Синдром Забитого Оленя

1.       Знойная блондинка, поставив блестящую от масла ногу, улыбается своими алыми губами, не обращая внимания, что вот-вот упадёт с пивной бочки, из которой двусмысленно брызнет пена, обязательно попав на обладательницу тонких щиколоток и треугольного бюста. Ричи безэмоционально и тупо смотрит на неё и пытается прикинуть, сколько постояльцев этого номера дрочили на эту глянцевую сеньориту. А в других номерах тоже висят календари с пинапом, или там какие-нибудь милые котики и собачки? Собачки.       Ричи пытается сморгнуть образ померанца за дверью «Совсем не страшно». Из накатывающей волны флэшбеков вытаскивает звонок агента. — Рич, это Энди, — раздаётся в трубке, как только Тозиер проводит пальцем по дисплею. — Да я вроде не забыл имя своего агента, — ответ на автомате. — Менеджера, — с некоторым укором поправляет Энди. — Если ты о материале, он не пишется, ты же знаешь, я прогорел, — выпаливает Ричи и, запустив пальцы под очки, потирает переносицу, зажмурившись. — Вообще-то тут тебя на открытии салона автомобилей видеть хотят в качестве ведущего.       Ричи фыркает, закатывая глаза. Конечно, деньги нужны хотя бы для того, чтобы тупо не умереть в случае, когда чипсы, злаковые батончики, мюсли и кофе закончатся. Стэндапы не пишутся, поэтому, пока популярность ещё не покинула его, надо зарабатывать хоть на чём-то, сверкая своей уставшей рожей. Энди знает, как обстоят дела, поэтому, не дождавшись согласия Ричи, выдаёт: — Двадцать шестого в полдень надо быть уже в Бронксе между Седьмой и Третьей, там тебя заберёт, — слышится шебуршение: наверное, пытается удержать трубку между ухом и плечом, — Гэвин… Гэвин, просто Гэвин. Он проводит до конечного адреса, чтобы ты не блукал. — Я знаю Бронкс, — только и отвечает Ричи, плямкнув то ли от возмущения, то ли от лени. — Хорошо, тогда даю им согласие и держу тебя на связи.       В ответ равнодушно мычат. — Ты как вообще? — после молчания в несколько десяток секунд спрашивает агент. — Жив, здоров, любимый цвет — оранжевый, — на одной ноте басит Тозиер.       Энди хочет сказать что-то подбадривающее и заметить, что чувство юмора никуда не делось, но не решается и выдавливает: «Хорошо, дай знать, если что надо». Рич бросает вялое «пока» и просто даёт телефону упасть, куда того подтолкнут случай и гравитация.       Очень хочется вот так просто упасть, как гаджет, и проваляться, пока не разрядишься полностью. Хотя сколько там процентов осталось? Тридцать пять? Сорок? Достаточно для того, чтобы пойти и разогреть томатный суп, который передала Беверли пару дней назад, когда узнала, что Ричи в Нью-Йорке проездом. Мужчина сползает с кровати и, наплевав на холодный паркет, шлёпает босыми ногами к ещё больше прохладной кухонной плитке. Эдди сейчас отчитал бы его и заставил надеть шерстяные носки. В такую холодину, Ричи? Ещё не затопили, а ты хочешь заболеть, чтобы ещё и в холодрыгу лечиться? А в холодину лечиться сложнее.       Ричи захлопывает холодильник, чтобы вернуться к дивану, поставить телефон на зарядку и включить на всю поднимающую настроение «Oh, Pretty Woman». Брюнет давно ещё, где-то лет в четырнадцать поймал себя на мысли, что музыка, под которую хочется танцевать, волшебным образом отгоняет ненужные мысли, потому что мозг реагирует на бит, подавая телу сигнал о движении: некогда хандрить, когда Роджер Тейлор отбивает такой простой, но цепляющий ритм в «Another One Bites the Dust». Вот и сейчас Тозиер даже шагает под вступление «Прекрасной женщины». Не то чтобы у него настроение сразу поднялось, шутки захотелось писать и птички вылетели из задницы с плакатом «Депрессия окончена, педик!», но, когда пространство заполняют танцевальные ритмы, а не суицидальные мысли, так определённо легче передвигаться и даже у еды появляется вкус.       Комик достаёт из мини-холодильника контейнер с оранжево-красной жижей, переливает её всю в кастрюлю и ставит на плиту, которую зажигает не с первого раза, зато под ритм, который задаёт Рой Орбисон. Где-то в шкафчике был хлеб, но Ричи его не находит и, хлопая дверцами на сильную долю, достаёт ложку и танцует с ней. Вяло, не в полную силу, а насколько хватает страдающему и безразличному телу, осунувшемуся за этот год до покупки новых костюмов для выступлений. Пока Ричи кружится и обивает пятки о ледяную плитку, суп закипает и чуть не сбегает. Тозиер бросается к нему, открывая крышку во избежание залитой ужином печки, суп хлюпает, пузырится и один пузырь лопается прямо перед носом Ричи, забрызгивая ему очки горячей красной жидкостью. От неожиданности он упускает столовый прибор на пол, пятится назад и натыкается на спинку стула, задевая лопатками выпирающие деревяшки. Почти проткнуло. Его дыхание учащается, по голове будто ударили клюшкой для гольфа. По линзе стекает красная жидкость, вязко и тепло капая на майку. Ричи моргает раз. Перед его носом торчит изогнутый рог, проткнувший грудину Эдди. Ричи моргает два. Суп шипит, пытаясь залить конфорку. Ричи моргает три. Четыре. Смотрит, как его ужин затапливает плиту, и ничего не может поделать. Его пригвоздили, одели на спинку стула. Он хочет подняться и выключить суп, но над ним нависает Эдди, у которого изо рта паутиной разлетается по воздуху кровь, и он жалобно, как обиженный ребёнок, ищущий поддержки и защищённости, зовёт: «Ричи…»       Тозиер приходит в себя, когда сидит на стуле и его хлещет по щекам Беверли.       Возле Ричи сетуют какие-то мужики, в стороне стоят Беверли и ещё какой-то тип, которого Тозиер, кажется, где-то видел, а сам балабол в это время лежит на чёрных плитах, оглушённый взрывом гигантского красного шара. Вот он вроде во сне и смотрит со стороны на то, как какие-то люди копошатся, достают что-то из своих чемоданчиков, Беверли морщит лоб и прикрывает рот изящной рукой (только бы не расплакалась), а у мужчины, который стоит рядом с ней, свитер в дебильный ромбик. — Ричи, если ты сейчас не придёшь в себя, они заберут тебя, ты слышишь? — это говорит Беверли, пытаясь подойти к другу ближе, но ей препятствует бригада «скорой».       Ричи пытается что-то ответить, но он заваливается на бок в слоу мо, как динозавры, которых показывают по Энимал Плэнет. 2.       Ричи двенадцать, он сидит на скамейке в парке с видом на водонапорную башню и болтает ногами. Тишину разбавляют пение птиц, лёгкий ветерок в макушках деревьев и слабое чирканье ручки. Это Стэнли сидит рядом и делает какие-то заметки в своём «птичьем» альбоме. Ричи смотрит на друга, прищурив левый глаз от зенитного солнца. — Спасибо, что пошёл со мной, — говорит Стэн, не отрываясь от рисования. — Ну, а куда бы я делся, — фыркает Тозиер, и Уриса это немного напрягает. Наверное, надо вести себя потише.       Они снова молчат, и Ричи опускает глаза на чужие начищенные блестящие тёмно-коричневые ботиночки. Будто Стэн сейчас возьмёт свой портфельчик, учтиво кивнёт и пойдёт на работу. — Как там Эдди? — спрашивает Стэнли, не отвлекаясь от дела. — Да… ну… э… — кашель в кулак, — нормально, — поправляет очки и решается посмотреть на друга. — А почему ты не с ним? — всё также спокойно продолжает мальчик. — В смысле… ну Эдди сейчас с мамой, они там какие-то дельные дела делают… — ладошки покрываются холодным липким потом. — Да? А я вроде видел, как он умирает.       Тозиера ударяют по лицу рукой покойника. Балабол проглатывает язык. — Грустно, что ты не помог ему. Хотя чего мне ожидать. Ты и мне не помог.       Ричи открывает и закрывает рот в попытках что-то сказать, но он рыба, которую выбросило на берег. — Хреново жизнь у тебя складывается, Тозиер. Кажется, ты всё просрал, — Стэн хмыкает и не отвлекается от рисования в альбоме.       Ричи бросает взгляд на страницы и видит в них не изображения птиц, а голову Стэнли, из которой выросли противные паучьи лапы, а на другом развороте — Эдди, у которого изо рта течёт что-то вязкое и чёрное.       Ричи просыпается, хватая ртом воздух. Его простыни смятые, а футболка влажная и прилипла к спине. Ноги ледяные, но под одеялом жарко. За окном раскатывается гром и деревья воют под тяжестью ветра.       Вестибулярный аппарат даёт о себе знать, когда мужчина пытается встать, но не узнаёт привычного расположения комнаты. Где он? Ещё один сон? Вторая попытка подняться, и в комнату призраком влетает Беверли в шёлковой ночнушке и длинном халате из этого же материала. — Ричи, дорогой, тебе лучше прилечь, — она мягко кладёт руку ему на грудь, а другой слегка сжимает его ладонь, как на школьном Зимнем балу в 93-м. — Ты у нас дома, мы забрали тебя из отеля, — отвечает на вопрос, застывший в его глазах. — Поспи, дорогой, поспи, это всего лишь сон, — женщина гладит друга по груди и укладывает в постель.       Ричи послушно ложится, и Беверли, не отпуская его руки, начинает петь едва слышно: «Какое-то время со мной всё было хорошо, Какое-то время я был способен улыбаться…». Едва влажный затылок касается подушки, как раздаются скулёж и хныканье, и Бев заботливо гладя его по голове, говорит, чтобы он не стеснялся плакать. Через некоторое время в комнату заходит помятый сонный Бен со стаканом воды и таблеткой. 3.       Ричи едет в такси, потому что Хэнскомы запретили ему садиться за руль, а сами подвезти не могут — какие-то дела по работе. Тозиер протирает лбом стекло, бесцветно глядит на меняющийся за окном пейзаж и слабо сжимает очки, которые в последнее время носит всё меньше и меньше. Линзы он так и не полюбил, а в текущем состоянии даже и думать о них бесполезно: не хватало ещё, чтобы хирургическим путём их доставали, потому что Ричи бы не позаботился их снять на ночь. Ему вообще на всё наплевать сейчас. Он, конечно, попытается нацепить маску балагура на открытии салона, но сомнения обвивают шею тёплыми щупальцами и заползают в уши, создавая в голове давление и звон. Энди волнуется больше Тозиера, суетится как курочка-наседка и даже приезжает в Бронкс проконтролировать выступление.       Облака начинают затягивать небо, когда комик выходит из такси на пересечении Седьмой и Третьей улиц, где его ждёт с табличкой «Ричи Тозиер» невысокий мужчина в костюме, который ему ну очень не к заплывшему рыхлому лицу. — Кевин? — уточняет Рич. — Гэвин, — поправляет мужчина и жмёт протянутую руку. — До начала пятнадцать минут, мы успеваем.       Ещё бы они не успевали. Если это то стеклянное здание через дорогу, то Ричи ещё успеет семь раз покурить, два раза блевануть и один раз пройтись по тексту. Но Тозиер не в настроении последний год, поэтому за четверть часа успевает только три раза пройтись по сценарию, который на деле проще пареной репы и даже импровизации не требует. Но вы попробуйте это объяснить его головным шестерёнкам, которые отдали в ремонт после прочтения письма Стэнли, но так за них никто и не взялся.       Ричи выходит покурить к запасному выходу и больше всего хочет, чтобы ему составили компанию, но надеется, чтобы в курилке никого не было. Он правда пытается отвлечься, правда. Тем более сейчас не время для хандры, иначе сорвётся к чертям открытие этого грёбаного салона китайских автомобилей. Отложив на вечер горевания об умерших близких людях, одиночестве и никчёмности, Тозиер выбрасывает щелчком окурок, бьёт себя по щекам несколько раз и с готовностью боксёра направляется обратно в здание. Уж что-что, а быть готовым к публичным выступлениям его научила жизнь, и в этот раз точно ничто не помешает. По крайней мере, это не стендап, где можно встретить хеклера: на открытии чего-то солидного гости в дорогих костюмах не кричат из зала, что мужик на сцене ссыкло и отстой.       Фоновая музыка в зале эхом отражается на стенах всего первого этажа, и до ушей комика доходят обрывки «Running Scared». Очень вовремя. — Готов? — из гримёрки выворачивает Энди, поправляя чёрные жёсткие волосы одним движением прямой ладони. — Да, — Тозиер решительно идёт через коридор с жёлтой подсветкой. — Текст? — агент равняется на его шаг. — Тебе в логическом порядке или на французском?       Энди ничего не говорит о настрое Ричи, чтобы лишний раз не спровоцировать его. Оба играют в «Всё хорошо, Энди, я не страдаю ПТСР и не рыдаю по ночам в подушку». — Бурбон и жвачка или виски и мятные леденцы? — предлагает Энди. — А есть разница?       Энди подаёт руками какой-то знак миловидной девушке с гарнитурой в ухе, и она, коротко кивнув и прижав папку к груди, уходит из кадра.       Из-за угла показывается Гэвин, крутит указательным пальцем вокруг невидимой оси — сматывайте удочки — и прячется обратно. Девушка возвращается то ли с бурбоном, то ли с виски, но точно с мятными леденцами. Ричи закидывается одним и вторым и, резко выдохнув четыре раза подряд, выходит на сымпровизированную сцену под фанфары и сдержанные аплодисменты.       Энди рад. Искренне рад, что однажды встретил Тозиера в одном пабе, куда зашёл после тяжёлого дня, услышал его попытки в шутки на маленькой сцене, рассмотрел внешние данные (такой фрик, но такой обаяшка), оценил мимику, способность пародирования и предложил ему раскрутиться. Конечно, сначала всё шло нормально, но потом появились авторы, которые убедили Тозиера, что страдать над текстом ему не придётся, а из домашки будет только выучивание шуток и подача их как своих собственных историй. Да, Ричи мог иногда что-то подкинуть, но в основном работала команда из трёх человек, которые лучше понимали, что надо подавать зрителям вечером тяжёлого рабочего дня. Унизительно? Вполне. Прибыльно? Ещё как.       Ричи входит в раж, и вот на сцене уже не тот депрессивный мужик, который вывалился из такси полчаса назад, а Ричи Мать-Его-Балабол Тозиер, от энергетики которого в восторге вся публика. Ричи заканчивает увлечённо рассказывать что-то о своей красной пташке, объявляет готовящуюся выйти акробатку, делает шаг в сторону и попадает в зону слепящих прожекторов. Микрофон падает из рук, оглушив всех своим жалобным писком, сам Тозиер рефлекторно зажмуривается, его бросает в сторону от ослепительного света, и он, будто оприходовал залпом бутылку чего-то высокоградусного, заваливается за кулисы, подхваченный Энди под руки. — Эй, всё хорошо, Ричи, всё хорошо.       Перед Тозиером маячат белые огни, кровь в ушах создаёт шум работающей махины. В голове перемешиваются детский смех, взрослый крик и чёрт знает что ещё. Он хочет проморгаться, хочет выйти из этого состояния, и ему помогают. Помогает невысокий темноволосый стриженный мужчина, который держит за руки и обеспокоенно всматривается своими большими карими глазами.       Сердце Ричарда отнюдь не Львиное, и он бросается тому на шею, захватив в плен цепкими объятиями. Тозиер дрожит всем телом то ли от слёз, то ли от радости, то ли от всего сразу. Он содрогается и содрогается, пытается унять эту боль, залечить собственную дыру в груди, но она кровит и кровит, не собираясь затягиваться. Грубые пальцы вдавливаются в коротко стриженный затылок и прижимают низкорослого человечка к беспокойному телу ещё сильнее. Ричи судорожно вздыхает, давится своими же мыслями, чувствами и словами, хочет что-то сказать, но получается только с третьей попытки: — П-прости, пожалуйста, прости, я… я так виноват. Я так виноват. Мне искренне жаль. Эдди, я т-такой дурак, господи, какой же я дура-ак…       Хватка становится сильнее, и его слабо, но обнимают в ответ. — Всё хорошо, Рич, всё хорошо… — его неловко хлопают по спине и хрипят куда-то в пуловер. — Энди. — Что? — Тозиер всхлипывает, но не отстраняется. — Я Энди, а не Эдди, — вибрирует в груди.       Ричи разжимает медвежьи объятия и осторожно отодвигает от себя человека, чтобы взглянуть на него. Большие оленьи глаза, вытянутый квадратный подбородок и бинт на щеке сменяются маленькими невыразительными глазами, округлым подбородком и здоровой щекой, когда Тозиер снимает очки и надевает их обратно. Перед ним стоит Энди, его агент, или как предпочитает сам Энди, менеджер. Ричи дёргается и мрачнеет. Слёзы высыхают, он утирает нос рукавом раздражающе-синего пиджака, плямкает сухими ртом, складки на лбу изображают максимальное недоумение, губы бросают невесомое «прости», и ватные ноги несут к выходу, по дороге склоняя туловище к стенам. Его по традиции тошнит через перила, рукав служит салфеткой уже дважды за семь минут. Тозиер кое-как спускается к проезжей части, оглушённый своими мыслями, ловит такси (не сразу) и едет к Хэнскомам. Он бы и выбрал какое-нибудь другое место, но сумка с бумажником остались в типа гримёрке (какие гримёрки в магазинах авто), поэтому спустя полдороги хватает ума достать телефон из кармана брюк, написать менеджеру о том, чтобы тот привёз вещи на адрес.       Найдя запасные ключи на наличнике — благо рост позволяет — Ричи открывает входную дверь, не помнит, захлопывает её или нет, и в прострации, как вернувшись с фронта, бредёт в ванную через полдома. По дороге разувается, оставляя один ботинок на белом ковре, а второй — в углу следующей комнаты, кладёт телефон на плитку, роняет пиджак мимо стула и забирается в ванную. С минуту сидит в углу, поджав ноги к подбородку, включает душ. Вода смывает с него будничную грязь, истерику и транс. Тозиер сидит так до тех пор, пока не коченеет от прилипшей мокрой одежды и пока солнце не умирает за горизонтом, оставляя на прощанье огненную полоску на бело-зелёном кафеле.       Телефон танцует на полу в третий раз, и Ричи наконец набирается сил ответить на звонок. — Бев? Я дома. Да, у вас. Не в порядке. Кажется… кажется, я готов обратиться за помощью.