Лекарство

Собака в очередной раз закрывает пасть. Неоновые клыки сходятся на ржавом крепеже вывески ветеринарной клиники, мечется плоский кислотно-зелёный хвост, отгоняя облако терпкого дыма. Вечер тянется к ночи. Юноша тянется к карману школьного пиджака за очередной сигаретой. За его спиной гремит мегаполис. Вьются к россыпям звёзд огни высоток. А под ногами в беспорядке роятся сереющие окурки, смешиваются с уличной грязью, собачьим дерьмом, и к ним клонится он сам — ссутулившись, сжавшись над пламенем зажигалки. Вспышка выхватывает прилипшие ко лбу потемневшие пряди. Заострившиеся скулы. Отчаянный блеск в глазах над синеющими провалами синяков. Она растворяется среди табачного дыма, в тонкой полоске бумаги, сжатой дрожащими пальцами, и юноша выдыхает, а озноб касается острых плеч. Собачий лай закоулков звучит в такт стуку каблуков. — Хейваджима. Когда появляется он, — с лакированными сапогами, щегольской цепочкой и состраданием в приветливой улыбке, — огни проносящегося скоростного поезда освещают небольшой зелёный пакет. Блеск серебряного кольца. Тонкие пальцы с глубокими царапинами. Потрескавшиеся губы отпускают сигарету, и Хейваджима выплёвывает: — Орихара. Он приходит после семейного ужина: привычно раздражающей развязной походкой, с привычно необработанными ссадинами на лице. Не протягивает руку, лишь сдержанно кивает, прячет глаза за чёлкой, когда погасший ореховый взгляд замирает на пакете. Который медленно опускается на землю. Накрывает россыпь бычков. В ночи слышится тихое: — Сколько? Изая отвечает: — Нисколько. И Шизуо тянется к пакету. Сквозь пластиковый треск упаковок, сквозь лязг уходящего поезда, он слышит: — Я же не дилер. Крошечные таблетки едва виднеются на ободранной ладони и незаметно скользят по гортани. Растворяются в крови. Мелким песком оседают на потрепанных сосудах, и каждая часть тела, от стопы до языка, тяжелеет. Немеет. Тянется к земле. Приятное бессилие давит на плечи, ночным холодом липнет к позвоночнику, и Шизуо позволяет себе улыбку, не в силах шевельнуть и пальцем. Тяжело привалившись к стене, скатываясь вниз и позволяя забрать сигарету, он спрашивает у чёрной макушки под бесконечно-звёздным небом: — Отец? В ответ — протяжный выдох и тепло от тела под боком. Раздражённое касание синяков на запястьях под свободными рукавами. Летящая зелень мельтешит на чужом бледном лице, на застывшей в вечной ухмылке гримасе и темнеющих веснушках, а взгляд провожает поднимающийся дым. Изая бросает: — Жив пока. И затягивается. Над их головами продолжает своё бесконечное бегство собака, перебирает неоново-металлическими лапами, пока ладонь Шизуо оглаживает чужое острое колено. Крепко сжимает. Отпускает. И повторяет снова. Безразлично следя за мелькающим спутником, Изая спрашивает: — Почему сегодня? В повисшей тишине городской гул за спиной кажется оглушительным. — Я опять, — хрипит Шизуо уплывающей из-под него земле, — сломал ему руку. Просто, — слабеющая ладонь скользит ниже, находит холодные пальцы и сжимает почти до хруста, но Изая лишь поднимает голову выше, — разозлился. Запёкшаяся кровь легко сходит с глубоких царапин. Стоит лишь надавить. Удержать, поддеть, — и на бледной коже тут же выступают крупные бурые капли, прокладывающие путь к земляной сырости. Шизуо краем глаза следит за ними и шепчет сдавленное: — Не могу. Контролировать. Перед его глазами только кричаще-оранжевые упаковки, вывалившиеся из пакета. Призывно манящая белизна таблеток, дарящих покой и слабость, и он склоняется ближе, не в силах удерживаться. И только тонкая, с пятнами выступившей крови, рука самого злейшего его врага останавливает, обхватывает угловатое плечо, прижимает ближе, и Изая выдыхает в отросшие корни: — Хватит, — неприязненно морщится, опираясь острым подбородком на чужое темя, и вновь подносит к губам сигарету, — Смотреть жалко. — Зачем пришёл? С наслаждением выдыхая табачный дым, Изая устремляет взгляд в непроглядную тьму переулка. Туда, где за линиями метро на дне бетонной коробки белеет свет его домашнего очага. Осторожно оттягивает ворот водолазки, — касание приятно холодит саднящую воспалённую кожу, — и пожимает плечами. Говорит с усмешкой: — Поиздеваться. И бросает тлеющий бычок к остальным.