***
На руках у Мёрфи и Коннора были плетёные браслеты, закрывающие имена тех, с кем им предстояло найти своё счастье, и Рокко это раздражало. Он, как и любой мексиканец, не понимал этого стремления скрыть то, что должно, по его мнению, оставаться на виду. А вдруг кто-то знает цыпочку, имя которой написано у тебя на руке? – Не могу понять, в чём ваша проблема, – заплетающимся от выпитого языком промямлил Рокко. – Вы что, не хотите как можно скорее устроить свою жизнь? – А она уже устроена! – воскликнул Мёрфи и, поймав брата за плечо, смачно поцеловал его в щёку. Коннор отмахнулся от него и рассмеялся. – Ты допился, Мёрф! Твоя любвеобильность превысила норму – пора домой! Рокко хмыкнул и заказал себе ещё кружку эля. В конце концов, Макманусам было и правда хорошо вместе. Вот только он не знал, что поцелуй значил больше, чем простая шутка.***
В день своего шестнадцатилетия – день появления надписи на запястье – Мёрфи безумно волновался. Он бегал по дому и, то и дело поглядывая – не появилось ли? – восклицал: – А что, если это Анна? – Вы с Анной абсолютно разные. – Коннор, в отличие от брата, был абсолютно спокоен. – Не думаю, что тебе суждено быть её родственной душой... Мёрф! Мёрфи обернулся к Коннору и увидел, что тот потрясённо смотрит на свою руку. Смотреть на собственную сразу расхотелось, но Коннор вскинул голову, жестом подозвал его и взял за запястье, чтобы убедиться в реальности написанного. "Мёрфи Макманус" – на руке Коннора. "Коннор Макманус" – на руке Мёрфи. Вот же блядь...***
Татуировка на тыльной стороне ладони – как символ капитуляции перед судьбой. В тот же вечер, когда братья вернулись от тату-мастера, Мёрфи впервые поцеловал брата.***
Ночью, после расправы над Риколетти, когда отец ушёл в свой номер, Коннор сразу же забрался в постель к брату. – Подвинься, Мёрф. Может, тебе на диету сесть? – хохотнул он, и Мёрфи привычно огрызнулся: – Да пошёл ты, мудак. Коннор обнял брата за пояс и притянул к себе. Больше всего на свете ему сейчас хотелось уснуть, но вместо этого он поцеловал Мёрфи в плечо и прошептал: – Я люблю тебя. Мёрфи вздрогнул и завозился, поворачиваясь к брату лицом. Его глаза ошеломлённо поблёскивали в темноте. – Ты... Что? – Я люблю тебя, – повторил Коннор уже громче. – Мы никогда не говорили об этом... Так. Коннор понял, что имел в виду Мёрфи. Днём можно было говорить всё, что угодно, днём они были всего лишь братьями, и только ночью тайна связи толкала их друг к другу, позволяя насытиться любовью и лаской. Но днём они никогда не говорили о том, что происходило по ночам. И всё же сейчас, когда их руки пропахли порохом и оружейной смазкой, когда мафия покрывалась холодным потом при упоминании их имени, когда они уже ничего и никого не боялись... Коннору казалось правильным сказать это – ведь Мёрфи всегда был его продолжением, он чувствовал каждые вздох, жест, мысль брата как свои. Даже у близнецов не могло бы быть большей связи, чем у них. Коннор не мыслил мира, в котором нет Мёрфи. А это ли не любовь?.. – А я сказал. Спи, дурачок. Коннор чмокнул брата в кончик носа, как любил делать в детстве, и закрыл глаза. Но горячие губы требовательно смяли его собственные, и Коннор ответил на поцелуй так жарко и жадно, как – он знал – Мёрфи хотелось. – Я хочу спать, – с укором сказал он, глядя брату в глаза. – А я нет, – упрямо ответил Мёрфи и улыбнулся, – и теперь ты тоже. И, подминая Мёрфи под себя, Коннор знал – брату не нужно объяснять глубину своих чувств. Они всегда были единым целым.