Вы кто такие? Я вас не звал. Идите мимо Врат!

Ослепляющий свет в самом центре мироздания словно обволакивал два зависших в воздухе шарика: чёрный и белый, удивительным образом не сливающийся с окружающим пространством. Чёрный испуганно моргал единственным глазом, а белый ехидно улыбался почти на всю окружность тела.  — Ну да, ну да. Вишенка на торте, — вещал белозубый рот. — Даже не сомневался, что по итогу сюда занесёт тебя. Не стыдно в глаза смотреть после того, как ты меня пытался поглотить?  — У тебя нет глаз, — резонно заметил чёрный шарик.  — У меня их тысячи, — белый медленно покачивался из стороны в сторону, стараясь при этом, однако, не выдавать некоторую дёрганность, приобретённую за последние пятьсот лет, а в особенности — два года до сегодняшней встречи. — И все они прекрасно видели, какой кавардак ты мне тут устроил. Врата — это сердцевина всего, олицетворение высшего покоя и равновесия, как единственное тихое место в центре урагана. А ты что сделал? Превратил в проходной двор?  — Я всего лишь хотел вылезти из колбы, — жалобно заскулил чёрный шар.  — А мне после твоих фокусов хочется в колбу залезть, и разбирайтесь без меня, как хотите, — фыркнул белый. — Поменяемся? Красный глаз загорелся надеждой.  — А можно?  — Нельзя, — голос сменился на холодный и резкий, как клинок. — У меня переизбыток социализации из-за тебя. Вот раньше как было? Пройдёт раз в сто лет один залётный нахал, возомнивший, что способен мамку или папку оживить, потеряет половину органов — и снова затишье. Или химера какая транзитом пролетит. Но нет, надо было тебе отпочковать от себя эти родственноподобные субстанции, которые потом начали друг друга убивать, а мне — так придумывай, куда их направлять после всего. Как они вообще сюда пролезли? У них даже собственных душ нет! Ты им что, на совершеннолетие билет в один конец до Врат дарил?!  — Я знал, что мои дети — уникальные, — чёрная субстанция аж расширилась от гордости, тогда как белый шарик наоборот съёжился: воспоминания в голову полезли отнюдь не приятные. Когда на аудиенцию к Истине начали ходить братья Элрики, да так, как к себе домой — привратник уже допустил мысль, что где-то в системе пошёл сбой. Мало кому взбредёт в голову проходить через Врата дважды, а Эдвард штурмовал их целых четыре раза — если оглядываться назад, когда всё закончилось. Тем не менее, настороженость пришла уже после второго, обеспокоенность — после третьего, а от четвёртого хотелось креститься и кричать: «Забирай наконец своего брата и проваливай отсюда, бесплатно, только не ходи сюда больше!» Элрик-старший наверняка пришёл бы в бешенство, если бы узнал, что алхимические способности можно было и не терять. С другой стороны, всяческий авторитет потеряла бы тогда уже Истина. Альфонс был молодым человеком куда приятнее своего брата. Спокойным, тихим, есть не просил, лишних вопросов не задавал. Первое время его присутствие на постоянной основе немного напрягало, так как к лишним свидетелям своей деятельности привратник не привык, но со временем адаптировались оба, начали перебрасываться репликами на околофилософские темы, играть в полуматериальные шахматы. Альфонс не покидал приграничную зону, а в моменты захаживания других визитёров просто прятался за любыми из Врат, потому что Истине в голову не шёл ни один адекватный вариант, куда можно деть душу, не до конца завершившую жизненный цикл. Вот уж ни дать ни взять уникальный прецендент. Истину частенько пробивало на ворчание: какого, мол, чёрта его идеальным пятачком вне пространства и времени пользуются, как камерой хранения для душ, пока по земле с лёгкой единственной руки Эдварда бегает живой доспех. Ближе к Назначенному дню привратник даже начал устраивать короткие замыкания в контакте души Альфонса и его экзоскелета: не то чтобы младший Элрик ему не нравился; скорее, до неприличия раздражал старший. Но Альфонс, по крайней мере, был человеком. С человеческой душой. И это уже вносило хоть какую-то ясность, чего нельзя было сказать о гомункулах. Первым на аудиенцию попал Грид, и непонятно ещё было, кто удивился больше — он или привратник. Гомункулы не обладали собственной душой, зато имели в себе мелко перекрученый фарш из чужих, и, по всей видимости, настолько слившийся в гомогенную массу, что при транспортировке к Вратам удержавший не только новообретённую форму, но и прорезавшийся уникальный характер. Чем ещё объяснялось то, что первыми словами Грида о Вратах позади Белого человека были:  — Классная штука, мне такая в Гнездо дьявола нужна! Отдашь?  — Не отдам, — привратник опешил настолько, что даже потерял субординацию; в иной ситуации он бы никогда не удостоил ответом столь хамский и наглый вопрос.  — Я придумаю, как их у тебя забрать, — усмехнулся гомункул. — Времени у нас, я так понимаю, куча. И ведь проницателен, стервец! Привратник понятия не имел, куда таких, как он, отправляют после смерти. Да и можно ли это вообще назвать смертью? Даже души, заключённые в гомункулов, до конца не развеивались при череде убийств — скорее, теряли свой энергетический потенциал, отдавали его на восстановление хозяина, но форму сохраняли, как электроны, лишённые зарядов.  — Ну хоть пощупать дай, — не унимался Грид.  — Не дам, это не твои Врата, это для алхимиков, — Белый человек оставался непреклонен.  — Я лучше всяких алхимиков-шмальхимиков, — гомункул определённо отличался скромностью, и пока находился в переходной зоне, постоянно предпринимал попытки подойти к Вратам. Истине надоело отвлекать его с помощью зрительных иллюзий, основанных на воспоминаниях, и Грид оказался отправлен к Альфонсу. Элрик-младший немного тормозил в общении, поскольку когнитивные функции в большей мере перешли в доспех, но в целом оказался довольно контактным и смог отвлечь гомункула до тех пор, пока последнего не отозвали обратно, в новое тело. Следующей в транзитную зону попала Ласт, и привратник вынужден был отметить её как самую адекватную из нежданных гостей. Не желая тратить силы, Белый человек повторил Гридову фишку, приставив её снова-таки к Альфонсу, к которому девушка очень быстро привязалась из всех резервов своей гомункульей что-там-у-них-вместо-души. Третий, Слосс, откровеннейше мешал. Смене обстановки он искренне обрадовался и ушёл в глубокий сон прямо там, откуда только вылетел — на пороге Врат, тем самым подперев их снаружи. Привратник периодически подпинывал громилу, но на того и десять таких Истин бы не подействовали, если бы во Врата в один прекрасный, а точнее, Назначенный день не постучались с земной стороны дважды. Как выяснилось позже, первым в закрытую дверь начал ломиться братец уже присутствующих Энви. Потом к нему в компанию занесло полковника Мустанга, которого силой заставили совершить человеческое преобразование. Потасовку с огоньком и визгами в два голоса «Опять ты?!» Врата не выдержали и распахнулись, отшвырнув Слосса далеко в белую бездну. «Глаза б мои тебя не видели!» — орал Мустанг, чем подбросил изрядно вымотанной Истине идею. «Сам напросился,» — подумал Белый человек, отправляя Роя обратно. А потом начался сумасшедший дом. Отец, вторые Врата, поглощение, сложности с контролем и удерживанием — словом, настоящий ад. Истине казалось, что всех их вместе с ныне живущими и давно почившими жителями Аместриса запихнули в стиральную машину и включили на отжим. После чего дверцу открыли, не удосужившись остановить барабан, и вывалились одновременно все. А уж Истине-то, которая всё в едином, было хуже всех: ощущение переворотов и перекрутов не отпускало ещё несколько земных суток, похожее на происходящее внутри несварение не только желудка, но и всего организма. Когда души, попавшие сюда заблаговременно, вновь вернулись, куда положено (пройдя предварительно процедуру очистки памяти), в белой бесконечности остались только прежние завсегдатаи, к которым присоединились Глаттони, Рас и снова Грид. Пока Эдвард забирал Альфонса, нестройную компанию пришлось замаскировать, но не прятать же их вечно! Тем более, что предвидение Истины нашёптывало: скоро здесь появится Отец. И лучше бы ему не сталкиваться со своими блудными отпрысками. Сами отпрыски чувствовали себя прекрасно и в тех условиях, в которые попали. Семейное воссоединение прошло на удивление позитивно, в отличие от прошлого явления Грида первой инкарнации родственникам, и сейчас они оживлённо болтали в сердце вселенной, ставшем для них своеобразной пересадочной станцией перед очень затянувшимся рейсом. Не досчитавшись в рядах ожидающих Прайда, Грид победно всплеснул руками и заявил:  — А я всегда знал, что этот мелкий звездюк переживёт всех нас. И Отца переживёт. Мы здесь, а он в Аместрисе жизнью наслаждается, разве справедливо? Ух, попадись он мне! Не посмотрю даже, что старший! Гул со стороны гомункулов Истине не нравился — годы, проведённые в абсолютной тишине, сказывались сполна. Если бы могла заболеть голова, уже точно бы заболела, и иногда привратнику казалось, что некую пульсацию в районе метафизических висков он всё же ощущает, как бы парадоксально это не выглядело. Когда пульсация перешла в чувство сдавливания несуществующей черепной коробки, Белый человек понял, что пора завязывать с этим кауч-сёрфингом. Любыми правдами и неправдами, даже если это решение станет слишком опрометчивым для хранителя вселенской мудрости и хладоумия.  — Вы вообще кто такие? Я вас сюда не звал. Идите мимо Врат, — махнул рукой силуэт, коридор телепорта открылся, и десятки чёрных ручек затянули нестройную компанию в темноту, пронося по длинному коридору. Через Врата, но в то же время и мимо, так как конечная точка ознаменовывала не вечность, а универсальную свалку, которая после Назначенного дня всё стерпит. Обратно в Аместрис.