Леволин

Нагретый полуденным солнцем бок леволина кажется лучшим ложем на свете и Солонго, откинувшись на него обнажённой спиной, блаженно закрывает глаза. Вот так — замереть, застыть, слиться с тем, кого носила на руках златоглазым детёнышем, только отнятым от полной молока матери. Замедлить своё дыхание, сравнять ритмы сердец. Солонго — это леволин, леволин — это Солонго. Изумрудная чешуя под загорелой кожей рук знакома до последнего скола, мерное движение перевитой мышцами сильной спины привычный ритм жизни. Со своим прекрасным Var Солонго не боится ничего на свете. Нагой пройти сквозь полный тяжёлого летнего марева лес, бедром касаясь бредущего рядом зверя. Устроиться в кольце мощного хвоста, разметав водопад тёмных кудрей по прочной, блестящей от озёрной воды коже. Закрыть глаза, погружаясь в транс ровного дыхания Var. Нет никого верней леволина, с молоком матери впитавшего преданность ласке единственных рук. Var почует чужого раньше, чем его молодая хозяйка успеет сделать вдох. Треск сломанной веточки под сапогом renaigse леволин встречает утробным, предупреждающим рычанием. Солонго открывает холодные, спокойные глаза в тот же миг, вскакивая на ноги единым слитным прыжком — ни единого намёка на стыд своей наготы. Ни единого, — только хлестнуло по плечам витыми прядями да заплясали вокруг запястий ледяные голубые искры. «Не подходи, чужак». Молчаливая угроза. — Я не хотел! — заполошный вскрик и вскинутые в жесте мира ладони не убеждают Var, но тот повинуется хозяйской руке, опустившейся на загривок, и лишь рокочет, не моргая и не сводя золота взгляда с бледнолицого renaigse. — Не хотел «что»? — с гортанным акцентом кратко выплёвывает Солонго, однако уверенно одёргивая леволина. «Ко мне, Var!» — Ничего, — как-то потерянно оправдывается юноша, не сводя удивительно светлых глаз с лица Солонго — ни единого неверного взгляда вниз по гибкому телу. Лишь быстро розовеющие скулы выдают неловкость от сложившейся ситуации, а, быть может, просто страх. Солонго не привыкла различать эмоции по столь светлой коже, готовой окрасится от любого волнения жаркой крови. Вызолоченное палящими лучами Ти-Фради лицо doneigada трогает лёгкая улыбка, в которой блещет лишь тень мнимого превосходства. Словно говорит — вот она я, нагая пред тобой, а скажешь ли по мне, владеет ли сердцем страх? — Леса Ти-Фради опасны и полны существ, способных оберегать своё, — хмыкает, лаская ладонью лобастую голову Var. — И своих. Вытащишь нож — разорву глотку. — Ты… ты хотела сказать, он разорвёт? — Нет, я, — обнажая в усмешке крепкие зубы. Пару мгновений Солонго скалится, смотря прямо в глаза /мальчишки/, а потом заливисто хохочет, сгибаясь пополам, от чего леволин беспокойно переминается с лапы на лапу и придерживает подругу хвостом. Упадёт ещё, сумасшедшая, как он на глаза mal покажется? — Правда, поверил? — Солонго улыбается светло и солнечно. — Нет, ну правда поверил? Ой, не могу… От звонкого смеха doneigada чужак тоже невольно улыбается, неловко взъерошивая соломенно-светлые волосы. Золотые глаза леволина смотрят пристально и строго, так что Солонго небрежно хлопает друга по мощной шее — «хватит, тихо, безопасность». Var не верит или… Солонго вдруг понимает, шутливо толкая морду леволина бедром. — Ну не ревнуй, глупый, не ревнуй! — и снова хохочет, смотря на renegaise из-под опущенных век. — У чужака есть имя? — Константин, — он улыбается, и Солонго кажется, что мир остановился, прежде чем её предательски дрогнувший голос рвано выдохнул эхом: — Кон-стан-тин? Время запнулось, круг циклов En on míl frichtamen пошёл трещинами. Doneigada протянула Константину узкую ладонь и солнечное золото встретилось с белым мрамором. — Солонго. Меня зовут Солонго.