепла, Крозье ощутил себя последним идиотом и лёг спать. Следующим вечером Крозье обходил корабль. Когда до вахтенного на носу осталось несколько шагов, он узнал Хикки. Вопреки обыкновению, помощник конопатчика не стоял на месте, уставившись в одну точку. Он подпрыгивал то на одной ноге, то на другой, отбивал подошвами какой-то замысловатый ритм. Этот ритм завораживал, заставлял замереть и слушать, слушать, слушать… Крозье шумно вздохнул, отгоняя наваждение. — Мистер Хикки! — возвысил он голос. — Что у вас? Хикки нервно подпрыгнул, испуганно обернулся, словно его застукали не за импровизированным танцем, а за чем-то непристойным, и едва удержал равновесие на покрытой льдом палубе. Увидев капитана, он подобострастно и одновременно ехидно улыбнулся, приложил рукавицу к голове. — Капитан. Всё тихо, — сказал он. — Никто не кричал и не стрелял. Тихо как в аду. Маленькие глазки внимательно буравили лицо Крозье, словно хотели выведать какую-то тайну. Это было неприятно. — Продолжайте наблюдение, — буркнул капитан. — Так точно, сэр, — склонил голову Хикки, но Крозье успел заметить насмешливый, снисходительный, всё понимающий взгляд. Развернувшись, Крозье заскользил вверх к корме, чтобы проверить пост на левом борту. Там никого не было. Сиротливо стояла прислоненная к глыбе льда винтовка, а сам вахтенный пропал. Только этого не хватало. Крозье осторожно вдохнул, пытаясь унять колотящееся сердце, огляделся по сторонам. Может, он просто спрятался от ветра? Услышав характерное шуршание с потрескиванием над головой, Крозье собрался было отчитать любопытного и безрассудного гардемарина, которому взбрело лезть на такелаж, да так и замер с открытым ртом. Там, наверху, сидела сама Тьма и пялилась на него изумрудными глазищами. Заметив взгляд Крозье, Тьма выгнулась дугой, по её спине побежали фиолетовые искры. Продемонстрировав огромные блестящие когти, она спустилась прямо по мачте головой вниз, плавно перетекла на лёд палубы. — Зачем ты звал меня, смертный? — тихо прошипела она. — Зачем? Зачем? Зачем? Ты знаешь, что бывает, если глупые смертные нарушают мой покой… Она плавно обходила Крозье по кругу, приближаясь с каждым шагом и внезапно отскочила обратно с яростным фырканьем. — Ши! — прошипела она, выгнувшись дугой и прижав уши к большой голове. — Ши! Ты пахнешь Ши. Ты… — Древняя Кровь, — подтвердил Крозье, не веря своим глазам. У него получилось. — И я дал тебе её частицу. Теперь ты служишь мне. — Ты безрассуден как смертный, но ты Ши. Что ты хочешь? — прошипела тварь, пригибаясь к палубе. — Чтобы ты выполняла мои приказы. — Что я получу взамен? — Я тебя освобожу. — Ты меня освободишь, и я приду за тобой. — Ты не сможешь пролить Древнюю Кровь. Тварь злобно зарычала, процарапала глубокие борозды во льду. — Отдай мне души! Отдай! Отдай! — прошипела она, подползая ближе. — Я подумаю, — равнодушно сказал Крозье. Такого поворота он не ожидал. — Где мой вахтенный? Вместо ответа тварь нырнула лапой в тень и вытащила оттуда гардемарина. Он был без сознания. — Ты доволен? — Это только начало. Тварь недовольно взвыла и поскакала вверх по мачте, разбрасывая во все стороны фиолетовые искры, а потом прыгнула в ночь и исчезла. Крозье вздохнул и поволок вахтенного вниз, в лазарет. Неизвестно, сколько он так пролежал, на счету была каждая минута. Внизу он передал гардемарина подбежавшим матросам, которые и донесли несчастного до койки. Когда Крозье вернулся в свою каюту, то обнаружил, что на его кровати вылизывается огромная чёрная кошка. Сверкнув злыми зелеными глазами на капитана, она задрала заднюю лапу и продолжила туалет. — Могу предложить виски, — сказал Крозье, садясь на стул. Кошка посмотрела на него как на последнего идиота и с наслаждением выгрызла из густой шерсти блоху. — У тебя на корабле пахнет голодом и смертью. Кто-то хочет вас всех съесть, — сообщила она, почесывая себя за ухом. — Я знаю. Потому и призвал тебя. Мне нужна твоя помощь, чтобы прогнать местных духов и вывести людей в безопасное место. Кошка села, обвив лапы хвостом. — Это не местные. Это кто-то, кто пришел сюда с тобой. Он долго прятался, а теперь решил, что пришло его время. Он хочет… Не договорив, кошка навострила уши, внимательно уставилась в дальний угол, а потом прыгнула. Раздался яростный писк, шум драки, и охотница вернулась с полузадушенной крысой в зубах. Швырнув её перед Крозье, она разодрала ей брюхо и засунула туда морду. Крыса судорожно дёргала лапами и пронзительно пищала, пока кошка вытаскивала её внутренности, с урчанием поедала и росла на глазах. Когда от жертвы остался один хвост, хищница облизнулась. — Отдай мне душу того, кто пришел с тобой и стал королём крыс. Он не человек, он даже не такой, как ты. Он никогда не обретет того вечного блаженства в раю, которого жаждут смертные. Он будет скитаться по миру, чтобы утолить вечный голод. — И ты получишь его силу? — подозрительно спросил Крозье. — Мне она понадобится, чтобы справиться с тем, кто приходит по льду и снегу в ночи. Кошка снова облизнулась и потянулась, сначала передними лапами, потом задними. — Так что ты скажешь, тот, в чьих жилах течёт Древняя Кровь? — Мне надо подумать. — Думай, — милостиво разрешила кошка и свернулась клубком на подушке. — А я пока посплю. Изумленный Крозье потянулся к бутылке. Легенды говорили всякое, но ни одна даже словом не обмолвилась, что вызванное им чудовище будет жрать крыс и нагло спать на его подушке. Оно спало не только на подушке, оно спало рядом, забиралось ему на живот или спину, протискивалось под одеяло, сворачиваясь теплым мохнатым клубком, и тихонько урчало. Крозье пытался возмущаться, спихивал наглое создание на пол, но оно с завидным упорством снова забиралось в тепло и тихо поуркивало. В итоге капитан сдался — с мохнатыми чудовищем было тепло и уютно, и неважно, что оно чудовище. Утром восемнадцатого декабря кошка флегматично сообщила, что местный дух, пожирающий членов экспедиции, придет сегодня за очередной жертвой. Ему нужна новая душа. На естественный вопрос Крозье, откуда ей это известно, бестия лишь недовольно дёрнула хвостом, спрыгнула с кровати и растворилась в тенях. Наверно, стоило остаться на корабле, но Крозье как чёрт подзуживал. Он предупредил вахтенного и после обеда отправился наблюдать за восстановлением цепочки ледяных пирамид. Скорым, насколько это возможно, шагом Крозье направился к работающим матросам, оглядываясь по сторонам. Ему казалось, что он видит изумрудные глаза и фиолетовые искры в мешанине льда. Он почти дошёл до своей команды, когда с запада донеслись крики, ружейные выстрелы и звериный рёв, от которого душа ушла в пятки. Крозье припустил что есть духу и выскочил на относительно открытое пространство, где толпились и кричали люди с обеих кораблей. — Что происходит? — гаркнул он во всю мощь капитанского голоса и тут же увидел это. В неровном свете факелов по площадке катался огромный медведь. Он ревел, рычал, клацал зубами и бил лапами. Во все стороны летели клочья белого меха. — Сэр, оно появилось ниоткуда и попыталось схватить мистера Серджента… — заговорил кто-то за спиной. — Попыталось? — обернулся Крозье к говорившему, узнал Бейтса. — Именно, сэр, но ему на голову упала тьма и сейчас оно… вот. Это не была тьма, это было то самое чудовище. Оно вцепилось в медвежью морду и с душераздирающими воплями выдирало ему глаза — так показалось Крозье. Медведь мотал головой и бил себя лапами. Наконец ему удалось отбросить от себя эту огромную, с доброго коня, черную кошку. Кошка перевернулась в воздухе, приземлилась на все четыре лапы и утробно зарычала. По выгнутой дугой спине бежали фиолетовые цепочки огоньков. Хвост нещадно бил по бокам, каждый удар взрывался множеством разноцветных искр. — Матерь Божья! — выдохнул кто-то, кажется Литтл. — Да что не поделили эти исчадия ада? Кошка пригнулась и снова прыгнула на медведя. Тот не успел уклониться — она вцепилась ему в горло, и они покатились по льду. К ногам Крозье упало что-то белое, размером с рукавицу. Он нагнулся и распознал, что это выдранный с мясом кусок медвежьей шкуры. Тут к его ногам шлепнулся ещё один шмат меха. Рёв стал больше похож на заливистый жалобный лай и внезапно оборвался. Вверх выплеснулся фонтан крови, забрызгав лёд. — Оно его убило! — потрясенно прошептал неизвестно как оказавшийся рядом Фитцджеймс. Теперь все видели, как огромная черная, чернее самой ночи, кошка разрывает лапами брюхо медведя. Ещё одно движение изогнутых когтей, и из брюха вывалился клубок внутренностей, от которых на таком морозе повалил пар. Кошка сунула туда морду, выдрала какой-то кусок и ускакала в темноту, держа трофей в клыках. Через несколько секунд откуда-то из-за “Эребуса” раздался торжествующий кошачий вопль. Все, даже скептики, перекрестились. Никто не решался подойти ближе и посмотреть, что же случилось с изводившим их зверем. Первым шагнул Крозье, следом Фитцджеймс. Они с опаской приблизились к туше и остановились в некотором отдалении — задние лапы судорожно дёргались. Из разодранного горла медведя вытекала кровь. От неё тоже шёл пар. — Смотри. Бестия вырвала его сердце, — нервно прошептал Фицджеймс, указывая рукой в варежке на мешанину внутренностей. Крозье почувствовал, как его локоть сжали мёртвой хваткой. Крозье шагнул ближе, чтобы разглядеть то, на что указывал Фицджеймс. У медведя оказалось разорвано не только брюхо — его противница вскрыла грудную клетку и выломала рёбра, чтобы добраться до лакомого куска. Слабый ветер донес запах вывороченных потрохов, и Крозье чихнул и закашлялся — от них несло хуже, чем от давно не чищенного нужника. Под этой кучей в человеческий рост уже расплывалось огромное пятно из крови и нечистот. Морда медведя представляла собой кровавую маску — гигантская кошка выцарапала глаза, один так и остался лежать на ставшей алой шерсти, выдрала уши и нос. Большой язык вывалился из пасти, по нему стекала багровая пена. Если не считать слабого подёргивания когтей на передних лапах, медведь, что изводил их последние месяцы, выглядел совершенно, абсолютно мёртвым. — Кажется, мы только что променяли один кошмар на другой, — снова прошептал Фитцджеймс. — Если эта бестия справилась с ним, нас она загрызет как мышей. — Нет. — Что? Почему? Почему ты так уверен? Крозье повернул в голову, посмотрел в расширенные глаза Фитцджеймса. — Она не тронет людей, Джеймс. Если ты человек, тебе бояться нечего. — Откуда у тебя такая уверенность? Вместо ответа Крозье чуть улыбнулся и приложил рукавицу к губам, призывая к молчанию. — Думаю, пора что-то сделать с этим медвежьим трупом, пока он не окоченел, — сказал он уже нормальным голосом. Поначалу мужчины опасались подходить к медведю, подозревая, что он может ожить, несмотря на то, что его кишки замерзали на льду. Лишь когда Крозье взял топор и с размаху ударил по медвежьей пятке, все уверились, что опасаться нечего. На помощь в разделке туши с каждого корабля ещё отправили по шесть матросов. Они чуть ли не вприпрыжку побежали к товарищам. Те же, кто остался на кораблях, были недовольны тем, что им не дали поучаствовать в неожиданном празднике. Провожая взглядом счастливчиков, которых отрядили на работу с “Эребуса” (капитан Фитцджеймс пригласил его к себе на чашку чая), Крозье невольно задался вопросом, как скоро эйфория от победы пройдет, и самые проницательные начнут интересоваться тем, что за чудище спасло их от другого чудища. Сейчас думать об этом не хотелось, тем более что его ждал горячий чай с малиновым вареньем. От спиртного Крозье отказался, чем немало удивил Фитцджеймса. Тот даже сострил, что капитан рискует стать вторым сэром Джоном Франклином. Крозье же отшутился в ответ, что пьян от радости и облегчения — этот медведь наконец-то получил по заслугам, попав в ловушку, устроенную их экспедицией. Когда же Фитцджеймс напомнил, что он сам, лично видел кошачью бестию размером с першерона, Крозье тонко улыбнулся и заметил, что ему, скорее всего, показалось, после чего незаметно перевел разговор на другую тему. Они и так засиделись на одном месте. Никто не даст гарантий, что и этим летом лёд вскроется, к тому же “Эребус” слишком сильно поврежден, чтобы оставаться на плаву. Поэтому после рождества они начнут готовиться к пешему переходу. Фитцджеймс вяло возражал — ему не нравилась мысль оставить корабль, но в итоге под напором неопровержимых доводов, которые вываливал на него Крозье, согласился.***
После того, как экипажи “Террора” и “Эребуса” совместными усилиями расправились с гигантским медведем (Крозье исподволь убедил офицеров в том, что никакой кошки не было, а фиолетовые и зеленые огни, которые всем мерещились, были полярным сиянием, а офицеры, в свою очередь, рассказали остальным матросам, как всё было на самом деле), всех охватила эйфория и радостное предчувствие праздника. Люди поверили в свою удачу, в то, что чудеса бывают, и с энтузиазмом восприняли весть о предстоящем весной пешем переходе. Но странные происшествия на этом не закончились. Сначала пропала голова медведя. Её оттащили поближе к “Эребусу”, оставили рядом с кораблем, а на следующее утро она исчезла. Через несколько дней так же пропала и леди Безмолвная. Она словно растворилась, не оставив после себя никаких следов. Крозье отправил несколько поисковых групп. Все вернулись с пустыми руками. В то же время Ирвинг обшарил “Террор” несколько раз сверху донизу, и в последний заход обнаружил в машинном отделении в сплетении труб Хикки. Помощник конопатчика был ещё тёплым, но уже не подавал признаков жизни. На его перекошенном бледном лице застыло выражение ужаса, между плотно сжатых губ торчал розовый крысиный хвост. Крыса, когда её вытащили, была ещё жива. Она почти прогрызла горло Корнелиуса в попытке освободиться. Доктор Педди размозжил ей голову молотком. Каким образом она забралась в рот помощника конопатчика, и как сам Хикки сумел протиснуться между труб (он был тщедушным, но туда с трудом можно было просунуть лишь руку), оставалось загадкой. При вскрытии оказалось, что все внутренности погибшего превратились в сплошную кашу, но умер он от того, что кто-то свернул ему шею. — Как крысе, которую поймала кошка, — сказал в заключение доктор Педди своему коллеге Макдональду, который зашивал грудную клетку Хикки. Доктор Педди сам не знал, насколько близок к истине. При известии о странной гибели помощника конопатчика капитан Крозье натянул соответствующее выражение лица, но те, кто знал его чуть лучше, видели, что он доволен и даже рад. Последнее странное происшествие случилось уже весной, когда стали готовить лодки для пешего перехода. В одной из них нашли труп крысиного короля — дюжина или даже больше крыс сплелись хвостами, слиплись голыми животами в одно отвратительное создание. У некоторых тушек недоставало ушей, глаз, были вырваны куски мяса — крысиный король от безысходности начал жрать самого себя. Доктор Педди зарисовал находку в дневнике, после чего распорядился сжечь её. К странной черной кошке, шмыгающей в самых темных местах, все привыкли. Больше всего этому странном созданию, неизвестно как оказавшемся на “Терроре”, был рад мистер Диггл. Эта злобная тварь извела почти всех крыс, покушавшихся на и без того скудные запасы продовольствия. Он даже подумывал забрать её с собой. Хорошая кошка-крысоловка всегда пригодится. Наконец настал день, когда команды покинули свои корабли и двинулись на юг, к устью реки Бак. Экспедиция окончилась безрезультатно. Северо-Западный проход так и не был найден.