Если

Первое, что делает девчонка, — плюет ему в лицо. Вот так вот. Вот тебе и «красивая, изящная» и что еще там нагородил Оуян Цзычжэнь. И вовсе она не была слепой. Слепые так метко не плюются. — Она жуткая, — говорит Цзинъи, — давайте бросим ее здесь. А она плюет ему в лицо. Ну кто из девчонок так делает вообще? И почему-то даже избалованная юная госпожа принимает ее сторону, отказавшись просто сделать вид, что они ее не находили. А-Цин не заклинатель, и, по всей видимости, им ей никогда не стать. Тем не менее каждый раз, когда адепты оказываются в Гусу, она каким-то образом тут же находит их. — Они опять назвали меня уродиноооой!! — ноет она, заливаясь слезами и тыча пальцем в местную ребятню. И Цзинъи знает, что ей просто в очередной раз что-то понадобилось. Неужели это не очевидно? «Видимо, нет...» — досадливо думает он, когда даже учитель Вэй соглашается купить ей сладости, (на деньги Ханьгуан-Цзюня, естественно) чтобы поднять настроение. Однажды, поддавшись уговорам Сычжуя, который все еще продолжал считать, что им непременно нужно помириться, он приносит девчонке конфет. Это простые леденцы в обертке, стал бы он тратиться на что-то большее. — О... — на мгновение ее лицо становится каким-то странным. — Надеюсь, это не попытка меня отравить, — фыркает А-Цин, забирая конфеты из его рук. И сразу же скрывается за дверью небольшого домика, который ей выделили сердобольные горожане. Цзинъи замирает на пороге, уставившись в закрывшуюся перед его носом дверь, пока не соображает, что его даже не поблагодарили. Преисполненный обидой он без стука и приглашения заходит внутрь, чтобы высказать этой девчонке все, что он о ней думает. Но комната оказывается пустой. Точнее, так ему кажется на первый взгляд. А-Цин сидит в углу, наклонившись так низко, что Цзинъи видно лишь ее дрожащие плечи. — Ты... чего? — растерянно спрашивает он. Впервые за все время он видит ее такой. Обычно она ревет в полный голос, не сдерживаясь. Но сейчас плачет совершенно беззвучно. — Я скучаю по Даочжану... — А-Цин всхлипывает, размазывая слезы по лицу. Это делает ее еще более некрасивой, чем обычно. А еще хрупкой и уязвимой. Цзинъи неуютно от этого. А-Цин не должна быть такой. А-Цин должна быть грубой, шумной и наглой. И реветь только тогда, когда ей это выгодно. Потому что, когда она вот такая вот, он совершенно не знает, что нужно делать. — Пойдем, — говорит Цзинъи, когда всхлипывания затихают. — Куда? — гнусаво спрашивает девочка, подняв на него свои жуткие белесые глаза. — Изобьем тех, кто называет тебя уродиной. И вовсе она не симпатичная, когда вдруг начинает смеяться, протягивая ему руку. И он совсем не краснеет, когда берется за нее. И уж, конечно же, они не выходят из комнаты вместе, держась за руки, прежде чем резко разжимают их. А за драку его в тот день наказывают. Но ведь правилами запрещено врать, разве нет?