Хорватские шашки на мировой доске

      Начало октября 2019       Сплит одет в золотые листья, пронизан солнцем и счастьем. Тин вдыхает запах моря и сосен, и в очередной раз радуется, что матч с Венгрией пройдет именно на «Полюде»: база в Омише ему нравится больше других. Хотя и знает, что на «Полюде» из дюжины игр сборная выиграла лишь одну, базу все равно любит.       Он заходит на базу, где необычно пусто: Тин приехал раньше остальных, в основном народ подтянется к ночи. Приветливый администратор выдает ключи, и Тин, закинув вещи в номер, и отметившись у Далича и получив то ли разрешение, то ли наказ оторваться вечером на полную катушку, идет бродить по окрестностям.       На тренировочном поле пусто, и Тин думает, что было бы неплохо сделать несколько кругов по стадиону.       — Скучаешь? — раздается сзади голос, который Тин совершенно не ожидал услышать.       — Шиме! — Он радостно оборачивается, обнимает Врсалько, которого вовсе не ожидал увидеть. Шиме такой же, как обычно: растрепанные волосы, серьги-колечки в ушах, круглые очки с коричневыми стеклами, улыбается, будто задумал какую-то шутку. — Откуда?!       — Позвонил Даличу, спросил, не будет ли он против, если я приеду на матч, — Шиме заразительно смеется. — Был назван кретином, которому в расположении сборной всегда найдется местечко. Вот, приехал, но что-то рановато, никого толком нет.       Шиме говорит и говорит, берет Тина под руку, уводит от поля внутрь базы, продолжая рассказывать что-то о том, как это замечательно, что Ракета выйдет на поле; что венграм не поздоровится; что Далич придумал что-то фантастическое для тренировочного процесса и сплочения командного духа, кажется, вылазку на катерах на рыбалку; что Чарли передает всем привет…       Тин сам не замечает, как поглощенный этим разговором начинает рассказывать сам об атмосфере в «Аугсбурге», о своей девушке, о тысяче мелочей, о которых можно рассказать только друзьям. Когда начинает темнеть, они с Шиме перебираются в небольшую конференц-комнату, и у Тина в руке как-то сам собой оказывается стакан, наполненный красным вином. Шиме только смеется: «Да ладно тебе, подумаешь, бокал вина! Ну, может, пара…» В комнату порой заходят другие игроки, здороваются, перебрасываются шутками, но Тин уже ничего не соображает, лица, голос Шиме — все это сливается воедино.       На базе гаснет свет. Это значит — почти полночь.       — Пойдем, покажу одну штуку, — Шиме тащит Тина куда-то. Идти прямо у Тина не получается, и он пьяно думает, что наутро Далич его убьет, но и не идти с Шиме — тоже не получается.       В коридоре полутьма, лампы горят в дежурном режиме, двадцать процентов мощности, не больше. Шиме приводит их к своему номер — там тоже полутьма. Свет он не включает, говорит, что хватает того, что идет с улицы от прожекторов, освещающих поле. В номере Шиме пахнет хорватской осенью: травой, соснами и морем. Едвай глупо хихикает: вот ведь дурень, говорили же ему умные люди, что пить меньше надо, а не слушал старших товарищей, вот теперь всякая ерунда и чуется.       В гостиной — Тин не может припомнить такой роскоши, как двухкомнатный номер, у других игроков — огромный стол, накрытый белой скатертью, диван, пара кресел.       — Смотри, — говорит Шиме, жестом дешевого фокусника сдергивает со стола скатерть. Ткань легко проезжается Тину по лицу, заставляя пошатнуться. Комната качается у Тина перед глазами. Когда удается проморгаться, он видит…       На темной от времени деревянной столешнице нарисована карта мира. Вся в мелких-мелких красных и белых каплях, она будто накрыта еле заметной вуалью в хорватскую шашечку.       Тин вглядывается, и ему кажется, что он сходит с ума. Между каплями — тонкие линии, все они между собой связаны, на пульсацию одной тут же отзывается другая, третья, четвертая, сотая…       — Что это? — завороженный странным ритмом шепчет Тин.       — Это все мы, — тихо отвечает Шиме. — Хорватские шашки на мировой доске. Семья.       Тин вглядывается пристальнее и видит: ниточки-линии между каплями — разные. Между одними — огонь, протяни руку — пальцы обожжешь до кости. Между другими — лед. Между третьими — тонкая сталь… Тин боязливо ежится.       — Не бойся, — слышит Тин шепот за спиной. Он оборачивается под насмешливым взглядом Шиме и смотрит, как тени копошатся в углах, выглядывают из-за занавесок, рассматривают его, свешиваясь с потолка. Изучают. Он протягивает руку к карте, зачаровано наблюдая, как алые и белые сполохи тянутся к нему. Любовь и ненависть, презрение и восхищение, скорбь, гордость, грусть, ревность, зависть и страсть, нежность и надежда. Нити, связывающие всех воедино.       Шиме проводит над картой рукой, и на капельках вспыхивают номера. Нити тянутся от единицы к единице, от десятки к десятке, от пятерки к четырнадцати…       Тин краем глаза выцепляет странное где-то в районе Франции. От алой точки тянутся нити не только к таким же алым и белым каплям. Есть еще одна ниточка, темная, теплая, почти черная, тянется от капли в никуда, тает в воздухе.       — А это?..       — Это… — Шиме слегка хмурится, — рановато тебе, конечно… Но раз уж увидел… Это Суба и Хрвое.       — Он же погиб?       — Это несущественно, — отрезает Шиме. — Они навсегда вместе.       — А это? — Тин указывает кончиком пальца на Сплит. Прямо здесь, в Омише, белая и алая капли, так близко друг от друга, что не сразу отличишь, где одна капля переходит в другую, неожиданно вспыхивают яркой искоркой, пульсируют, почти сливаясь в одну. — Какой странный номер у этой… 70, что ли?       — А вот это тебе точно рано знать, — ворчит Шиме, и Тин с удивлением отмечает, что у того покраснели скулы и кончики ушей.       Пульсация искр завораживает, и Тину неожиданно хочется, как ничего в жизни другого не хотелось, оказаться там, стать каплей на доске.       Шиме улыбается, и Тину кажется, что черты Врсалько текут, плавятся, вместо привычного лица — хищная усмешка Чеширского кота.       Шиме подходит близко-близко — Тин видит, как блестят кошачьи клыки — и неожиданно резко и больно целует, прикусывает Тину губу, сильно, до крови. Потом стирает капельку крови с губы — на пальце остается полоса. Тин хочет что-то сказать, но сам не знает что, голова у него кружится все сильнее. А Шиме тянет его ко столу, жарко шепчет: «Запомни это, малыш». Небольшая капелька крови с пальца Шиме срывается вниз, на карту, туда, где находится Омиш, и сразу начинает тянуться ниточками к другим… Вот одна из капель протянула к нему такую же ниточку, привязала к себе…       Утром Тин просыпается в своей комнате. Нещадно раскалывается голова. «А говорили мне умные люди…» — думает он, доползая до ванной и пытаясь загасить сушняк водой из-под крана. Ему смутно помнится, как они с Шиме сначала распили бутылку красного, закусывая ее — Тин краснеет от таких неприличных воспоминаний — чипсами и шоколадным тортом. Потом была ракия в компании, кажется, Виды и Ловрена, потом Шиме сказал что-то вроде «А вот еще фирменная семейная настойка». После фирменной настойки Тин не помнит ничего, даже как оказался в своем номере.       В комнате пиликает телефон, доставивший сообщение. «Тренировка в 12», — сообщает Далич в общем чате. Тин смотрит на часы — у него есть еще целых два часа, чтобы стать похожим на человека, а не на помятого зомби. Когда он выходит к полю, ему становится хорошо. Вокруг — знакомые лица, радостные улыбки. Он чувствует тепло, тепло, тепло, разливающееся по телу, затопляющее до макушки. Квинтэссенция счастья. Модрич обнимает его и шепчет на ухо: «Добро пожаловать домой». Одинокое облачко в небе похоже на улыбку Чеширского кота.