Спасибо

В тот год осень пришла ещё в августе. Солнце раньше срока ушло на покой, укрылось дождевыми тучами, а если и выглядывало, то нехотя, под самый вечер. Тёплый персиковый свет красил в спокойные тона выбеленные бока церквушки, подсвечивал витражи так, что разноцветные солнечные зайчики расползались пятнами по иконам. Можно было смотреть, не отрываясь, что и делал Вениамин Южин, сидя прямо на полу. Сейчас, как и всегда, прихожан не было. Они появлялись точно по расписанию, когда пригородный поезд прибывал на станцию неподалёку. За несколько минут слышался пронзительный свист, потом начинала мелко трястись земля. Вениамин тогда поднимался, одёргивал рясу и занимал своё место за прилавком. Там в ряд лежали свечи, крестики и карманные иконки. Денег на содержание церкви на отшибе выделяли мало, а одними молитвами сыт не будешь. Матушка Вениамина долго не прожила. Спустя три месяца после всех событий, произошедших с её единственным сыном, она слегла с инсультом и отдала Богу душу. Пришлось Южину выживать самостоятельно. Содержать квартиру было сложно, проще было её продать, что он и сделал, но вырученные деньги не проел, а сохранил. Пошёл по церквям просить работы, но взять его к себе согласился только дряхлый батюшка, что служил в полуразвалившийся церкви на самом краю города. Там же Вениамин и провёл следующие три года, а после стал полноправным хозяином крохотной церквушки и такой же маленькой паствы. Каждого знал Южин в лицо, в душу, особенно трёх. Была у него женщина, Мария, тощая, измождённая. Одна тянула на себе сыновей-погодок и стареньких родителей. Каждый день она уезжала в другой город, чтобы заботиться о чужом ребёнке. Платили хорошо, но на одну зарплату впятером не проживёшь, еле сводили они концы с концами. Мария, однако, каждое раннее утро и поздний вечер приходила, ставила одну толстую свечку и тихо молилась, а потом уходила, не дожидаясь, пока догорит фитиль. Был ещё Артур, высохший мужчина лет сорока с густыми бровями и уголками губ, скорбно опущенными вниз. Он заботился о своей престарелой матери-немке, жили они в хибаре, а в город он каждый день мотался на заработки, перебиваясь шабашками. Он иногда разговаривал с Вениамином, но это, скорее, было монологом. Когда Артур выходил из церкви, то цеплял на лицо улыбку, чтобы мать не видела, как он мучается. Сонечка забегала порой несколько раз на дню, с размазанной по лицу тушью, иногда с синяками на лице. Еле передвигая ноги, словно кошка, которой отрезали хвост, она ставила свечку, прислонялась губами к иконе, что-то шептала в исступлении. Сонечка не ездила в другой город, денег на билет у неё бы всё равно не нашлось, на свечку она наскребала. Вениамин давно это приметил, поэтому и стал покупать в ларьке возле станции батон хлеба и коробочку молока. Из-за этой коробочки и состоялась встреча, которую долго Вениамин не мог забыть, которая всколыхнула в его душе нечто. Как будто волна, подгоняемая подземными толчками, вспенилась, встала стеной, да так и застыла. В тот день Южин засмотрелся на витражи, поэтому к ларьку пришёл, когда поезд уже стоял на станции. Люди с сумками переругивались, толкались, стремясь как можно скорее покинуть толкучку, вздохнуть, наконец, спокойно. Вениамин облокотился на обклеенную листовками разной степени свежести стену ларька, сложил руки на впалом животе. Продавщица, которая обычно не покидала своё рабочее место в виде скрипучей табуретки, теперь куда-то подевалась, и Южин чувствовал себя дураком. Он думал о том, что не запер двери церкви, и теперь его паства может зайти внутрь и не обнаружить батюшку. Хуже того, могут забраться нечистые на руку люди. Пусть особенно и красть нечего, но всё, что не прикручено, непременно вынесут. Южин нервно огляделся по сторонам. Толпа уже схлынула, на станции появились новые люди, но, видимо, с поездом случилась какая-то беда. Он всё ещё стоял, не давая гудок, а возле первого вагона беспокойно метались машинист и первый помощник. Вениамин посмотрел в другую сторону. В открытые двери впрыгивали молодые люди с большими рюкзаками. Парни громко смеялись, девчонки хихикали. Вениамин догадывался, что это были студенты из ближайшего вуза. Они отправлялись на выходные к родным. Южин часто наблюдал за ними, счастливыми, юными. Они были примерно одного с Вениамином возраста, но он чувствовал себя рядом с ними стариком. Он смотрел на их улыбающиеся лица и глаза начинало жечь. Отвернул голову, чтобы не остаться слепым и тут… Дрожь пронзила всё его тело. По станции, прихрамывая на одну ногу, шёл невысокий молодой человек. В руках он нёс увесистый чемодан, за плечи его держался объёмный рюкзак. Светлые волосы золотились в закатных лучах, заячье лицо озаряла улыбка. Глаза беспрестанно метались то вперёд, на дорогу, то на спутницу. Прехорошенькая, низенькая и лёгкая, за счёт свободного платья, молоденькая женщина семенила рядом с хромым. Свой тугой круглый живот она поддерживала двумя руками. Вениамин застыл, тяжело сглотнул. Ноги его как будто приросла к асфальту, он попытался оторвать бетонные ступни от земли. Мигом исчезли из головы переживания о незапертой двери, о брошенной пастве. Напрягшись всем телом, прилагая титанические усилия, только чтобы не упасть, Южин только мог хрипеть горлом, а произнести не мог и слова. Григорий сам его заметил, остановился, да так резко, что по инерции его спутница сделала ещё несколько шагов вперёд. Рыжее солнце вспыхнуло ярче, когда Гриша улыбнулся ещё шире. Он поставил чемодан на землю, раскрыл руки для объятий. — Здравствуй, Веня! Ты какими судьбами здесь? Тень страха не омрачила встречи. Пусть раньше Южин и был для Гриши Богом и Дьяволом в одном лице, теперь, спустя три года, всё улеглось. Год Григорий не мог прийти в себя, мучился, хотел уже было в петлю залезть. Хорошо, что вовремя за ум взялся, пошёл к доктору. Ничего особенного не было, просто высказал всё, что на душе было, ему и полегчало, но всё же выписанные врачом таблетки Гриша добросовестно пил. Принялся учиться прилежно, вспомнил всё-таки, что в институт поступил, значит, стоит чего-то. Потом, когда махнул рукой на личный фронт, на горизонте появилась Майя. Конечно, стоять с расставленными в разные стороны руками, было неудобно. Гриша смутился, скосил глаза и несколько раз моргнул жене. Майя понятливо подошла ближе, прижалась к мужу. — Вот, познакомься, — Григорий обнял жену, — семья моя. Майя и сынок. Или дочурка, пока не знаем. Специально врачей попросили не говорить, пусть сюрприз будет… Гриша замолчал, посмотрел на Южина. В памяти встали картины далекого прошлого. Эти губы он целовал, к этим рукам прижимался. Где-то это всё теперь? — И раньше бы тебя найти, да ты так спрятался… — рассеянно почесал Григорий затылок. Последние пассажирки запрыгивали в вагоны. Состав дал пронзительный гудок, потом сразу второй. Поломку устранили, поэтому машинист торопился как можно скорее погнать поезд вперёд. Майя встрепенулась, засуетилась. — Гриш, скорее! Опоздаем! Он рассеянно закивал, метнулся к дверям, помог Майе забраться в вагон. Потом в несколько шагов преодолел расстояние до чемодана, схватил его за потёртую ручку. — Я тебя хотел найти, — затараторил Гриша, поднимая свою ношу, смотря Южину прямо в глаза. — Всё хотел сказать тебе… Поезд дал третий гудок. В нём потонули слова Григория, вскрик Майи. С невиданной для хромого прытью, но припадая на одну ногу, Зайцев бросился к закрывающимся дверям и оказался в тамбуре. Шлёпнул чемодан на пол, забежал в вагон, рванул ручку на форточке. Последние лучи заходящего солнца на секунду ослепили его, но Григорий выцепил взглядом непонимающее лицо Южина. Столько всего Григорий хотел ему сказать! И то, что стыдится, что всё так вышло. И то, что хотел бы дружить с Южиным, наладить с ним контакт, потому что всё-таки было между ними нечто, что просто так не вычеркнешь из жизни, не забудешь. Но разве всё это успеешь сказать за такой короткий срок? Поэтому Григорий выбрал то слово, которое передаст всё то, что он хотел выразить. — Спасибо! — во всю мощь лёгких завопил Гриша. — Я хотел сказать тебе спасибо! Ве-е-ня! Спа-а-си-и-бо-о! Колёса выбивали ритм всё чётче и чётче. Состав удалялся, пока не превратился в крохотную точку, а после совсем исчез.