11 минут

Куроо лыбится во все тридцать два и подставляет щеку для поцелуя. Смотрит украдкой на улыбающегося Дайчи и на задиристое сомнение в его глазах, выжидает, сильнее подставляет щеку, почти не по-человечески выгибая шею. Савамура закатывает глаза и смеется — сопротивляться так тяжело. Он едва успевает повернуть голову, как тут же губы Тетсуро врезаются в его собственные. Тот все еще улыбается, довольный украденным поцелуем, а Дайчи не сдерживается и смеется в голос. Вечно Куроо такой — придумает какую-то нежную глупую херню, а Савамуре потом подыгрывать. Но он не против, на самом деле, только за.       За окном на тротуар и крыши домов мягко стелется снег, поблескивая в свете фонарей, а в квартире и в объятиях друг друга тепло — будто внутри приятно потрескивает каминный огонь. Куроо полными легкими вдыхает запах недавно приготовленного Савамурой ужина и сгибает ногу, которая под весом лежащего на нем парня затекла и стала неприятно покалывать — будто телевизионный шум, только в мышцах. Дайчи поднимает с груди Тетсуро голову и сонными глазами смотрит в такие же сонные глаза напротив. Он едва заметно кивает, мысленно спрашивая, все ли хорошо, Тетсуро моргает, на секунду дольше обычного держа глаза закрытыми, и Дайчи ложится обратно.       Так странно и понятно одновременно: они настолько привыкли друг другу, что им на самом деле даже слова не нужны для общения. Что там эти ваши слова, ими любой разбрасываться может. А ты попробуй понять, что у человека на душе, по одному только взгляду или едва сведенным к переносице бровям и подрагивающим губам. И они понимают. Каждое касание, каждый взгляд, каждый вздох и каждая улыбка что-то значит, и они знают, что именно. Как щелочь и кислота — такие разные, но такие родные; нейтрализуют друг друга, сглаживают острые грани, вместе становятся чем-то большим, чем по отдельности. Не могут существовать друг без друга.       Волосы Куроо мягкие, а кожа ладоней немного грубая, когда он проводит пальцами по спине Дайчи. В темноте видно только бледно-зеленый свет электронных часов на стене и тонкую полоску света с улицы, просачивающуюся под шторами.       Их жизнь — настоящая идиллия. Они дожидаются друг друга, чтобы поужинать, всегда по очереди делают уборку и засыпают в крепких объятиях на случай, если монстр из-под кровати или из шкафа все-таки решит сожрать кого-то из них. Долго разговаривают перед сном, особенно когда сидят в ванне друг напротив друга, перебрасываются пеной, как дети, и громко смеются. Так громко, что соседи по трубам стучат, чтобы не шумели в два часа ночи. Но от этого становится только смешнее.       Дайчи позволяет себе дурачиться рядом с Куроо и быть самой несерьезной версией себя. Открыть бутылку пива зубами и выплюнуть крышку так, что она прилетит Тетсуро в лоб? Да запросто. И рисовать на спине Куроо огромные татуировки кислотного цвета маркерами — тоже легко. Остатки краски на коже потом смешно просвечивают через светлые обтягивающие футболки.       Дайчи часто помогает растирать суставы разогревающей мазью, потому что волейбольные тренировки в университете совершенно не жалеют Куроо. Савамура бы и сам пошел заниматься, но поврежденные еще во время старшей школы колени категорически против. Поэтому он питается рассказами Тетсуро о тренировках, крутых пасах и подачах, пока растирает больные голеностопы или накладывает на них фиксирующие повязки. Куроо горит спортом, отдается весь без остатка, а когда приходит домой, то из последних сил держит улыбку на лице — он же любит Дайчи, он не хочет жаловаться ему на сильную нагрузку или плохо получающиеся подачи в прыжке. Это совершенно не нужно. Но зато где-то глубоко внутри Тетсуро мечтает о том, чтобы ездить на соревнования и вообще всю свою жизнь связать с волейболом. Он считает, что ему это действительно нужно. Что ему это нужно больше всего на свете.       И Савамура никогда не признается, но сердце у него неприятно побаливает каждый раз, когда Куроо с искрами в глазах и дрожащим от эмоций голосом рассказывает об очередном тренировочном матче. Потому что Дайчи полностью его понимает, потому что Дайчи тоже хочет так. Хочет снова ощутить жжение на коже рук при приеме сильной подачи, снова хочет ударить по мячу ладонью со всей силой, которая в нем только есть. Он никогда не признается, но он все же немного завидует. Но любит все равно сильнее. Когда университетская команда начинает готовиться к межвузовским соревнованиям, Куроо все меньше времени проводит дома. Дайчи перестает ждать его на ужин и лениво пережевывает еду в полном одиночестве, изредка с музыкой или тупыми сериалами на фоне, чтобы создать иллюзию, что рядом с ним кто-то есть. Но даже когда Тетсуро возвращается с тренировок, он совершенно убитый и вымотанный. У него нет сил на то, чтобы, как раньше, полежать час в обнимку перед телеком, у него нет сил на то, чтобы посидеть за столом и поделиться тем, как прошел день. У него едва хватает сил на то, чтобы застирать форму, приготовить рюкзак на завтра и завалиться в кровать, слабым голосом крикнув «спокойной ночи».       «Хотя бы все еще обнимает во сне», — думает Савамура, утыкаясь носом в шею Тетсуро, вдыхая почти растворившийся в воздухе и постельном белье запах геля для душа с ментолом и закрывая глаза, чтобы этот день поскорее закончился и начался новый. Иногда по выходным они еще выпивают по баночке пива и глупо смеются, но взгляд Куроо больше не такой мягкий, и его смех будто даже изменился. Теперь какой-то тихий и короткий, который совершенно не хочется поддержать.       Куроо, конечно, чувствует, что их отношения меняются, но он настолько увлечен спортом, соревнованиями, командой, что думает, что это, наверное, не так уж и важно. Люди приходят и уходят каждый день, ты не знаешь, кто и как поступит с тобой завтра и что произойдет вот в следующую минуту, поэтому лучше вкладываться в себя, в свое будущее, чтобы потом, через пять, десять лет, не было жалко впустую потраченного на глупые романы времени. Куроо не парится, просто продолжает тренироваться на износ. Дайчи все так же слушает его разговоры, растирая по-зверски работающие суставы. И он копит в себе все свои чувства и эмоции, улыбается сквозь боль, не зная, как выплеснуть все, что есть у него на душе. Он чувствует, будто под кожей у него бесконечное штормящее море, которое никак не может успокоиться и только разыгрывается все сильнее и сильнее. Будто еще немного, еще пара капель, и все вырвется наружу, смывая абсолютно все на своем пути.       Дайчи не хочет, чтобы так получилось. Он двадцать четыре на семь думает о том, как поговорить с Куроо об их отношениях, о том, что они изменились, что они отдаляются друг от друга, что нужно искать способ спасти ситуацию. Потому что так не может продолжаться дальше. Потому что от этого становится хуже им обоим.       Неудачный момент. Куроо, слабо прихрамывающий на одну ногу, со злостью бросает спортивную сумку где-то в коридоре и падает на стул на кухне, роняя лицо на скрещенные руки. Не взяли в основной состав, потому что переусердствовал и повредил лодыжку. Ничего, думает он, это еще не конец. Просто нужно тренироваться еще усерднее, чтобы в следующий раз суставы точно выдержали эту нагрузку. Дайчи становится позади и начинает массировать плечи, кусая губы, с которых вот-вот должны слететь слова, которые он уже столько времени стремился закрыть в своей голове на сто гребанных замков. Тетсуро слушает мягкий голос Дайчи, которым он высказывает все, что накопилось, чувствует такие родные и теплые руки у себя на плечах, но вместе это так предательски, что он буквально ощущает горечь на языке, которая распространяется по всему телу. Он резко подрывается с места и почти не реагирует на больную ногу, на которую приходится основной его вес. Савамура смотрит на Куроо, стоящего с опущенной головой и сжимающего спинку стула до побелевших костяшек, и понимает, что ошибся. Очень сильно ошибся. Куроо хочет опрокинуть стул, стянуть скатерть со стола, разбить посуду, вдребезги, чтобы она разлетелась по всей кухне. Хочет, но не делает этого — что-то внутри все еще сдерживает его. Он срывается с места и несется в спальню, достает чемодан из-под кровати, задевая часы на прикроватном столике и роняя их на пол. Дайчи, едва успевающий за носящимся, словно ураган, Куроо, поднимает часы и ставит их на место. И стоит, не в силах пошевелиться, смотрит, как вещи одна за другой летят в раскрытый чемодан.       Дайчи не может понять, почему. Почему, почему, почему Куроо так с ним поступает? Почему они не могут сесть и спокойно обсудить? Без истерик, без резких движений. Без принятых на горячую руку решений и без опрометчивых поступков, о которых потом пожалеют они оба.       Потому что в жизни есть вещи важнее любви и отношений. Вот что отвечает Куроо, с легкостью застегивая свой чемодан. Он ловит себя на мысли, что все его вещи с легкостью уместились в чемодан, и это странно. Или он что-то забыл. Хотя даже если забыл, это не важно.       Мы расстаемся.       Врезается в сознание и застревает там намертво, как метко брошенный в доску для дартса дротик. Дайчи больше не может дышать, поперек горла застревают слова, которые он хочет сказать, но не может собрать во что-то единое. Куроо еще собирает что-то по всей комнате, а Савамура рвано дышит и раскрывает рот, как выброшенная на сушу и обреченная на смерть рыба.       Нет, не может быть. Куроо не может просто уйти и все закончить, он не может сделать это вот так. Они столько вместе пережили, у них все было так хорошо, это все не может закончиться таким образом. Это неправда, обман, иллюзия.       Дайчи проваливается куда-то глубоко в своем сознании, откуда возвращается, только услышав хлопок входной двери.       Ушел, действительно ушел.       Куроо не знает, куда ему идти. Выскочив на улицу и вдохнув прохладный вечерний воздух, он внезапно ощутил себя абсолютно потерянным, будто у него больше не было дома. Все, что ему нужно сделать, чтобы снова почувствовать себя счастливым — развернуться на сто восемьдесят, взбежать по лестнице, потому что лифт обычно едет мучительно долго, и постучать в дверь с нечеловеческим остервенением. Все, что ему нужно — признать, что он ошибся, вспылил, что так не должно быть, что они нужны друг другу. Но кипящие в нем гордость и злость убеждают в обратном, ослепляют, затуманивают разум. Тетсуро дрожащими руками набирает лучшего друга и не менее дрожащим голосом спрашивает, можно ли у него переночевать. Ну, или пожить немного. Ответ, конечно, положительный, и Куроо тяжелой походкой шагает в сторону автобусной остановки — транспорт ходит реже, чем днем, но он все еще успевает. Чемодан так и тянет руку к земле.       Дайчи тонет. В собственных мыслях, в отчаянии и осознании того, что он даже ничего не сделал, чтобы остановить Куроо. Просто не смог. В ушах глухая тишина, в груди что-то так неприятно ноет и тянет, губы дрожат, и в этот раз нет того, кто простым поцелуем заберет все самое плохое. В этот раз нет рядом того, кто обнимет, утыкаясь носом в плечо или игриво прикусывая за щеку, и скажет, что все будет хорошо. Потому что этот самый кто-то только что ушел, забрав все свои вещи, и от этого только хуже.       В голове становится пусто, прямо как в квартире, а холод простыней пробирает насквозь, едва Савамура касается подушки головой и понимает, что засыпать будет в одиночестве.       Наверное, так будет лучше. Дайчи желает только лучшего для Куроо, души в нем не чает, и если так в его жизни все сложится наилучшим образом, то Дайчи готов остаться лишь воспоминанием. Возможно, они созвонятся через время, чтобы Тетсуро все же забрал забытые вещи. Возможно, это шанс для Савамуры посвятить себе больше времени и, наконец, найти что-то по душе, что-то, с чем можно связать будущее. Работать по профессии — круто и престижно. Те, кому не повезло найти любимое занятие, по-доброму завидуют, друзья хвалят, услышав о премии или повышении, но легче от этого не становится. В игровом зале раз в неделю, с сеткой перед глазами и волейбольным мячом в руках легче тоже не становится. Дайчи рад, что у него есть хоть какая-то возможность играть, пусть и с любителями и совершенно не на том уровне, на каком он бы хотел, но он рад. Рад, когда черный кот дома вьется вокруг его ног и перед сном прыгает на кровать и сворачивается калачиком сбоку. От него тепло, и Савамура поддается неконтролируемому потоку воспоминаний о Куроо. С кем бы он ни встречался после их расставания, никто не был способен заполнить пустоту в сердце. Ощущение было, будто на открытый перелом наклеили бактерицидный пластырь. Все эти годы смелости не хватало написать ему первым; написать, позвонить, хоть одну весточку отправить. Он ведь первый ушел, он так решил, ему так лучше. Старая обида ныла, несмотря на все попытки Дайчи заткнуть ее. Все, происходящее с ним изо дня в день, переставало иметь смысл и теряло краски, мысли спутывались в клубок, как тот, который прилетает в ноги Савамуре, когда кот просит внимания от него.       Куроо был точно уверен, что так будет лучше. Все вокруг — родители, рекламы, сериалы, опыт друзей — говорит о том, что любовь — далеко не самое главное в жизни. Просто сейчас время такое — нужно заниматься саморазвитием и в первую очередь любить себя, а не кого-то другого. Нужно хорошо выучиться, получить работу, заниматься спортом, хорошо выглядеть — это престижно. А на то, что на душе кошки скребут, всем все равно.       Но волейбол он все же бросил. Непрекращающиеся боли в суставах дали о себе знать и поставили крест на карьере спортсмена, и Куроо осознал, что остался буквально ни с чем. Он еще никогда в жизни так сильно не скучал по кому-то. Каждый день ему везде мерещился Дайчи: в метро, в магазинах, в отражении зеркала, в дверном проеме. Все, что нужно было сделать, это извиниться.       Он устроился работать в музыкальный магазинчик и время от времени подрабатывал в интернете, как-то его даже позвали тренировать школьную команду по волейболу, но он отказался — просто не выдержал бы. Это он виноват в произошедшем, это он сделал им обоим больно, это он был причиной того, что у него сейчас сердце не на месте — вот что он думает, когда голова не забита вечеринками с друзьями, проблемами на работе и книжками по астрономии. Еще одна давняя мечта, которая теперь пылится в разваливающемся потрескавшемся ящике. Он снова и снова берет в руки телефон и открывает контакт Дайчи, и почему-то даже уверен, что его номер не поменялся — Савамура просто не тот тип людей, чтобы часто менять его.       В какой-то день пялится на цифры на экране дольше обычного. В голове что-то щелкает, и палец нажимает на кнопку вызова быстрее, чем он успевает это осознать. В наушниках уже слышны гудки, отступать некуда. Куроо просто надеется, что Дайчи не поднимет трубку, а потом можно сказать, что он случайно набрал. С кем не бывает?       Но Дайчи поднимает трубку. Конечно, он это делает.       У Тетсуро внутри все замирает, на секунду ему даже кажется, что он вот-вот упадет в обморок, и он думает, что лучше бы он провалился на месте, чем услышал его голос. Немного погрубевший со временем, но все такой же родной, от которого по грудной клетке растекается тепло и желание жить. Куроо неуверенно здоровается в ответ и моментально сглатывает; его собственный голос кажется ему чужим.       Дайчи не знает, что ему сказать или спросить. Опять этот оболтус сделал что-то первый, а теперь сиди и думай, что он на самом деле хочет. Но Савамура бы соврал, если бы сказал, что не рад звонку Куроо. Но даже так, он не сознается никому, что действительно хотел, чтобы Тетсуро сделал первый шаг.       Дайчи слышит тихое «прости» и забывает, как дышать. Он готов простить ему абсолютно все на свете, все косяки и ошибки, что угодно, лишь бы они попытались сейчас вернуть все на свои места.       И они возвращают. Болтают целый вечер о том, как провели годы друг без друга. Куроо ощущает укол ревности, когда Савамура рассказывает про своих бывших, и чувствует себя еще более живым — он уже и забыл, каково это. Разговор чувствуется каким-то нереальным, будто это вовсе не с ним происходит, будто он смотрит мелодраму по телеку, в которой главные герои наконец сошлись после череды препятствий, которые им подкинула жизнь. Тетсуро снова и снова тыкает в руку вилкой, чтобы убедиться, что он не спит. Дайчи нарезает по квартире круги, пару раз чуть не наступая на кота и в итоге относя его на кровать, чтобы тот зарылся в подушках и благополучно уснул после пары почесываний по животику. Он чувствует себя так, будто этого времени порознь вовсе не было, будто кто-то из них просто уехал на недельку к родителям и вот-вот вернется.       Вернется. Они вернутся друг к другу, встретятся в крохотной кофейне возле большого парка, коснуться друг друга. Сначала осторожно, боясь вспугнуть и снова сделать что-то не так после старых ошибок, а потом смелее, делясь теплом и давая негласное обещание, что теперь все будет по-другому. Все будет хорошо, без сгоряча брошенных фраз и резких решений, без криков и ссор; они уже взрослые люди и смогут решить свои конфликты по-взрослому.       Дайчи не верит в происходящее, когда садится за руль. Куроо всего в сорока минутах езды от него; в восьми песнях по радио или одиннадцати светофорах. Все чувства словно обострились, свет от фонарей ярче и звук проезжающих мимо машин громче. Савамура весь на иголках от нетерпения, постоянно смотрит на приложение навигатора и оставшееся до места назначения время. Он думает о том, что ему лучше заказать: мокко или латте, и о том, изменились ли вкусы Куроо. Пьет ли он так же кружку черного кофе с двумя ложками сахара по утрам? Засыпает ли, запутавшись в одеяле и подмяв под себя две-три подушки? Готовит ли ужин с громко играющей из колонки музыкой? Дайчи все это спросит у него, и про родителей спросит, и про волейбол, и поподробнее расспросит про работу. Он же снова увлекся астрономией, да? Про это тоже попросит рассказать. И вообще про что угодно, лишь бы слушать-слушать-слушать, ощущать присутствие Тетсуро рядом с собой.       Куроо, сам того не замечая, прихорашивается. Обращает на это внимание, только когда минут пять, стоя у зеркала, старается разгладить складочку на кофте. В итоге бросает эту идею и выдвигается в кофейню. Идти недалеко, и легкий ветер пробирается под джинсовку. Тетсуро хочет, чтобы этот ветер выгнал из головы все глупые и тревожные мысли, чтобы он забрал с собой не унимающуюся дрожь внутри, но у ветра, видимо, не получается, и он затихает, так ничто и не сделав. Бесполезный ветер, думает Куроо, только кожа мурашками покрылась.       В кофейне тепло и тихо, он снова наедине со своими мыслями. Зачем-то пришел на полчаса раньше, чем договаривались, но зато Куроо занимает маленький столик на двоих в углу кофейни возле большого окна, подсвеченного гирляндой со звездочками. Желтые пятнышки отражаются от стекла и дарят тепло внутри. Тетсуро думает, что скоро ему они не понадобятся — тепло внутри станет от одной только родной улыбки Дайчи. Он решает ничего пока не заказывать и просто ждет, бегая глазами по интерьеру помещения, рассматривая листья искусственных растений и гирлянды на других окнах.       Через какое-то время не выдерживает и звонит Савамуре — просто так, чтобы услышать его голос и узнать, когда он приедет. Дайчи говорит, что навигатор показывает одиннадцать минут, и весело сообщает, что обнимет Куроо так крепко, как только сможет, и плевать он хотел на всех, кто в это время их увидит. Тетсуро смеется в ответ и кладет трубку после короткого прощания, по привычке чуть не сказав «я люблю тебя». С Дайчи все вдруг снова стало таким привычным, но он одернул себя, думая, что еще не время. Вот пройдут эти одиннадцать минут, они обнимутся, и Куроо скажет, что любит, тихо, на ухо, чтобы никто кроме них двоих не услышал.       И эти одиннадцать минут проходят. А потом еще одиннадцать. И еще где-то двадцать. И Дайчи не появляется. Куроо не звонит снова, теряясь в догадках; неужели его сейчас бросили точно так же, как и он когда-то? Нет, по голосу Савамуры было ясно, что он говорил искренне, уж Тетсуро точно мог сказать, когда тот лгал или говорил правду. В груди нарастает волнение, неприятным комком завязываясь в горле, заставляя дышать чаще. Куроо не выдерживает и выбегает на улицу; может, хоть сейчас от ветра будет хоть какая-то польза? Но он снова лишь посылает очередную волну мурашек по коже и пробирается под одежду. Тетсуро пытается прикинуть, с какой стороны мог ехать Дайчи, но выходит не очень: он просто ничего не знает о его нынешней жизни. Наугад выбирает улицу на перекрестке и медленно шагает по ней. Медленно, потому что вдруг Савамура в пробку пропал или с машиной что-то случилось, и тогда он может идти оставшееся расстояние пешком и совершенно с другой стороны. Куроо оборачивается, но за спиной не видит никого, кроме девушки, вышедшей из кофейни.       Он звонит Дайчи, и механический женский голос сообщает, что абонент недоступен. Тупые тревожные мысли так и лезут в голову, и Куроо ничего не может с ними сделать. Он поддается панике, снова и снова набирает нужный контакт только для того, чтобы снова и снова слушать гудки и бездушный голос, который каждый раз оставляет на его сердце порез, словно остро заточенное лезвие. Что могло произойти? Да ничего такого. Или что угодно. Буквально что угодно на свете.       Тетсуро останавливается на следующем перекрестке и вглядывается в небольшую толпу людей. Они стоят вокруг двух машин, одна из которых перевернута, повсюду осколки стекла, темная вечерняя улица залита светом фонарей и красно-синим светом подъехавшей машины скорой помощи. Осознание медленно подкрадывается к разуму, и Куроо хлопает себя по лицу, не давая себе даже задуматься об этом — нет. Он подходит ближе, аккуратно расталкивает людей перед собой, а затем чувствует, как земля уходит из-под ног. Ему кажется, что стоящая рядом пожилая пара старается ухватить его за руку, чтобы он, падая, не ударился, но даже резкая боль в коленях не выводит его из ступора.       Он видит Дайчи. В перевернутой машине. С раной на лбу и безжизненным взглядом, направленным сквозь него. До него рукой подать, всего несколько метров, но тело не слушается. Да даже если бы слушалось, толку было бы ноль — он ничего не изменит. Не вернет годы, проведенные в глупой детской обиде, не вернет недосказанные слова и планы, которые они не успели осуществить. Не вернет возможность обнять, почувствовать тепло, сказать, что любит. Пустота в груди, которая была у него с момента их расставания, вдруг превратилась в чертову Марианскую впадину, на дне которой Черная дыра засасывала в себя абсолютно все, и самого Куроо в том числе.       Надо было тогда по телефону сказать, что любит. Или вместо «прости», когда случайно позвонил. Надо было позвонить раньше, вернуться через недельку, или через день, или не уходить вообще и развернуться еще тогда, стоя на улице с полупустым чемоданом, который так и тянул к земле. Надо было засунуть злость и гордость куда подальше, ведь Дайчи все это время был прав. Где этот волейбол сейчас? Эта мнимая успешность и престижность? Они могут вернуть Савамуру к жизни или, может быть, повернуть время вспять? Ничего они блять не могут.       И Куроо сидит на холодной земле, и все вокруг него будто в замедленной съемке; как Дайчи кладут на носилки и люди начинают расходиться, как к нему подходит полицейский и спрашивает что-то, как он сам отвечает что-то невнятное на автомате и как эвакуатор забирает разбитые машины. Слезы, стекающие по щекам, обжигают кожу; он бы душу продал за время, которого им не хватило. Хотя бы за эти гребанные одиннадцать минут.       Ему не хватило всего одиннадцати минут.