На улице по ощущениям очень ветрено. За тёмными облаками открывается закатное зимнее солнце, радующее прохожих последними относительно тёплыми деньками. Декабрь на южном острове ступил мягко, оттесняя ноябрь ненавязчиво. Кутаясь в длинный коричнево-бежевый вязаный шарф, юноша с огненно-красными волосами, выглядывающими из-под обмотанного чуть ли не до ушей шарфа, медленно взбирается по деревянным лесенкам на гору. С её вершины обзора гораздо интереснее разглядывать морские просторы, ещё не успевшие покрыться льдом.
В выходные обычно было много народу, все хотели успеть насладиться хорошей погодой, пока её не сменила метель и буря. Ли Ынсан, невзирая на усталость в ногах, особенно ступнях, рвётся подняться ещё выше, пока его друг в сопровождении волочится за ним, уставшим взглядом из-под маски оглядывая всё окружающее задолбавшимся взглядом. Нацепив очки, он походит на старика, несмотря на то, что в кожанке и рваных джинсах. Несуразная вязаная шапочка придаёт этому образу особенный шарм.
— Может, сделаем остановку хоть на пару минут?
— Ты что, уже устал? — Ынсан улыбчиво выглядывает из-за плеча, и тот отвечает ему взглядом а-ля «а по мне что, бл*ть, не видно?». Красноволосый только смеётся и бежит вверх ещё активнее, и его друг кряхтит ему вслед.
— Бессердечный, Ли Ынсан, — шепчет он и, помассировав свои колени, тоже начинает взбираться активнее, игнорируя то, как на него смотрят тётушки с большими рюкзаками наперевес, поднимающиеся и то быстрее него.
Когда они добираются до вершины, время переваливает за четыре часа, но они специально не вставали рано, как делают это обычно туристы, чтобы увидеть рассвет или успеть подняться до полудня. Нет, они шли к вечеру целенаправленно, чтобы встретить там закат, красивый, разливающийся во всю ширь бесконечного горизонта. Ынсан первый касается священного камня, который, по легендам, приносит удачу путникам и туристам, первый добегает до деревянных перил и подмостков, чтобы вдохнуть свежий горный воздух, закашляться, потому что он слишком холодный и обжигает лёгкие, но всё равно с наслаждением разглядывая открывающийся вид. Теперь деревня снизу, в которой они остановились, кажется совсем крохотной, со своими крохотными человечками и мини-домиками, а вдалеке виднеются другие горные хребты и простирающееся на километры голубое море. У Ынсана леденеют руки на ветру, пока сзади его не обнимают, прижимая к себе и накрывая его холодные ладони руками в перчатках.
Чо Сынён — это сплошные разногласия, уживающиеся в одном теле. Ноги в рваных джинсах, но руки в тёплых перчатках.
Небольшая уютная комнатушка, снятая ради пары ночей, чтобы специально подняться в горы, сменяется отелем в четыре звезды, потому что они меняют локацию и перебираются ближе к морю. Расположенный у самого подножия, где рядом виднеется пляж, отель уже пестрит новогодними украшениями, хотя до праздника ещё целая неделя. Сынён тащит чемодан, пока Ынсан забирает ключи на ресепшене и расплачивается за три ночи. В лифт они входят с раскрасневшимися щеками и улыбками, которые почти не сползают с их лиц. Сынён прилипает взглядом к фигурке Ынсана, не в силах поверить, что их затея с каникулами удалась и никто не сумел помешать планам. Ему хочется раздеть этого парня прямо в лифте, но он целомудренно напоминает себе, что не хочет делиться красотой своего парня ни с кем — никто не должен видеть его парня голым, кроме него самого. Сынён ревнивый дохрена и больше, хотя Ынсан постоянно твердит, что не верит, будто он на самом деле такой сексуальный, из-за чего Сынёну хочется его раздеть и доказать практически, а не на словах, как тот ошибается.
Ли Ынсан вообще долго не замечал, что отражался в глазах Сынёна с неприсущей старшему нежностью. Эта нежность плескалась на дне тёмных зрачков даже тогда, когда Ынсан делал или говорил несусветную глупость, над которой остальные смеялись, но только не Сынён. Сынёну было не до смеха, когда Ынсан задумчиво поджимал губы, читая книгу, или когда усердно тренировался с танцами, делая такие изгибы и волны телом, что в пору было выходить в окно. И когда Ынсан спрашивал у Сынёна совета о чём-нибудь житейском — он ведь действительно был ещё ребёнком и многого не умел, в то время как Сынён уже давно жил отдельно от родителей — даже тогда Сынёну было не до смеха. Его волновало всё, что происходило в жизни младшего, и обижало, если у того были от него какие-то секреты.
Казалось первое время, когда их познакомили общие друзья на одной из сходок, что подобраться к неприступному Ынсану нет никакой возможности. Сынён увидел его всего раз дома у Ёхана, у которого они обычно собирались, чтобы выпить или порубиться в игры, и после Ынсан не приходил на общие сходки почти полгода, а Сынёна уже растащило, перемолотило и размазало так, что думать о ком-то ещё было даже мерзко по ощущениям. Мысленно Сынён уже заготовил десятки подкатов, признаний в любви, планов, как добиться парня, если всё пойдёт по одному органу, как Сыну, самый старший из них, приложил его ментально мордой об стол одной фразой:
— Слышь, ему всего шестнадцать, мысли свои грязные зачехлил обратно.
Да где это видано, чтобы такие классные парни были такими маленькими! У Сынёна отвалилась челюсть. А когда в следующий раз он увидел Ынсана играющим в баскетбол со старшими у его школы, он понял, что все те подходы, что он придумал, и правда не сработают на этом парне. Пришлось в срочном порядке придумывать новые.
Это сейчас Ынсан смотрит на него с взаимностью, а тогда чурался и избегал, особенно первое время, когда Сынён решительно стал встречать его со школы и провожать до дома, напрашиваться на чай, принося с собой сладкое, зазывая посидеть в кафе или играть в полюбившийся Ынсану баскетбол. Ынсан не принимал подарков, в то время как Сынён тащил ему всё новые и новые игрушки, вкусности, дарил билеты в кино, но всё было без толку, и Сынён реально ломал голову. Он ждал его допоздна с курсов, накидывал куртку на плечи в прохладную погоду, неожиданно брал за руку, и пока Ынсан краснел, смущался и пытался увиливать от его дурацкого флирта, Сынён с ума сходил по редкой улыбке.
А сейчас… Сейчас Сынён вообще по уши вляпался в это чувство. Порой его сердце почти разрывается от нежности, особенно когда нет возможности выразить словами, что с ним вытворяет Ынсан. Перед ним невозможно устоять, хоть бери, вырывай сердце и вручай ему в руки — а как иначе существовать в мире, в котором есть он?
Когда Ынсан рядом, Сынён чувствует себя дома где угодно. Хоть на высоченной горе под потоком ветра, хоть в бушующем море, хоть в этом малюсеньком номере отеля. Дом там, где Ли Ынсан.
Сынён оставляет чемодан на колёсиках в коридоре, пока Ынсан, снимая с себя шарф, пальто и кофту, проходит вглубь снятого ими номера. Он маленький, с двуспальной кроватью, достаточно уютный, с отдельным душем. Ынсан прилипает к окну, чтобы из него увидеть шипящие волны моря, а Сынён опять подвисает, когда видит, как его парень чем-то увлечен. Сынёна бросает в жар, стоит младшему только закусить губу, развернуться и посмотреть на Чо счастливым взглядом.
— Добрались. Обожаю тебя! — Ынсан подбегает, обнимая непосредственно и так легко, пока сердце Сынёна ухает вниз от переизбытка эмоций. Так спокойно Ынсан отстраняется от него, чтобы миновать его и пойти распаковывать чемодан в поисках другой одежды, пока Сынён всё ещё не может отмереть, смакуя в мыслях то, каким выглядит Ынсан. Радуется простым вещам и наконец-то сам первым идёт его обнимать. Так долго Сынён добивался этого, а Ынсану, оказывается, нужно сделать всего ничего, и старший уже чувствует себя лучше.
Они приехали наслаждаться отдыхом и обществом друг друга, и от этого времени нужно взять всё.
***
— Снимай штаны, — заявляет Сынён с серьёзной миной на лице, пока младший поворачивается к нему, только что вышедший из душа. Промокнув полотенцем сырые волосы, он кидается им в парня, отчего тот отмахивается и смеётся. Ынсан уже не неприступная крепость, которую Сынён штурмовал месяцами, но всё ещё очень даже смущающийся котёнок, именно этим прозвищем Чо его и зовёт. Ему нравится, потому что так у Ынсана сразу на щеках проступает румянец. — Котёнок. Ну иди сюда. Я соскучился.
— Мы с тобой весь день вместе. Даже в автобусе ты от меня не отлипал.
— Я. Требую. Обнимашек. Срочно! — он хватается за сердце и поваливается на кровать. Ынсан качает головой. И откуда только у старшего иногда внезапно появляется столько энергии?
— Не хочешь прогуляться? — игнорирует его просьбу Ынсан, поглядывая из-под длинной чёлки, как Сынён бесится, отпинывает от себя одеяло, поднимается, сокращает между ними расстояние, а затем бесцеремонно забрасывает младшего на плечо, как будто тот совсем ничего не весит, и уносит с собой в постель. Ынсан безмолвно возмущается, восклицая в себе, а Сынёну правила не писаны и на протесты младшего по боку, он его с собой укладывает, накрывая одеялом, пока тот даже вскочить не успевает, и вплотную прижимается, руками притягивая к себе, чтобы ни миллиметра между ними не осталось. — Эй! Я же мокрый! Ну ты и свинота!
— Зато довольная, — подаёт голос старший, которому по умолчанию не стыдно. — Сегодня мы остаёмся здесь, — намекает Чо на постель, — на всю ночь. Понял?
— Звучит как угроза… — неуверенно тянет Ынсан, ощущая кожей, как ему дышат в шею. Щекотно, но приятно.
— Я просто ставлю тебя в известность. Я тебя отсюда выпускать не намерен, — Сынён отрывается от созерцания молочной кожи у основания футболки, которую надел Ынсан, когда вышел из ванной, и нащупывает взглядом тёплые заалевшие губы, которые Ынсан имел в привычке закусывать, если нервничал или был в предвкушении. Привычки Сынён тоже изучил, хотя непроизвольно, просто когда двадцать четыре на семь смотришь за объектом своей разрастающейся любви в сердце, пускающей корни в самую глубь, невольно начинаешь подмечать всё. — Ангажирую тебя, понял, котёнок?
Ынсан едва ли не фыркает, но губы Сынёна уже накрывают его собственные, и этот жест выбивает все мысли, которые скопом ютились в юной голове, потому что Сынён чертовски нежный и чертовски хочет его, Ынсана, и это не может не приводить в восторг. Сынён прикусывает нижнюю ынсанову губу, облизывая, имитирует поступательные движения языком, заставляя Ынсана разомкнуть губы и принимать ласку. Сынён шарит руками по спине Ли, не прерывая поцелуев, от которых у Ынсана кружит голову. Больше всего не хочется, чтобы Сынён прекращал, отстранялся, потому что целуется он так, что младший забывает обо всех проблемах, невзгодах, о том, что будет завтра.
Сынён — тот человек, с которым Ынсан забыл всех, кто причинил ему боль. Он умел излечивать одним нужным словом, касанием, взглядом, полным обожания. Сынён и правда его обожал? Когда эта мысль осеняла, Ынсан очень хотел отдавать что-то взамен, а не только принимать. Ведь это и называлось отношениями. А Сынён успокаивал — он старший, он должен заботиться и беспокоиться о нём, и что он всему его научит.
Ынсан плавится в объятиях, и Сынёну хочется сказать, что это всё — всё, что было до него, было настолько неважным — но это всё банально, особенно в такие моменты, особенно для Ли Ынсана. Он заслуживает больше, чем просто слова о любви. Он заслуживает её целиком.
— О чём думаешь? — Сынён не затыкается даже в самые ответственные моменты, в которые Ынсан по обыкновению загоняется, боясь сделать что-то не так. Но только не Сынён — у него есть выход даже из таких ситуаций, из которых никто не находит выхода. Вот почему с ним не страшно. Нигде и никогда. Ынсан озвучивает последнюю мысль, говоря о том, что ему не страшно, что Сынён может не волноваться о том, что сделает что-то не так или испортит момент. На секунду такая откровенность смущает даже того, кто не смущается ни при каких обстоятельствах, а потом старший целует ещё жарче, перебираясь руками под футболку, вдыхая ненавязчивый аромат геля для душа, исходящий от кожи Ынсана. — Ты думаешь, я этого боюсь? Я хочу съесть тебя, котёнок.
И он нисколько не врёт. Губы Ынсана настолько мягкие и сладкие, что он бы целовал их ночи напролёт, не отрываясь, даже не думая о чём-то другом, кроме этого парня. Пока они увлечены поцелуями, Сынён незаметно переворачивает его на спину полностью и медленно устраивается поудобнее между разведёнными ногами. Ынсан позволяет целовать свою шею, разрешает опуститься ниже, стащить с него футболку, подцепить кромку шортов — между поцелуями в тазобедренные косточки — и снять их вместе с бельём таким жестом, как будто это самая правильная на свете вещь — доверять Сынёну.
— Чо Сынён…
— Тш-ш-ш, — Сынён прикладывает палец к его губам, а после проводя тыльной стороной руки по раскрасневшейся щеке парня, ощущая, как и у самого горит всё лицо. Он ведь не был новичком! Но с Ынсаном всё в новинку. Вплоть до чувств, которых раньше ни с кем не ощущал. Дыхание у младшего спирает, стоит Сынёну взобраться на него, отбросив все сомнения. — Ты мне нужен.
— Но я и так с тобой.
— Всегда. Ты нужен мне всегда. Не закрывайся от меня, — Ынсан выгибает бровь, потому что Сынён редко не придуривается, а говорит настолько серьёзно, что мурашки по коже и холодок по спине. И всё же кивает, обещая это. Он любит Сынёна, уже любит, может, и не он полюбил первым, но сейчас всё было почти что идеально. Когда-нибудь он перестанет бояться и скажет ему это вслух. Сынён заслуживает это знать, чтобы никогда не сомневаться больше о том, хватит ли его любви на двоих.
Но пока он целует в ответ, вызывая у Сынёна счастливую улыбку, сам подставляется под поцелуи. Кожа горит, особенно там, где Сынён касается, а после всё смешивается в одно удовольствие — сынёновы губы на ключицах, стоны, тяжёлое дыхание, смех в сумерках, совместный душ, смятая постель, кофе в пять утра и рисунки на пляже в самый рассвет — ещё одно дело из списка желаний Ли Ынсана. Ынсан отпечатывает воспоминания как карточки старой фотоплёнки в своей голове, пока Сынён прижимает к себе, стоя на балконе, перебирая пальцами одной руки его пальцы, одновременно закуривая. Морозный утренний воздух щекочет лёгкие, но Ынсану всё равно бесконечно тепло. Он бы остался на своей родине подольше.
***
В наушниках Сынён поёт «Близко к тебе» Рианны, когда их самолёт приземляется в Сеуле. Сам Сынён сопит у него на плече. Завтра у него снова занятия допоздна, потому что скоро он будет записывать трэк, не просто кавер, а свою собственную песню. И даже так Сынён найдёт время, чтобы встретить его со школы. От этого Ынсану хочется задыхаться — от любви к своему лучшему парню.
Они выходят на улицу из аэропорта, держась за руки, хотя из-за длинных рукавов худи Сынёна это даже не заметно. Зато заметно другое — то, как Сынён светится.
Ынсан впервые шепчет о том, как любит его.
А больше ничего и не надо.
