Такие как Эдди

      Он смотрит на тех, кого когда-то счастлив был назвать друзьями, и не понимает сам себя.       Вот этим лузерам он был рад? Цеплялся за них?       Вот этой тощей кудряшке Сью от евреев пытался помочь?       Вот для этой унылой каланчи он пытался найти слова поддержки?       Шутил для них?       Выставлял себя клоуном, остро недолюбливая при этом клоунов?       А вот это что? Это тот мальчик, по которому он с ума сходил несколько лет подряд, на которого дрочить устал?       Ричи с прищуром окидывает оценивающим взглядом улыбающегося куда-то в сторону Эдди, и хмыкает сам себе под нос.       Ладно, мальчик — ничего, у него все еще, вернее, уже тогда, был отличный вкус. За эти несколько лет — подвытянулся, подкачался, ничего так, конфетка.       Видеть уехавшую самой первой Беверли Ричи действительно рад; толстяк Бен, следующий за ней по пятам, заставляет его цинично хохотнуть в своей голове — толстячок пытается быть под стать принцессе, и пока что — получается только вытянуться, но не схуднуть, из-за чего видок у парня комичный.       Майк и Билл, две каланчи их компании, изменились мало. Нет, выросли еще немного, заматерели, но особых перемен в лучшую сторону не случилось.       Ричи, которого город круто переменил, сделав из подслеповатого очкарика — светского хищника, ощущает, что это больше не его команда. Да, Беверли уже оценила несколько новых шуток, она и сама была вдали от Дерри, и жизнь у нее на месте не стояла, но остальные, в том числе и конфетка Эдди… Не дотягивают.       Ричи думает о том, что осталось ждать его в городе до осени. О его милашке, ТиДжее, с его ахуенной задницей и тугим ртом, которым он сосет, как бог. О Мишель — девчонке из параллели, которая могла из воздуха достать травку и подогнать колеса, от которых крышу сорвет — каждый раз новые, каждый раз — как в первый.       Команда Лузеров, как бы классно с ними ни было когда-то, откровенно проигрывает его новой жизни. Он не знает, что можно делать в Дерри целых два месяца. Гонять на безнадежно маленьких великах? Коротать время, пытаясь подбить клинья к Эдди?       Последнее, в целом, неплохой вариант, за темные густые волосы и длинные ресницы, ТиДжей бы возненавидел Каспбрака люто, увидь он его хоть раз.       Ричи удовлетворенно думает, что непременно сделает фото, а лучше несколько — ему плевать, на кого дрочить, но его детка — ревнивая сучка, и совершенно огненный, когда доходит до кондиции.       Походкой сытого хищника Ричи идет вперед, туда, где все обнимаются, радостные до тошноты. Ричи же обнимает Беверли, отерев плечом Бена, ухмыляется Биллу, и едва сдерживает шутку о неграх в лицо Майку.       Стэну он, смилостившись, приветственно кивает, подбираясь, наконец, к Эдди, которого моментально приобнимает за плечи, обнаруживая, неожиданно, что они одного роста. — Принцесса, — Ричи ухмыляется, как поганец, и знает, что видят остальные — абсолютно раскованного, уверенного в себе парня, смазливого, худого, но жилистого, с тенями под глазами, но в целом — очень хорошенького. Ричи себя вылепил из голодовки после наркоты, из бесчисленных бутылок пива и водки, из гастрита и недобора массы. При этом он практически здоров во всем остальном, и, в отличие от махровых неудачников, недобитом все эти годы не страдал. — Берег свою задницу для меня, детка? — Ричи шепчет над самым ухом Эдди, медленно расплываясь в довольной улыбке, и тут же смягчая слова поцелуем в висок. — Надеюсь, лучше, чем твоя мамка — свою? — Все такой же мудак, — сложивший руки на груди Эдди звучит как-то мстительно-удовлетворенно, а Ричи замирает. Голос у Эдди сломался, стал низким, плотным, как кальянный дым, пробирающим. Это не голос писклявого ТиДжея, про которого Ричи думал, — пока яйца не проверил, — что он кастрат. — Нет, что ты, конфетка, не такой же, — находится с заминкой Ричи, и, встряхнув головой, берет себя в руки. — Хуже. Показать?       И, пока Эдди еще закатывает глаза, цокая языком, Ричи круто разворачивается — рука скользит по плечам вместе с ним — чтобы ткнуться губами в чужой рот: крепко, уверенно, так, как, было, кажется, сотни раз с ТиДжеем и кое-кем другим.       Только Эдди не ТиДжей и не другие. Он горячий, и на вкус отдает мятной жвачкой. Волосы сами собой заполняют пальцы, когда Ричи залипает, не в силах оторваться, пробуя, снова и снова, прикусывая, посасывая нижнюю губу.       Сладкий миг длится вечно и одновременно — всего несколько секунд.       Толчок в грудь отбрасывает его резко — от неожиданности под зубами лопается нежная кожица, и губы у Эдди становятся красными от крови, которую тот пытается остановить, втянув пострадавшее местечко в рот, глядя изумленно, но неуклонно краснея шеей от гнева. — Ахуел? — почти по буквам спрашивает Эдди, вскидывая голову, и тут же круто разворачивается на пятке. На ногах у него кожаные туфли, в которых ходить было бы гораздо уместнее где угодно кроме Дерри.       Ричи остается стоять, как обдолбанный, именно что ахуевший, причем со всего и сразу.       Город, ТиДжей, другие мальчики — все позабыто. Один поцелуй, один отказ — и Эдди опять на верхней позиции его личного хит-парада, как ебаная икона — но совершенно недоступный, как и всегда.       Чертов Эдди.       Подошедшая Беверли со вздохом хлопнула его плечу. — Что ж, это было очевидно, но, кажется, безнадежно, тем более — после стольких лет.       Лузеры обходят его, расходясь по домам после испорченной встречи, а Тозиер остается стоять посреди дороги, задаваясь вопросом: кто здесь еще самый большой лузер, и кто, на самом деле, как всегда облажался. — Как говорится: никто, кроме меня, — вздыхает Ричи, с которого в эти секунды облетает вся городская шелуха, как не легшая на капот машины краска.       Придя домой, первым делом он смывает в унитаз все сделанные косяки и таблетки, после чего вынимает из глаз линзы и надевает строгие новенькие очки, которые делают из него какого-то дипломата и совершеннейшего идиота в одном флаконе. — Добро пожаловать в Дерри, лузер, — дружелюбно приветствует он себя в отражении, и, сделав шаг назад, падает спиной на кровать, давая себе еще пять минут на воспоминания о том, как правильный мамин мальчик, Эдди Каспрак, ахуенно целуется, какие у него горячие губы и какой горячий он сам.       Воспоминания о ТиДжее, наверняка ждущем его, не посещают Тозиера еще несколько недель, пока он не вспоминает, что скоро нужно будет уезжать, и не понимает в тот же миг, что с ТиДжеем у них все закончилось еще некоторое время назад, без объявлений об этом:       Ричи просто не сможет ебать другого парня, когда знает и помнит, как смеется, как целуется и как стонет Эдди, который, после долгой и мучительной осады, после тысячи извинений и целого дня тупых шуток вновь ставшего простым, понятным и неуклюжим Ричи, сдал-таки оборону, подарив ему не просто ахуенный секс и право знать все секреты своего тела, как было с ТиДжеем.       Такие, как Эдди, мамины мальчики, зануды и моралисты, — но очень ахуенные — за один поцелуй способны подарить целиком себя.       И целый мир для двоих, и ни для кого больше, в придачу.