***
Накануне Ласка видела сон. Она бродила по кладбищу в предрассветных сумерках. Босые ноги касались земли, которая покрылась узорами инея и впивалась в пятки острыми ледяными иголками. Напротив свежевырытой могилы девочка заметила худую тёмную фигуру со сгорбленной спиной, смотрящую прямо в лоно земли. Ласка узнала в ней Сабу, содержательницу ночлежки для детей Уклада, которую в городе прозвали Оспиной. Она никогда не боялась мёртвых и не сторонилась встреч с ними. Но смотреть на Оспину было очень странно, как глядеть в зеркало, ничего не отражающее. - Почему вы оказались здесь? - Ласка подходит ближе, и ветер доносит до неё запах грязи и свежей крови. - Я ожидаю, - Оспина не поворачивается, девочка видит лишь её худой позвоночник, закутанный в висящие тряпки. - Я знаю, кто-то придёт. - Да, девочка. Скоро Земля явит нам двух ангелов, что будут моими сёстрами. Они пойдут в город, чтобы нести мир и войну. Одна станет спасением, и каждый её выдох будет благостью, исцеляющей раны. Другая обернётся проклятьем, каждым вдохом забирающем жизнь из этого места. Они есть одно, но ты не перепутай их, - она замолчала на некоторое время, а потом недовольно прибавила. - Серая женщина будет искать это сокровище здесь. Ты должна направить его в дом, где главенствует Закон. Голос совсем затихает, и Оспина припадает коленями к сырой земле, чтобы через мгновение исчезнуть. После неё ветер разносит только запах пыли и трав. Ласка подходит ближе к месту, на котором стояла её предшественница, но сон прерывается чьим-то долгим тяжёлым взглядом. Девочка поднимает сонные глаза, натыкаясь на два горящих уголька напротив окна. Существо перед ней пугает своей инаковостью, выдающей её принадлежность к другому миру. Ласка не понимает: сон это, или уже реальность, а белое нечто смотрит так печально, что кровь холодеет, словно всё тепло мира безвозвратно исчезло. Она пытается позвать его, да только голос не слушается. Сухие губы тихо шепчут, а существо плавно качает длинной шеей и растворяется в утреннем тумане как дурной сон. Ласка откидывается на потрёпанную подушку, набитую шуршащей соломой, и пытается в тенях на потолке угадать, что за призрак ей являлся. Он был нездешним, но одновременно своим. Порождением живой Земли, говорящим голосами её детей. Сделанным подобно человеку, но в лице его была невыразимая, нечеловеческая тоска.***
Туманное видение успело почти раствориться в суматохе нового дня. Люди стекались на кладбище по самым странным причинам: они забредали сюда выпившие, искали когда-то потерянные вещи или хотели помолиться неведомому богу. Солнце ещё не вошло в зенит, а бестолково бродившие визитёры уже успели примять жухлую траву, тянущуюся вдоль кладбищенских троп. Сегодня мёртвых не прибавилось, но воздух был таким жарким и тяжёлым, словно цепкая рука смерти плотно обхватила город и лишь выжидала удобного момента. После утреннего обхода Ласка, по обыкновению, усаживалась завтракать, но её прервал повелительный стук в дверь, вслед за которым на деревянной полке дрогнула фигурка одной из Хозяек. Смотрительница знает, кто и с каким поручением ожидает её по ту сторону, вздыхает как-то особенно тяжело и смахивает со стола хлебные крошки. Приветствием ей становится долгий, тяжёлый взгляд, напоминающий насупившуюся ворону, приносящую в клюве дурные вести. Ласка отступает в сторону, пропуская внутрь Катерину, присутствие которой делает кладбищенскую сторожку холоднее и темнее. Она чувствует эту особую ауру: не чёрную, нет, и, конечно, не белую. Оспина была права, называя женщину «серой». Её блуждающие глаза, бледное больное лицо, нервные жесты не выражали силы. Но Ласка была слишком учтивой, чтобы указывать на это. Она скромно присела на ладно сделанный деревянный стул, зная, что Хозяйка предпочитает разговаривать стоя, и обратилась вслух. - Сегодня ночью мне было видение, - без предисловий начала Катерина. - Город наводнила тьма, повсюду пылали костры, и люди сбились со счёта трупам и крысам, наводнившим городские улицы. Степняки называют это «Шабнак», но им невдомёк, что у Смерти тысячи лиц, и она может отринуть одно, чтобы эти простодушные существа не узнали её. Хозяйка замолчала, слепо разглядывая землю за окном. В такт её словам ветер нетерпеливо качал травяные стебли, которые будто кивали, соглашаясь с неизбежным. - На нашу голову обрушится множество проклятий, и даже покаяние не искупит всех грехов, которые привели к этому. Но Создатель милостив: он направит к нам чудесное Спасение, чьими устами заговорит с нами, - Катерина наконец обратила свой взгляд на Ласку. - Оно придёт через Землю, и я уверена, что тебе выпадет честь встретить его здесь. Хозяйка пристально посмотрела на девочку, словно желая отыскать в ней те невидимые божественные отметины, приобщившие к такому значимому событию. Ласка кивнула, так просто и кротко, что ошеломила Катерину, ухватившуюся за мысль, что лишь ей одной была открыта судьба города. Однако женщина тут же взяла себя в руки и напустила всё тот же скорбный строгий вид. Она обвела взглядом скромное жилище Ласки, слегка качнула головой и приказала отправить гостя к ней сразу после прибытия. Девочка почтительно склонила голову, не отводя внимательных глаз от напряжённого лица Хозяйки. Сухо попрощавшись, Катерина вышла из дома, оставив в воздухе густой сладкий аромат с вкраплениями травяных настоев. В комнате скрипнула оконная рама, впуская внутрь горячий воздух Земли.***
Ночь принесла с собой кратковременное отдохновение, чтобы потом разделить блестящее чёрное небо вспышкой серебристой молнии. Ласке не нужно подходить к окну, чтобы увидеть эти потоки света, влекущие за собой ледяные капли, увязающие в сухой земле. Её дом погружён во мрак, и всё в нём выжидательно замерло в предвкушении грядущего. Девочка не спит, хотя так хочется. Мерный рокот стучащих в окно капель убаюкивает, а далёкие вспышки бросают свой невидимый отблеск на веки, словно закрывая их, мягко, но настойчиво. Ласка рассеяно думает о том, что где-то в городе не спит Катерина, чей разум уже давно находился в воспалённом, сумрачном бреду, состоящим из чужого голоса, обещающего истину. Где-то на земле скрывается белое сказочное существо, пришедшее из сна. Прячется от дождя в полях, намочив свои ноги-косточки, и рассекает ночь пронзительным, страшным взглядом. А Земля под ногами стонет, дышит рвано, будто роженица. Дождь смывает её горячую кровь, проступающую из-под сухих нарывов, словно кладёт холодную повязку на измученный больной лоб. Ласка чувствует эти толчки, вырывающиеся из самых глубин, но сердце её остаётся безучастным. Хотелось лишь закрыть глаза и вздремнуть немного, пока воздух не налился свинцовой тяжестью, обещающей мрачные перемены. Ласка не знает, сколько часовых оборотов пробежала стрелка, прежде чем её разбудил требовательный раскат грома, вслед за которым кто-то прикоснулся ладонью к её двери. Девочка тут же сбросила вязкий сон, побежала к двери, чтобы впустить внутрь чьё-то едва живое, слабое тело. С порога ей рухнула в руки девушка. Продрогшая, измождённая, вся покрытая комьями земли, с которых стекала на пол грязная вода. Ноги её не держали, и Ласка вместе с гостьей едва не упала на пол. Смотрительница осторожно усадила девушку и кинулась разжигать печь, чтобы наполнить бадью тёплой водой. Пока Ласка возилась с вёдрами, незнакомка сидела тихо. На её лице застыл стеклянный взгляд, а поза напоминала театральную куклу с вывернутыми суставами, безжизненно повисшими плечами и отсутствующим выражением. Скоро растопленная печь наполнила маленький дом теплом, но тут Ласка заметила, что девушка дрожит будто в лихорадке. Она осторожно присела напротив незнакомки и ласково проговорила: - Нужно смыть грязь. Я помогу снять одежду. Не получив ответа, девочка деликатно начала с ботинок, внутри которых было так много воды, что тонкие длинные носки полностью облепили хрупкие щиколотки. Она снимает их один за другим, удивляясь, какие маленькие стопы у этой девушки. Они оказались холодные, мозолистые, словно она прошла много километров прежде чем попасть сюда. Ласка приступает к куртке неопределённого грязного цвета, с которой потоками текла вода. Девушка слегка шевелится, помогая освобождать запястья от тяжёлой одежды. Под курткой оказался тонкий свитер, который при желании можно было бы растянуть до бёдер, настолько длинным он казался. Девочка нерешительно замирает, не в силах двинуться дальше. Она, конечно, и раньше раздевала людей, но то были покойники: холодные и равнодушные ко всему. Эта же девушка была с бьющимся сердцем и слабой, но выраженной жилкой пульса, шепчущей настойчиво: «живая, живая». Незнакомка поднимает глаза и одаривает Ласку очень внимательным, осмысленным взглядом. Она выглядит как человек в полудрёме, оказавшийся на грани между сном и явью. На лице её отражается недовольная брезгливость, когда она обнаруживает грязный мокрый свитер, неприятно льнущий к телу. Она пытается подтянуть его, но ладони такие слабые и неумелые, что Ласке приходится тянуть ткань наверх вместе неё, в то время как девушка покорно поднимает руки вверх. Под свитером не оказывается никакой одежды, поэтому девочка наблюдает оголённую маленькую грудь с выступающими тёмными сосками. Гостья не пытается прикрыться и, кажется, не испытывает никакого смущения из-за своего положения. Напротив, она взглядом указывает на оставшуюся одежду, от которой Ласка не без труда помогает ей избавиться. Ей удаётся поставить на ноги теперь уже полностью обнажённую девушку. Она бережно усадила незнакомку в небольшую бадью с нагретой водой, отчего та вздрогнула так резко, будто попала под плеть. Дав ей время, чтобы немного привыкнуть, девочка взяла пучок связанных трав, которым начала осторожно счищать грязь с узких покатых плеч. Чужое тело дрожало, боялось и беспокойно вертелось после каждого касания. Девушка по-прежнему не произносила ни звука, но её глаза наполнял какой-то необъяснимый страх, который Ласка так старалась преодолеть, нежно, почти любовно проводя жёстким пучком по шее и лопаткам. Грязь постепенно слезала, освобождая кожные покровы от чёрных въедливых следов. Пар от воды поднимался к самому потолку, жара добавляла затопленная печь, с непривычки кряхтевшая после застоя. По лицу девочки стекал пот, проступающий от кропотливой работы, но она была слишком сосредоточена на процессе очищения, чтобы обращать на это внимание. Ласка зачерпывает чистую воду из ведра и поливает волосы девушки. Они короткие, жёсткие от грязи, слипшиеся в неразделимые колтуны. Как только ей удаётся смыть большую часть земли, девочка тянется к мылу, чтобы тщательно промыть пряди. Она прикасается руками к её маленькой округлой голове и не знает, как из Земли могла родиться такая цельная плоть. Волосы, плечи, тонкие руки, длинные пальцы, в которых чувствовалась искрящаяся сила. Никогда до этого она не видела столь совершенных созданий, приходящих из Степи. А девушка сидит настороженно, смотрит в окно серыми глазами и задумчиво водит рукой по мутной воде. Будто привыкает к миру, в котором оказалась, но никак не может ухватить его суть. Ласка заканчивает купание только спустя полчаса, бережно одевая незнакомку в одну из своих сорочек, что оказывается ей почти до бедра. Сверху девочка накидывает старую отцовскую фуфайку, раньше без дела лежавшую где-то за печью. Она усаживает девушку за стул и принимается расчёсывать гребнем мокрые волосы, ставшие мягкими после мытья. Чужое тело такое разгорячённое, пахнет живой травой, а не кладбищенской землёй. Взгляд Ласки сталкивается со взглядом незнакомки в отражении маленького зеркала, и та как-то слегка кивает в знак признательности. Девочка, закончив своё дело, кладёт гребень на стол и отворачивается, чтобы вскипятить чай. Украдкой вытирает влажное от пота и воды лицо обрывком грубой ткани. Когда Ласка поворачивается, застаёт девушку, разглядывающую себя в зеркало, недоверчивыми жестами касающуюся мягких изгибов лица. Она выглядит такой юной, но уже бесконечно взрослой, словно существует вне времени. Даже глаза её, серые и живые, будто хранили в себе все страницы книги веков, писанные задолго до рождения рода людского. В этот момент грянул гром, изливаясь новыми потоками дождя на затерянный город в Степи. Девушка впервые улыбается и мягким бархатным голосом произносит: - Правда, это очень красиво? Мне казалось, я ничего не знаю о том, что находится вокруг, но теперь я вспомнила, что люблю дождь. Она говорит тихо и задумчиво, но Ласке и не нужно больше, чтобы понять. Девушка показалась ей не знакомой, нет, но такой понятной и естественной, что слова казались излишними. Когда хозяйка дома начала разливать чай по старым гранёным стаканам – кипяток да горстка полевых трав, незнакомка посмотрела на фигуры Хозяек, стоящие на полках. Её взгляд зацепился за образ Катерины, после чего она пробормотала: - Исцеление или искупление. Девочка прибавила к чаю рассыпчатое печенье, которое без конца приносили смотрительнице кладбища родственники усопших. Незнакомка не спешила прикасаться к тому, что находилось на столе, поэтому Ласка деликатно подала пример, откусив кусок сытного, но совершенно безвкусного печенья. - В твоих воспоминаниях есть ещё что-то? - она решила расположить девушку к разговору. - Да, - та слегка оживилась. - Меня зовут Клара. А ещё у меня есть сестра-близнец, которую я должна найти. А то у меня предчувствие, что она может натворить бед. Она наконец прикоснулась к чаю, пока Ласка обдумывала сказанное. Этот город был рассадником чудес. А Клара стала не просто одним из них, но его воплощением, самой сущностью. Она была рождена Землёй, что роднит её со степными созданиями, но выглядит так, словно отделилась от человеческой плоти, будто люди из города. При этом девушка не была ни тем ни другим. Ласка почувствовала странное волнение, захлестнувшее её при этой мысли. Это было что-то, отдалённо похожее на то чувство, когда отец впервые позвал поглядеть на покойника, которого нужно было обмыть перед захоронением. Им оказалась девушка, совсем юная, не многим старше Ласки сейчас. Тогда в ней не было ни капли брезгливости, только бережность, исполнительность и интерес. После она долго сидела и смотрела. Смотрела на холодное застывшее тело, облачённое в лёгкую одежду, и мысленно забиралась под эту пурпурно-серую кожу, выступающие линии, делила увиденное на составляющие, чтобы понять смысл. И вот теперь те же странные чувства вызывала жизнь со своим бьющимся пульсом, раскрасневшими щеками, мокрыми волосами и любопытствующими касаниями. Когда Ласка столкнулась с этим испытывающим взглядом, стук её всегда медлительного сердца стал отчётливей. Клара слабо улыбнулась хозяйке дома и без предупреждения рухнула в чужие заботливые руки.***
Слушая мерное посапывание своей гостьи, девочка не верила, что ещё несколько минут назад ей приходилось втаскивать её на кровать, едва успевая переставлять ноги. Сейчас Клара казалась такой лёгкой, безмятежной. Оружие правосудия, ещё не осознавшее мощь своего целительного потенциала. В голове мелькнула досадная мысль, что Катерина настаивала на немедленном прибытии Клары, чтобы первой разнести весть о чудесном явлении. Ласка чувствует, что девушка должна прийти в город именно через Сабуровых, но только качает головой. Резко так, решительно, словно убеждая себя, что время терпит, несмотря на то, что Хозяйка уже извелась. Есть ведь у неё «дар» предсказаний – пусть себе предсказывает, что этой ночью дом её будет пустовать. Девочка обмывает руки и лицо в стоячей воде, решая оставить бадью до завтра, чтобы не будить девушку шумом от уборки. Она убирает со стола скромный ужин, с сожалением отметив, что гостья успела выпить только чай. Закончив свои нехитрые вечерние дела, Ласка переодевается в оставшуюся ночную сорочку, свисающую вниз до самых колен, торчащих будто вывернутые кости. Она медленно ворочает угли в тёплой печи, гасит керосиновую лампу, принадлежавшую отцу ещё её матери, который дал дочери несколько жизненно важных уроков перед замужеством и нехитрое приданное. Девочка смущённо застывает перед кроватью, где так беззастенчиво посапывала Клара, от которой осталось только напряжённо сведённое лицо да голые щиколотки, казавшиеся фарфоровыми в свете полной луны. Она не была олицетворением того идеала, какой Ласка представляла себе, размышляя о красоте. Но в ней было столько невесомой хрупкости и силы, вычурного изящества и простоты, что это завораживало как песни степных шаманов: смысл не доступен разуму, но все чувства внутри бушуют. Внутренние демоны звонко бьют в бубны, в ритуальном танце подводя к краю пропасти. Повинуясь этому порыву, Ласка бесшумно ложится рядом и, приподнимая край одеяла, оказывается в одной постели с Кларой. Лицо гостьи повёрнуто в её сторону, от него пахнет свежестью, степью и почему-то кровью. Девушка беспокойно ворочается во сне, губы её кривятся какой-то судорогой, цепкие пальцы слабо движутся, пытаясь найти что-то под одеялом. Ласка задумчиво размышляет, не стоит ли прервать эти видения. Она мягко касается ладони Клары своей натруженной рукой, после чего та затихает. Девочка закрывает глаза, оставаясь один на один со звоном дождевых капель, теплом чужой кожи и запахом новорождённого тела. Где-то бесконечно далеко слышится пронзительный вой, больше смахивающий на игру воображения. После всё затихает, и Ласка погружается в сон.***
За несколько часов мир погрузился во мрак и теперь выжидал в холодном оцепенении. Дождь стих и в белых рванных облаках унёс с собой пронзительный лунный свет. Город накрыло мрачное безмолвие, когда ни воры, ни пьяницы не кажут носа из своих ветхих домов, и по пустым улицам бродит только хрипло воющий ветер. В дом Ласки прокрались первые осенние холода, выкорчеванные из земли вместе с последними полевыми урожаями. Погода стремительно менялась, словно сам город призывал морозный застой, чтобы закрыться и залечь в спячку до лучших времён. И все сны сегодня были долгими, тяжёлыми. Наваливались изматывающими видениями, которые не разгрести голыми руками, как не пробиться через слои холодной земли будучи погребённым. Тревога Клары во сне усиливалась. Она металась по кровати и что-то слабо бормотала, словно не веря тому, что говорит. Но чем дольше ноги безудержно возились по простыне, а руки прятались в беспорядочных жестах, тем сильнее прорезался её голос. В один момент Клара вскрикнула так громко, что Ласка очнулась от бесконечно тянущегося сна, где оказалась по колено в стоячей чёрной воде. Она была мутной, густой, как полуночная темнота, захватившая город, поэтому девочка не сразу поняла, что вернулась в реальность. Клара дрожала всем телом, и Ласка с усилием потрясла её за плечо, прерывая новый отчаянный крик на полувдохе. Девушка резко распахнула глаза и ещё несколько секунд глубоко дышала с силой сжимая чужую ладонь под одеялом. Потом, немного опомнившись, отпустила и с трудом повернула голову. - Мне снился кошмар, - она говорит это тяжело, голосу ещё не вернулось проницательное спокойствие. - Это было моё рождение сегодня. Так, словно я задыхаюсь, лёжа в каком-то гнилом гробу. А через старые доски просвечивает небо, усыпанное звёздами, с которых на меня падает земля. Ласка только качает головой, показывая, что всё в порядке, и девушка сейчас в безопасности. В комнате воцаряется задумчивое молчание, в котором каждый оказывается предоставлен сам себе. Девочка вдруг осознаёт, каким холодным успел стать воздух в её комнате, а потому притягивает одеяло поближе к своей гостье. Она замечает, что Клара всё ещё дрожит, по чуть-чуть, недоверчиво и глубоко вдыхая прохладный воздух, словно он в любой момент может обернуться мокрой грязью, оседающей в лёгких. Ласка бессознательно тянется к этому слабому, растерянному существу, нуждающемуся в защите как любой новорождённый. Девочка обнимает его за плечи, слегка поглаживает по коротким мягким волосам и шепчет, что сны - это другая жизнь, наскоками проносящаяся мимо, но не совсем настоящая. Клара кивает как-то серьёзно и почему-то настороженно, а потом неожиданно утыкается лицом в эти сильные нежные ладони, как кошка, ищущая любви. Ласка неуверенно проводит рукой по высокому лбу, убирая с него непослушные волосы и осторожно заправляя их за ухо. Она чувствует тёплое дыхание девушки, её мягкий, но настойчивый призыв в сближении, а где-то внутри рождается желание обогреть, приручить и.. получить взамен. В жизни Ласки никогда не было любви, а забота граничила с ответственностью, которая обязывала отводить в постель безумную мать, и в дождь, и в снег любившую сбегать из дома, чтобы бродить по кладбищу, напевая мертвецам лирические баллады. Убирать за отцом грязь после тяжёлой работы, наполнять пустые бутылки колодезной водой, содержать в порядке дом, зарабатывать свои копеечки, чтобы вечером у семьи на столе был хлеб. Всё это было для неё выражением если не любви, то заботы, поэтому жест Клары её не удивил, а только застал немного врасплох. Девочка умела быть обходительной и с живыми, и с мёртвыми, осталось только понять, куда определить её гостью, чтобы не прогадать. Клара разводит её руки в стороны улыбается и, будто читая мысли, шутливо замечает: - Может, я и выгляжу, как что-то между спасением и погребением, но это тело, эти мысли, мои ощущения - это я, настоящая. Даже если я и похожа на восставший Шабнак. Думаешь, мои единоутробные братья и сёстры не мерзнут, бегая по земле? - она внезапно стала более серьёзной. - Не испытывают голода или жажды только от того, что появились в этом мире как-то исподволь? Мы живые, а это значит, что жизнь наполняет нас в каждом смысле этого слова. Как бы в подтверждение своих слов, девушка положила руку Ласки к месту, где отчётливо прослеживалось биение сердца, выстукивающего неровный, но очень отчётливый ритм. Незнакомое тепло захлестнуло девочку, увлекая в ворох новых ощущений. Она путалась в них, как аристократка в пышных подъюбниках, а под кожей стучало чужое сердце, к которому можно было так свободно прикасаться. Эта внезапная близость ошеломила Ласку, такой естественный жест казался непозволительным, противным её натуре, но будто продиктованным природным началом, которое всколыхнуло в ней движение живых серых глаз. Голова затуманивалась, словно на язык вновь попал крепкий, горький твирин. Клара, глядя на удивленное лицо перед собой, слегка улыбается и протягивает руку, чтобы коснуться волос Ласки, ершистых, золотых, пахнущих чем-то лёгким и сладким. Девочка боится шелохнуться под этими мягкими прикосновениями, чтобы случайно не спугнуть их и вместе с тем не выказать заинтересованности. Она боязливо распахнула свои большие глаза как любопытная лань, впервые встретившая в лесу человека. Не сбегала и не отвергала его, а только осторожно дышала, подмечая каждое телодвижение, в случае чего готовая вспорхнуть с места. Руки Клары заскользили по вытянутой шее, обогнули плечи и остановились на слегка прогнувшейся спине. Ей нравилось чувствовать это тело, юное, но такое подвижное, искрящееся особой живой силой. Она знала, что Ласка также ощущает её вибрации, а потому в чувственном порыве подалась вперёд. Теперь руки девочки упирались ей в грудь, и Клара с лёгкостью развела их в стороны. Девушка поднесла их к лицу и приложила к губам едва тёплые запястья, коснувшись их слабым поцелуем. Ласка едва не вздрогнула от такой неожиданности, но рук не убрала, позволяя моменту затянуть их обеих всё глубже. Клара только-только нуждалась в её утешении, а потом вот решила сама тонко заплетать душевные раны в цветное полотно, которым теперь можно будет обернуться. Она была целителем в трансе, хирургом, вскрывающим нарыв. И первая кровь уже окропила её руки. Девочка вдруг прильнула к ней так близко, что взволнованное, трепещущее сердце слышалось теперь совсем рядом. Ласка соприкасалась грудью с чужим телом, ощущала тёплое дыхание на своём лице и одним мучительным взглядом просительно обращалась куда-то кверху. Клара подалась вперёд и неловко коснулась губами маленького полуоткрытого рта. Это сложно было назвать полноценным контактом. Скорее, девушки просто мяли губы друг другу, то и дело останавливая рванный поцелуй, чтобы вдохнуть прохладного воздуха, приятно заполняющего горящие изнутри лёгкие. Ласка дичилась, недоверчиво разрешая размыкать свой аккуратный рот и слегка покусывать нижнюю губу, а Клара всё крепче прижимала к себе девушку, уступающую под таким напором. Но это было не тактическое сражение, не мимоходом брошенная милостыня. Это была исключительно тонкая работа лекаря, который шёл по линиям не хуже менху, подчиняя тело своей воле, даря ему расслабление и силу. Ласка наконец раскрыла губы, которые теперь были похожи на горящие угли, помеченные знаком чужого огня. Её сердце надрывно стучало, выдавая волнение, а руки безжизненно покоились на простыне не в силах учавствовать в этом бесстыдстве. Она закрыла глаза, чтобы не встречаться с призывным взглядом Клары, горячее дыхание которой уже ощущалось на шее, плечах, груди. Оно разливалось повсеместно, и Ласка тонула в нём, теряя ощущение реальности. Холод и жар соединялись в её теле, а в воздухе разливалась степная дурман-трава, след которой рождался самим присутствием Клары. Она была источником, утоляющим жажду и подстёгивающим её. Её поцелуи приносили облегчение и вызывали нестерпимое желание. Когда девушка опустилась ниже, приподнимая края длинной сорочки, на впалом животе запечатлелось ещё два мимолётных поцелуя. Её губы дотягивались повсюду: лодыжки, голени, хрупкие ямочки под коленями. Ласка ощущала, как всё тело, чувствующее, живое, податливо вторило настойчивым прикосновениям. Каждую клеточку пронзали покалывающие иглы, из-за которых всё неприятно немело, будто бы отмирая. Странно, но каждую секунду девочка всё явственнее чувствовала Смерть, медленную, но последовательную, охватывающую её вместе с острыми иглами, волнующими прикосновениями и влажными следами на коже. Но Смерть - не окончание жизни. Это известно каждому, кто хоть раз бродил по улицам Города, где сталкивались консерватизм и прогрессивность, дикость и гуманизм. Смерть - одна из форм существования, которую принимают и почитают, дают ей место для выражения. Ласка же была словно в бреду, как заражённая Песчаной Язвой, лоб и щёки горели, мысли, слишком громкие и путанные, стремительно сменяли друг друга, а голова налита свинцом, из-за которого никак не раскрыть глаза, не посмотреть, что же вокруг происходит. Когда Клара коснулась того самого места, к которому Ласка не обращалась даже мысленно, девочка издала тихий резкий звук, то ли всхлип, то ли стон, и испуганно замолчала как оборвавшийся на полузвоне колокол. Это было неловко, неуверенно, но глубоко. Ласка впервые поняла, что значит быть ни смотрительницей кладбища, ни поверенным сторожем, ни будущей Хозяйкой, но женщиной, выращенной из плоти. Чувство, что тянуло двух бесполых духов друг к другу, нельзя было назвать ни опрометчивой грубой страстью, ни нежным влечением, ни вежливым интересом. Это было точное, резкое, исцеляющее. Живое, меняющееся на живое. Иссечение нарывов, граничащее со смертью, но изо всех сил тянущееся к жизни. Сила, что скрывалась за юностью, болезненной незрелостью, холодной отстранённостью, теперь рвалась наружу, сминая хрупкие преграды. Они падали горящими башнями под ладонями Клары, истлевали в огне и растворялись в пьянящем воздухе. Первый вскрик окрасил нежный белый надрывным багровым, тонущим в стонах и криках, исторгаемых так бесстыдно и честно. Ласка взяла ладонями чужое лицо, бесстрастное и серьёзное, притянула к себе, вовлекая в долгий поцелуй. Как только их губы соприкоснулись, а её язык проник в чужой горячий рот, острая судорога пробежала по горлу, разливаясь вплоть до груди и живота. Девочка вздрогнула всем телом и умерла.***
Первые лучи солнца ещё не коснулись земли, и город безмолвствовал, будто досыпая последнюю спокойную ночь перед самым тёмным рассветом. Пахло прошедшим дождём, принесшим с собой нездешнюю прохладу, из-за которой размытая земля успела промёрзнуть. Далёкие острые звёзды всё больше уходили во мрак, постепенно уступающий права новому, самому первому дню. Ласка застала Клару уже на пороге, когда та, и не думая прощаться, застыла в дверях, мечтательно глядя на изменчивое небо. Оно несло темноту, разбавленную серым и золотым. Изредка проклёвывался чистый, незамутнённый свет, который она жадно ловила глазами и даже подставила ладони, будто в самом деле могла его задержать. Когда девушка услышала сзади тихий звук, она обернулась и не без некоторой досады позвала Ласку подойти. Хозяйка дома выбралась из постели, соприкасаясь босыми ногами, на которых таяло тепло, с холодными досками, зябко обхватив плечи. Они стояли, долго или нет, но небо уже успело совсем затянуться плотной серой пеленой, через которую в городе было не увидеть ни луны, ни звёзд. Клара сказала тихо, что ей следует отправляться в путь. Тогда Ласка быстро кинулась к большому сундуку, хранившему все вещи, что были дороги ей как память. Достала оттуда длинный багровый шарф, вязанный матерью в подарок, и такую же шапку, жёсткую и колючую на ощупь, но тёплую, внушающую доверие. И, не успела Клара ничего сказать, как девочка ловко обмотала массивный шарф вокруг куртки с заплатками на плечах и одела шапку на непослушные мягкие волосы. Девушка только улыбается в ответ, сдержано так, будто принимая благодарность от родственников спасённого больного, а сам он ещё лежит в постели, не ведая, какую беду отвёл. Ласка даёт адрес, куда Кларе стоит прийти, чтобы начать своё восхождение, а та кивает серьёзно, как равной, толкает дверь и растворяется в новом дне. ..А когда совсем рассветёт, по заведённому порядку, смотрительница кладбища обойдёт свои владения, чтобы наткнуться на свежевырытую могилу, откуда молчаливый Исполнитель поведёт отсчёт новой истории.