Сёстры

Ночь над Лондоном полнилась радостным перезвоном колоколов. На улицах люди поздравляли друг друга, на площадях горели костры и разливали дармовое вино по приказу короля, а дворец гремел звуками музыки, топотом танцующих, смехом и шумными тостами за здравие принца, Его Величества и королевы Джейн. Принцесса Мария окончила молиться и, перекрестившись, поднялась с колен. После двух дней страшного бдения подле родильного ложа королевы у принцессы болела спина и ноги, а ужасные крики несчастной королевы всё ещё стояли в ушах, но Мария была счастлива. Счастлива за отца, который, наконец, получил то, что так неистово желал, за Англию, за саму себя. - А мне позволят взглянуть на принца? – принцессу Елизавету почти не было видно из-за вороха подушек и одеял, но голосок девочки звучал неожиданно бодро для такого позднего часа. - Конечно, - улыбнулась Мария. Звон колоколов вызывал в ней уверенность в будущем – то, чего она уже давно не ощущала. Но, вместе с тем, принцессе было грустно, и эта грусть лишь усиливалась при взгляде на сестру: они обе стали разочарованием короля, по ним так не гремел гордый колокольный звон. – И Его Величество желает, чтобы ты присутствовала на крестинах. - Он правда этого хочет? - Правда. Мария откинула одеяло и забралась в постель. Елизавета тотчас прижалась к боку сестры, и девушка, в свою очередь, обвила рукой плечи малышки. Когда-то она ненавидела эту девочку, но сейчас понимала, что та ненависть была лишь отголоском того, что чувствовала Мария к матери Елизаветы. Теперь… они обе были сиротками, бастардами, и юная принцесса успела полюбить свою младшую сестру. Она и новорожденного принца успела полюбить, лишь мельком взглянув на его крошечное личико. Но Эдуард принадлежал королю и всей Англии, а Елизавета – лишь ей одной. - Но его любят больше, да? – в голосе девочки зазвучала грусть. Девушка скосила взгляд на сестру. Подняв взгляд, Елизавета ждала от неё ответа с серьёзностью, которой сложно было ожидать от четырёхлетнего ребёнка. Как и сама Мария, её сестра повзрослела слишком рано; вечная разлука с матерью, пренебрежение отца и бедность, которую она познала в куда более юном возрасте, нежели Мария, наложили неизгладимый отпечаток на нежное сердце. Что она должна была сказать сестре? Новорожденный Эдуард был солнцем Англии, светочем, чьего появления на свет страна и король ждали, затаив дыхание, долгие годы. Всеобщее обожание было даровано ему по праву рождения, тогда как они… Многие любили принцесс, но многие и видели в них угрозу спокойствию в королевстве. Теперь, когда родился Эдуард, они будут жить в его тени, но в мире и любви. Елизавета, снедаемая нетерпением, дёрнула сестру за оборки ночной рубашки. - Он важнее, - со вздохом пояснила девушка. – Он важнее, потому что он мальчик и будущий король. Рыжие волосы девочки разметались по подушке, когда она несогласно мотнула головой. Девочка надула губки. - Это неправильно. Он ничем не лучше нас. Серьёзность Елизаветы позабавила Марию. Она рассмеялась и поцеловала сестру в лоб. - Только не говори этого королю, - им было трудно вернуть Елизавете расположение короля после всего, что натворила Анна Болейн, но если эта воинственная крошка скажет отцу что-то подобное, все труды Марии и доброй королевы Джейн пойдут прахом. - Ладно, - вдруг согласилась девочка. А затем крепко обняла старшую сестру: - я люблю тебя, Мэри. Старшая принцесса сжала её в ответном объятии. Это было так странно: любить кого-то, кто не предаст, кто настолько искренний и тёплый. Все, кого Мария любила когда-то, ушли или предали, но Елизавета была прямо здесь, с нею, прижималась к ней тёплым телом под одеялом, и мягкие волосы девочки щекотали кожу Марии. Это чувство было почти неизведанным, но приятно грело душу и уставшее от разочарований сердце молодой принцессы. Закрывая глаза, она помолилась Господу о том, чтобы это никогда не кончилось.

***

Елизавета прямо встретила полный враждебности взгляд сестры. Она стояла перед нею в Уайтхолле, как на судилище – впрочем, сейчас её действительно судили, и приговор обещал быть не столь мягким, как если бы за вынесение его взялись юристы. Не было нужды отпираться или приводить доказательства её невиновности: кто-то из мятежников по пути на эшафот во весь голос вознёс ей хвалу, и этого хватило, чтобы подозрения, чьи семена давно были брошены в душу королевы Марии, проросли и пустили крепкие корни. Теперь немилость, тюрьма или смерть грозили слишком многим в королевстве, но, прежде всего, Елизавете. Близоруко щурившиеся глаза Марии были холодны. Её возлюбленный муж отплыл на родину, и это не улучшило настроения правительницы. Если бы Филипп был здесь, он бы вступился за опальную принцессу, но, возможно, это лишь ухудшило бы положение Елизаветы: ревность Марии была непредсказуема. Иногда ей казалось, что сестра ревнует к ней не только собственного мужа, но и всю страну. Елизавета была молода, красива, её любили лорды и простолюдины, но Богу она молилась по-другому, и Мария прошла через боль и унижения, чтобы Елизавета появилась на свет. Когда-то старшая сестра забывала об этом, жалея маленькую сироту, но теперь вспоминала всё чаще и чаще. - Подите прочь, - тихий голос королевы был полон едва сдерживаемого гнева и неприязни. Стоило Елизавете, как и остальным, сделать шаг назад, как Мария жестом остановила её: - а ты останься. Сердце дробно застучало в груди принцессы – подобное внимание царственной сестры в такой момент, как этот, было не слишком желательным. Но Елизавета повиновалась. Дождавшись, пока последний придворный покинет зал и закроет за собой дверь, королева поднялась с трона и подошла к сестре. Она была ниже Елизаветы, и та предусмотрительно присела в реверансе при приближении Марии. Их глаза оказались вровень, и принцессе понадобилась вся её выдержка, чтобы не отвернуться, чтобы не видеть этого тёмного огня в глазах сестры. - Хочешь сказать, ты не причём? – протянула она. – Тогда почему осуждённые выкликали твоё имя и просили толпу помолиться не о них, как требует обычай, а о твоей? - Не могу знать, Ваше Величество, - смиренно ответила Елизавета. Мгновение молчания Марии дало Елизавете надежду на то, что опасная вспышка гнева миновала. Но она ошиблась. Ноги дрожали от усталости, и невольно принцесса выпрямилась и теперь глядела на Марию сверху вниз. - Не можешь знать?! Ты всегда хотела занять престол, не так ли? Как и твоя проклятая людьми и Богом мать, ты всегда считала, что достойна трона Англии больше чем я, больше, чем наш брат! Верно?! - Ваше Величество, вы не должны так говорить… - имя матери в устах сестры ожгло сердце, словно ударом хлыста. Мария нахмурилась. - Не должна? – недоверчиво переспросила королева. – Не должна? Ты, отродье певца и шлюхи, милостиво пригретое на груди моим добрым отцом, ты будешь говорить своей королеве, что она чего-то не должна?! – Мария сорвалась на крик и сжала кулаки. Елизавета отступила в страхе перед королевским гневом. Она не могла ничего ответить сестре на оскорбления, не ухудшив собственное положение, а ненависть, которой полыхал взгляд Марии и сочились её слова, пригвоздила её к месту. Мысленно принцесса наполнила себе, что знаменитая тюдоровская вспыльчивость, что так роднила её с сестрой, сейчас может привести её прямиком на эшафот. Ей стоило помнить, всегда помнить о том, что Мария ненавидела её с того момента, как Елизавета появилась на свет, что всегда считала её своей соперницей и врагом, а не членом своей семьи, что краткий период их счастливой дружбы и тепла между ними был лишь удивительным нечаянным подарком судьбы, отсрочкой, после которой ненависть ощущалась лишь острее. Она и была тем единственным, что роднило сестёр. - Ты молчишь! – изумлённо и, вместе с тем, возмущённо прошептала Мария. – Ты даже не пытаешься оправдаться! Принцесса прикрыла глаза. Она знала, что холод, которым обдало королеву её вежливое молчание, убьёт последние ростки добрых чувств Марии к ней. Если только королева сама не вытравила их своими подозрениями и ревностью. - Убирайся! – этот возглас заставил Елизавету поднять ресницы и посмотреть на сестру. Губы Марии дрожали, словно её собственные слова причиняли ей боль, но решимость, написанная на лице королевы, не оставляла сомнений в искренности её слов. – Убирайся и больше никогда не попадайся мне на глаза! Ты не получишь ни трон, ни Англию – ничего! Я уж об этом позабочусь. И, если ты ослушаешься меня и вернёшься ко двору… - вместо продолжения она крепко стиснула челюсти. Елизавета хорошо знала это выражение лица: часто видела его у Марии, ещё чаще – у отца, а иногда теперь и в зеркале. Оно означало непреклонную решимость и уверенность в своих словах. Сейчас оно означало, что в сердце королевы Марии Тюдор не осталось ни грана нежности к младшей сестре. Принцесса склонилась, повинуясь. Не дожидаясь, пока Елизавета покинет тронный зал, королева быстро пересекла комнату и тяжело уселась на трон, вцепившись пальцами в подлокотники. Елизавета же тихо вышла и едва сдержалась, чтобы не привалиться к стене за дверями тронного зала, ища мгновения отдохновения на глазах у любителей посплетничать. Но всё же ей удалось сохранить горделивую осанку и почти равнодушное выражение лица. Не следовало никому знать, что следующая встреча для одной из сестёр будет означать смерть. Не следовало никому знать, как это больно, когда любовь перерождается в ненависть.