Не умеющие проигрывать

— Значит, вы, маленькие негодники, заключили на меня пари? Хакс поднимает глаза от пустой, но по-прежнему тёплой кружки, которую сжимает в ладонях, чтобы встретиться взглядом с командором Орсоном Кренником — тот смотрит без тени гнева или осуждения, с лихим весельем, и слегка ухмыляется, как будто невозможно дерзкая выходка двух кадетов Военной академии на Арканисе пришлась ему по вкусу. — Нет, сэр, мы заключили пари на поцелуй с вами, — решившись, Хакс возвращает ему ухмылку. Впрочем, Фазма, с которой он, собственно, и поспорил, что поцелует самого командора Кренника, пару дней назад прибывшего в Академию с инспекцией, сейчас кажется совершенно незаинтересованной в их пари. Бледная и взъерошенная, она сидит в соседнем с Хаксом кресле и беззвучно шевелит губами — повторяет устав Академии, как велел командор. Той ночью они вместе сбегают из казарм, чтобы наведаться в ближайший город. Это далеко не первая подобная вылазка — хотя Фазма и старше, учится уже на выпускном курсе, они с Хаксом крепко дружат и время от времени сообща нарушают строгий армейский устав в маленьком полулегальном баре, где платёжеспособностью посетителей интересуются больше, чем их возрастом. Разумеется, они не слишком часто позволяют себе подобные развлечения: Хакс — сын самого коменданта Академии, а Фазма рассчитывает достойно показать себя за время учёбы и после сделать хорошую карьеру в армии. Но, с другой стороны, именно потому, что они — незаконнорождённый сын коменданта, вынужденный ежечасно доказывать всем и вся, что достоин носить отцовскую фамилию, и девушка, избравшая карьеру военного, постоянно имеющая дело с притеснениями и насмешками, Хакс и Фазма и нуждаются в таком вот небольшом послаблении правил. В глубине души оба наслаждаются тем, как сильно рискуют, выходя за рамки. Однако в тот раз они едва не заходят слишком далеко. Начавшись с изрядного количества весьма крепких алкогольных напитков в баре, их ночь свободы продолжается в сомнительном салоне где-то посреди нигде, в котором мрачный мастер-татуировщик набивает Хаксу и Фазме парные тату на предплечьях, причём рисунки выбираются самые вызывающие. Такого вполне хватит, чтобы запомнить эту вылазку надолго, но Фазме и этого кажется мало: она предлагает совершенно безумное, практически невыполнимое и до крайности идиотское пари, и вот, во второй половине ночи они с Хаксом с шумом и хохотом вламываются в комнаты командора Кренника. Первым побуждением командора, конечно же, является решение немедленно вышвырнуть двоих явно нетрезвых и потому не вполне адекватных кадетов вон из Академии — особенно, когда семнадцатилетний Хакс вешается к нему на шею, пытаясь поцеловать в губы. Возмущённый Кренник хватает его за руки, отчего форменный светло-серый китель, небрежно наброшенный на худенькие плечи Хакса, падает на пол — и тут командор впервые видит его новую татуировку. Если точнее — практически обнажённого развязного вида юношу с армейским бластером в руке. Отпустив растерянного его реакцией кадета, командор Орсон Кренник, видный офицер Галактической Империи, хохочет до слёз, сгибаясь практически пополам и упираясь ладонями в собственные колени. Осмелев, Фазма демонстрирует и свой рисунок — воинственного вида полуголую девицу со штурмовой винтовкой наперевес, — чем окончательно покоряет грозного командора, явившегося к ним с инспекцией. Впоследствии Хакс не раз задумывается о том, сами ли они в хмельном угаре выбрали каждый для себя именно эти татуировки или же мастер, которому явно было плевать решительно на всё, спутал их с Фазмой рисунки? Но, поскольку в итоге татуировки довольно точно соответствуют их личным предпочтениям, они с Фазмой до сих пор не слишком-то жалеют о своём поступке. А той ночью две вульгарные картинки и вовсе спасают их шкуры. Отсмеявшись, командор не только не наказывает незадачливых кадетов, но и решает оставить их у себя до утра, чтобы они, чего доброго, не попались на глаза дежурным или старшим офицерам. Кренник выдаёт обоим смоченные в холодной воде полотенца — приложить к покрасневшей и ноющей после татуажа коже, — а затем, добродушно подшучивая, отпаивает горячим, чтобы поскорее привести в чувства. — Пока устав Академии «от» и «до» мне по памяти рассказать не сможете, из комнаты не выйдете, — сурово предупреждает командор, и Хакс с Фазмой старательно повторяют про себя строчки из ненавистного и скучного свода правил. Это, как ни странно, работает. И вот, ближе к рассвету, они все втроём по-прежнему бодрствуют, хотя Хакс, протрезвевший уже достаточно для того, чтобы испытывать муки совести, надеется как можно скорее оставить командора в покое. Ему стыдно и ужасно досадно: Хакс ведь действительно много и тяжело трудится, чтобы считаться одним из лучших кадетов, а так низко, так безобразно уронил себя в глазах командора Кренника! Теперь он знает об этой ночи, и Хакс тоже знает, и даже если его, Хакса, отец не узнает никогда и не подвергнет сына самому суровому наказанию — двое, даже трое, считая Фазму, в курсе этого позора, и этого достаточно. Между тем Кренник поднимается со своего места и ходит по комнате, энергично разминая затёкшие мышцы. Бессонная ночь практически не сказалась на нём, а вот Хакс с Фазмой чувствуют себя жалкими отбросами, да и выглядят наверняка приблизительно так же. Хакс уже собирается с силами, чтобы искренне, как можно вежливей извиниться за их отвратительное поведение, а затем поскорее откланяться, когда командор внезапно обращается к нему с вопросом об их с Фазмой глупом споре: — Значит, вы, маленькие негодники, заключили на меня пари? И Хакс, поймав его весёлый, почти дразнящий взгляд, отвечает предельно откровенно: — Нет, сэр, мы заключили пари на поцелуй с вами. На самом деле Хакс с самого начала понимает, что Орсон Кренник лишён лицемерного и занудного ханжества, которого так много в его собственном отце, Брендоле Хаксе. Возможно, именно поэтому он вообще заключает то пари с Фазмой. Кроме того, командор Кренник статный, эффектный зрелый мужчина, и не один Хакс смотрит на него с восхищением. — Что же, нельзя нарушать своё слово. В особенности, если это слово дано даме, — командор склоняет голову набок, его улыбка донельзя лукавая, а в глазах Хакс читает явное приглашение. Фазма издаёт странный полузадушенный возглас, когда он решительно встаёт из кресла и делает два шага к командору, но Хаксу плевать — он чувствует себя одновременно оглушительно смелым и столь же испуганным, и только надеется, что предложенное Кренником питьё начисто стёрло с его губ привкус дрянного алкоголя. По-прежнему улыбаясь, Кренник обхватывает широкими крепкими ладонями его талию — не руки, где кожа всё ещё болит после нанесения сложного рисунка, — притягивает ближе и целует сам. Это не первый поцелуй в жизни Хакса, но — о-о-ох! — он не идёт ни в какое сравнение с неловкими слюнявыми обжиманиями с такими же неопытными юнцами, которые были раньше. Он честно пробует отвечать, делать хоть что-то, хватается дрожащими руками за плечи мужчины, даже привстаёт на цыпочки, чтобы компенсировать разницу в росте, и потрясённо стонет. Довольный его реакцией, командор перехватывает его затылок одной рукой, наклоняя голову Хакса поудобнее, и углубляет поцелуй, делая его совершенно головокружительным. Хакс настолько поглощён ощущениями, что забывает про Фазму, устав, отца, правила — про всё на свете. Когда командор Кренник, наконец, отпускает его, взъерошив напоследок рыжую макушку, Хакс снова чувствует себя пьяным. — На что же вы спорили? — интересуется Кренник, его голос звучит тепло и весело. — Понятия не имею, сэр, — честно признается Хакс, и мужчина, откинув назад голову, снова оглушительно хохочет. Та ночь, как ни странно, обходится для них с Фазмой без последствий — хотя несколько позднее отец Хакса, обнаружив татуировку, избивает его до жутких багровых синяков и кровоподтёков. Командор Кренник заканчивает свою инспекцию уже через несколько дней, и покидает стены Академии. Однако через год с лишним он возвращается с той же целью, и первым делом требует Армитажа Хакса себе во временные адъютанты. Теперь он — директор Орсон Кренник, заведует Департаментом новейших разработок в плане вооружения, и комендант Брендол Хакс просто не может отказать ему в такой простой просьбе. Хакс, разумеется, надеется, что директор Кренник захочет поцеловать его хотя бы ещё один раз — и тот действительно целует его, и даже не единожды. Разница в их возрасте и положении непреодолимо велика, так что оба прекрасно понимают, что эта связь — мимолётное, лёгкое и приятное увлечение, не более того. Собственно, они даже не переходят к самому главному, ограничиваясь поцелуями и незатейливыми ласками на самой грани, но Орсону этого достаточно, а Хакс и так безмерно счастлив. Ему приходится постоянно напоминать себе о том, что нельзя увлекаться всем этим слишком сильно — и кажется, не ему одному. После утомительного долгого дня, проведённого за проверкой работы Академии, Орсон составляет какой-то отчёт на своём датападе, а уставший и разомлевший в тепле Хакс сидит у него на коленях, уложив голову на крепкое плечо, и думает о том, что через несколько месяцев закончит учёбу и сможет действительно стать адъютантом директора Кренника. Дело не только в их маленьком тайном романе: Орсон умён, полон смелых идей и высоких амбиций, и Хаксу на самом деле интересно быть рядом с ним. Кренник совершенно не умеет проигрывать, потому-то Хакс и уверен в его успехе. И он хочет быть рядом, когда тот достигнет вершины. Уже засыпая, Хакс чувствует, как Орсон легонько целует его в висок, а затем ему кажется, будто он слышит полный усталой печали шёпот: — Мой милый, всё это непременно закончится слезами… Но Хакс проваливается в сон слишком быстро для того, чтобы возразить. В начале новой недели директор Кренник завершает порученную ему проверку Академии, высказывает свои замечания недовольному коменданту Хаксу и покидает Арканис на личном шаттле. Он не забирает Хакса-младшего с собой и не предлагает ему по окончании учёбы стать одним из своих подчинённых. Хакс принимает это с достоинством. Почти два года спустя Орсон Кренник погибает вместе со своей мечтой, прототипом новейшей военной базы «Звезда Смерти» — повстанцы, жаждущие покончить с правящим режимом, разносят её в прах. Хакс стоически переносит это известие и очень старается не ненавидеть ещё больше собственного отца, который, сообщая ему о трагической гибели директора Кренника, не может удержаться от злопыхательных нравоучений: дескать, вот что случается с теми офицерами, которые мнят о себе слишком много и метят на место своего руководителя! Едва ли это так: Орсон был человеком дальновидным и осторожным, он не погиб бы по причине одного только глупого тщеславия. А вот из-за своего невероятного упрямства и неумения признавать собственное поражение — вполне. Почтительно выслушивая рассуждения отца, Хакс невольно гадает: мог ли Орсон предвидеть такой конец? Он поэтому отдалил его от себя, тем самым сохранив жизнь?.. И всё же, Орсон ошибался, утверждая, что всё непременно закончится слезами: Хакс оплакивает его незаметно, без единой слезинки. Потому что тоже не умеет признавать свои поражения. За более чем десятилетие, миновавшее с того дня, Хакс делает блестящую карьеру в Первом ордене — организации-наследнице Галактической Империи. Поднимаясь вверх по карьерной лестнице, Хакс находит и забирает к себе Фазму — ей не слишком-то повезло со служебным распределением, поэтому она с радостью оставляет жалкий форпост во Внешнем кольце. Хакс делает её своей правой рукой и это — едва ли не единственная его уступка личным интересам за долгое время. Разумеется, порой он позволяет себе короткие, необременительные интрижки, но в них никогда нет ничего глубокого, серьёзного, и Хаксу не приходится разрываться между долгом и голосом сердца. Он давно оставил позади безрассудство юности и бурные, почти бунтарские годы после окончания Академии, когда он бывал не слишком разборчив в связях и развлечениях — теперь Хакс тщательно выбирает партнёров и принимает ухаживания только самых достойных и интересных. Хакс прекрасно осознаёт свои достоинства и умеет правильно себя подать: он умён, хорош собой, он сильный лидер и прекрасный стратег. Он полон амбиций и невероятно целеустремлён — Хакс мало чем напоминает теперь того мальчишку, который когда-то с замиранием сердца наблюдал за проходившим мимо директором Кренником. Порой он вспоминает Орсона: как удивительно ладно сидели на нём белоснежные мундир и плащ, с какой увлечённостью он рассказывал юному Хаксу о своих планах, как серебрилась в его тёмно-русых волосах седина, когда он задумчиво склонял голову к плечу. Хакс хранит в памяти все эти мелочи, но не слишком часто извлекает их на свет: конкуренция в Первом ордене высока, эта служба не щадит никого, и ему приходится, отбросив всякие сантименты, взбираться на самый верх буквально по головам. Зато уже теперь он — самый молодой и многообещающий генерал Первого ордена, в его подчинении находится не только огромная, вымуштрованная от первого до последнего бойца армия, но и новейшая база «Старкиллер». Хакс предпочитает не задумываться о том, что внешне его база очень похожа на печально известную «Звезду Смерти» Кренника, как предпочитает не вспоминать и его последнее мрачное пророчество. Но слова Орсона всё-таки настигают Хакса в тот роковой день, когда бойцы ненавистного Сопротивления обрекают безупречный и смертоносный «Старкиллер» на гибель. Нет, сам Хакс не плачет, — он даже не уверен, что сумел бы, — но, кажется, плачет Кайло, которого он из последних сил тащит к своему шаттлу, ухватив под руками. Таков был приказ Верховного лидера Сноука — бросить своих людей и обречённую базу, наплевать на гордость, чтобы любой ценой спасти Кайло Рена, — и Хакс подчиняется. Он находит Кайло в лесу — обессиленный и залитый кровью, со страшными ранами на лице, шее, плечах, магистр не может даже самостоятельно подняться из снега, мечется в полубредовом состоянии. Хакс старается не прислушиваться к его бессвязному бормотанию, перемежающемуся болезненными всхлипами — у них нет на это времени, чудовищный взрыв вот-вот уничтожит «Стакиллер» вместе со всеми планами и сокровенными мечтами генерала. Так может, было бы лучше погибнуть ещё раньше, вместе с директором Кренником, не узнав горечи этого личного поражения? «Мой милый, всё это непременно закончится слезами…» Орсон, узнай он о таких его мыслях, не задумываясь, отвесил бы Хаксу крепкий подзатыльник, и был бы прав. И всё же, продираясь сквозь лес вместе с Кайло, оступаясь на дрожащей в агонии земле и отплёвываясь от мокрого снега вперемешку с витающей в воздухе копотью, Хакс отчаянно ругается сквозь зубы — ругается с Орсоном, хотя это бессмысленно и нелогично. — Крифф бы тебя побрал, Орсон, я же был совсем ещё мальчишкой, безнадёжно влюблённым в тебя мальчишкой, и ты это знал, но всё равно… Крифф бы тебя побрал! — рычит Хакс, хотя он никогда прежде не злился на Кренника за то, что тот спас его, отказавшись от их связи. Ему не за что ненавидеть этого человека, пусть он и не понимает до конца многих его поступков. Уже свалив Рена прямо на пол и подняв шаттл в воздух, стремительно набирая высоту, Хакс, вероятно, впервые думает: возможно, Орсон тоже, пускай совсем немного, но дорожил им. Если так разобраться, то Хакс мог считать себя невероятно везучим человеком — в его жизни было на удивление много любви. — О, Арми, ты и представить себе не можешь, как я тебя обожаю! — заявила однажды Фазма, когда он, несмотря на паршивую погоду и противный, мелко моросящий дождь, дождался её у входа в Академию после изматывающего, тяжёлого тренировочного марш-броска. Опустившись прямо на ступеньки крыльца, Фазма с радостью приняла от него флягу с горячим питьём, а потом задремала, привалившись к его боку — а Хакс не шевельнулся даже после того, как совершенно затекли плечо и рука. — Нет-нет, мой дорогой мальчик, ты абсолютно неправильно понимаешь планы Империи в отношении… — терпеливо наставлял его Орсон, а Хакс азартно вступал с ним в увлекательный спор, иногда затягивавшийся почти до рассвета. — Я люблю тебя, Хакс, — серьёзно глядя ему в глаза, говорит Кайло Рен через несколько месяцев после их чудесного спасения с гибнущего «Старкиллера» буквально в последний момент. После пятилетнего знакомства, наполненного бесконечными спорами и яростным соперничеством, это звучит невероятно и крайне волнительно. Хаксу хочется повторить те давние слова Орсона: «Мой милый, всё это непременно…» — потому что сам он давно не верит в счастливые концовки для таких, как они, и не стоит обнадёживать Рена понапрасну. Но он оказывается настолько очарован тем, как блестят тёмные глаза Кайло, сложной гаммой чувств в его взгляде и тем, как он непривычно осторожно, почти ласково поглаживает кончиками пальцев его скулу, что не возражает, когда тот склоняется ниже и целует его. Кайло обхватывает плечи Хакса большими крепкими ладонями, привлекает его ближе, так, чтобы они соприкасались грудью на вдохах, и медленно, как-то бережно целует и ласкает его губы. А Хакс, удивляя самого себя, подаётся навстречу, приоткрывает рот, ловя чужое дыхание, гладит бока и руки Кайло, поднимаясь выше, обнимая за шею. Их поцелуй, глубокий, чересчур нежный и чувственный, длится, по ощущениям Хакса, одновременно очень долго и до обидного мало. А когда Кайло всё же отстраняется и пытливо заглядывает ему в лицо, Хакс думает, что должен, обязан предупредить его прямо сейчас: всё это непременно закончится. Вместо этого он прижимается лбом к плечу Кайло, чувствуя сквозь одежду исходящее от него живое тепло, и упрямо молчит, пока тот успокаивающе поглаживает его затылок. И надо бы сказать ему, что, вероятнее всего, ждёт их в будущем, но… но Хакс не делает этого. Возможно, потому, что в этот раз действительно надеется не проиграть.