Мальчик и коп

Когда Генри сказал Майклу, что теперь его опекун, тот просто кивнул. Хотя Генри очень волновался. Ушастый круглоголовый пацан молча его выслушал, не поднимая глаз и внимательно рассматривая блестящие чёрные ботинки Генри. И сказал «Хорошо» только когда его спросил соцработник, согласен ли он и не против ли. Генри подумал ещё: неужели мальчишке настолько всё равно? В машине Майкл тщательно пристегнулся и сразу отвернулся смотреть в окно. Так они и ехали в старый дом Генри – новый дом для Майкла – молча. Генри волновался так, что у него взмокли ладони и скользили по оплётке руля. Ему нестерпимо хотелось курить. И материться. Но он подозревал, что парень примет поток брани – на свой счёт, и только ещё больше ссутулится, зажмётся и онемеет окончательно. Круглая ушастая башка смотрела на него колючим бритым затылком – как обратная сторона Луны. *** Когда Генри приехал на вызов, его встретили на улице хмурый нескладный пацан и маленькая зарёванная девочка. Дети. Пацан держал девочку на руках, ни на секунду не спуская, и только отрывисто бросил: мама там. Ну и дерьмо, сказал Завадский, когда они с Генри вошли в этот самый дом. И Генри с ним согласился. Нищета, грязь, пустые бутылки, засаленные тряпки, испорченные зажигалки, треснувшие тарелки, незатёртая блевота по углам, жужжащие тяжёлые мухи-бомбовозы, мутные окна, вонь, полумрак и – детская кроватка, чистая и аккуратная. За ее невысокой решёткой лежали две потрёпанные игрушки – плюшевый истёртый медвежонок Тедди с кружочками пластыря вместо глаз и лысая кукла Барби, замотанная в носовой платок вместо платья. Генри взял медвежонка – тот был чистеньким, тщательно выстиранным. Вряд ли его так тщательно отмывала для своей дочери конченая наркоманка, только что откинувшаяся от передоза. Пока Завадский осматривал место, заполнял протокол и ныл, как тут воняет и жарко, Генри вышел на крыльцо. Опросить свидетелей, кинул коротко напарнику. Пацан так и таскал малышку на руках, шептал ей что-то на ушко, смешно пучил глаза, и девочка звонко смеялась его карикатурным гримасам, как самой лучшей шутке. Генри хотел закурить, но получил очень строгий и холодный приказ: нельзя, сэр. При Хейли не курят. Травите себя в другом месте. Генри хмыкнул и спрятал сигарету обратно в пачку. – Зови меня Генри, – сказал он. – А Хейли – это она? И кивнул на малышку. Пацан прижал её к себе крепче. У его были усталые и тусклые глаза. Он отвечал на вопросы, придерживая мелкую на весу и пересаживая с локтя на локоть. Да, нашёл. Да, мама не дышала. Он сразу вызвал «Скорую» и, пока ждал, делал ей непрямой массаж сердца. Откуда знает? – прочитал, конечно. И ролики на ютубе раньше смотрел. Ну, он ждал просто, что однажды такое случится. И старался подготовиться максимально. Героин убойный наркотик, сэр, а денег на реабилитацию откуда взять-то… Он вообще удивлён, что приехали так быстро и «Скорая», и полиция. У пацана было худое и скуластое лицо, совершенно замученное и серое. Он устал держать девочку, такую же худенькую и бледную, как он сам. Но упрямо не спускал её с рук. Боялся, что их разлучат, понял Генри. Заберут в социальную службу. Такому, как Майкл – а этого ушастого и круглоголового звали Майкл – ничего особенно не светит, всё-таки слишком большой, подросток из неблагополучного района, неблагополучной семьи, кому он вообще нужен. А девочке два годика, у нее ясные грустные глаза, золотистые локоны и щербатая улыбка. Возьмут в приёмную семью быстро. И вырастет она, не зная старшего брата. – Я позабочусь, чтобы вы были вместе, – неожиданно для себя пообещал Генри. – Вы же семья, вы не должны потеряться. Пацан ничего на это не сказал – малышка описалась, и он побежал обтирать ее тряпкой, смоченной в прохладной воде. И менять трусики, и укладывать в них толстый слой других тряпок. Таких же заношенных и чисто выстиранных, как плюшевый корявый медведь. Генри задумчиво потрогал сигареты в кармане, кинул Завадскому, что сейчас вернется, – и поехал в ближайшую аптеку. Купить пачку памперсов. *** Дети оказались круглыми сиротами. Система забрала их под государственную опеку. И тут бы Генри успокоиться. Но он не мог. Не отпускали его хмурый сосредоточенный пацан и зарёванная маленькая девочка. Он приехал в центр социальной реабилитации, и к нему вывели Майкла. По-прежнему худого, замученного, ушастого. Воспалённые опухшие веки, плотно сжатые губы. Генри сразу всё понял. И не стал утешать: ты не переживай так, ещё наладится, пацаны не плачут. А предложил: поехали к Хейли? И впервые увидел, как ожили и заблестели тусклые мальчишеские глаза. В патронажной семье девочку любили. Дженни, временная мама, встретила старшего брата малышки невероятно тепло и нежно. Первым делом усадила гостей за обед – и пацан ел жадно, захлёбываясь, торопливо скрежеща ложкой по тарелке. А потом, разрумянившись и расслабившись, сказал, что отличный суп, просто супер, мэм, такой вкусный! С сестрой он провел все три отпущенных на визит часа, не отрываясь, не отвлекаясь. А когда уходили, тихонько, уверенный, что незаметно, забрал с собой пару ломтей нарезанного хлеба. Генри представил, что бы его дочь так недоедала и старалась припасти еды на случай голода, и ему стало нехорошо. И он, и Дженни сделали вид, что не заметили уловки Майкла. В машине Майкл не выдержал и подал таки голос. – Сэр… Генри… можете остановиться у Макдака? После супа, и морса ко второму, и горячего чая с булочками он очень хотел в туалет. И дико стеснялся пойти в доме, где приютили его сестру и заботились о ней. Не хотел оставлять плохое впечатление. Срань господня, – только и подумал Генри, притормаживая на стоянке. И заволок Майкла потом к свободной кассе. Под предлогом – не перекусить ли немного? Генри большой, чая ему мало, надо догнаться. И наложил на поднос гамбургеров, чизбургеров, солёной горячей картошки, наггетсов, биг-маков. Пацан обжирался, обгоняя Генри. Запивал всё холодной пузыристой колой и был счастлив, как нормальный бестолковый подросток пятнадцати лет, а не как худой, хмурый и слишком взрослый для своего возраста парень. Почти час не вспоминал о том, что потерял мать и сестру, не старался быть сдержанным и солидным, не изъедали его беспрестанная ответственность и тревога. Наверное, тогда Генри и понял – надо забирать. *** Бумажная волокита оказалась неожиданно быстрой: все-таки коп из убойного отдела, следователь с отличной репутацией. Проволочки бюрократии исчезали, не успев возникнуть. Генри гнал и гнал. Он знал, как мало у него времени. Чем больше пацан в системе, тем меньше у него шансов на нормальную жизнь. Переломают, перемелют. Ездить к Хейли, а потом в Макдак – стало их маленькой доброй традицией. Генри срывался к парнишке после дежурств и возвращался домой очень довольный. Хотя Мелани была, наоборот, недовольна – где ты опять пропадаешь? Он рассказал жене, когда понял, что никому не отдаст этого тощего ушастого цыплёнка. И, как и за все годы их совместной жизни, она поняла и приняла его план. Посмотрела на уебищную фотографию из дела Майкла, выслушала историю от Генри. Приехала лично познакомиться. Сказала после: хороший мальчик. Такой грустный. Генри воспрял. Осталось только рассказать дочке, что у них в доме появится новый жилец. Не сосед, не знакомый, не перекантоваться – а член семьи, такой же, как все они друг другу. Элисон закатила скандал. Избалованный, залюбленный, выросший в теплице шестнадцатилетний подросток. Обида, ярость, ревность. Жена сказала: я возьму её на себя. А ты займись Майклом. Генри тогда обнял её и в который раз признался: они столько лет в браке, а он по-прежнему эпически счастлив, что когда-то она согласилась выйти за него замуж. Когда Майкл услышал, что у него будет семья: Генри Томпсон, его жена, Мелани Томпсон, и его дочь, Элисон Томпсон, то неожиданно замкнулся. Сказал вежливо: спасибо, классно, супер. И всё. Стал навещать сестру так, словно теперь у них каждый раз последняя встреча. А маленькие традиционные поездки в Макдак – словно последнее счастье перед смертью. Генри недоумевал, но старался не обращать внимания. *** Они прибыли домой, и Генри привычно припарковался в гараже. Хотел взять Майкла за руку перед дверью, но одёрнул сам себя: не стоит. В сумраке летнего вечера лицо пацана белело лунным месяцем. Наверняка волновался, как и Генри. И молчал, как солдат, попавший в плен. Их встретила истерика Элисон: дочь кричала на кухне, что они не имеют права, что она не будет извиняться, ей не за что, она на такое не соглашалась!.. Вынеслась, громко хлопнув дверью и даже не поздоровавшись: привет, папа, здравствуй, Майкл. Фыркнула, увидев их, скривилась и убежала в свою комнату. Пацан стоял – ссутуленный, сгорбленный, совершенно серый. Их, как должно, встретила Мелани. Генри потом степенно показал Майклу дом: вот твоя комната. Своя, отдельная. А вот наша комната, а вот Элисон, вот гостиная, вот туалет, а вот кухня. Ты осваивайся. И не переживай. Хорошо, кивнул сосредоточенный хмурый парень. А Генри всё мучился: что же он проебал. Он думал, что будет гораздо лучше. Он ни разу не усомнился в принятом решении. А вышло… как-то странно. Словно стал для Майка чужим, когда привёл его в свой дом. Пацан прожил у них до тех пор, пока не стал совершеннолетним и самостоятельным. Потом случился развод с Мелани. Потом неудачное расследование и кома Генри. И долгое тяжёлое восстановление после неё. Потом уход из полиции и выход на пенсию по здоровью, хуёвые отношения и с бывшей женой, и с дочерью. Дымное сигаретное одиночество и ненависть к себе. Потом ложное обвинение и домашний арест. Маньяк на выгуле в городе и самопальное расследование. Много чатов, много прослушек, много мыслей. Только тогда, в разгар страшных и кошмарных убийств, Генри узнал такое простое и смешное: Майкл три года назад, бесприютным подростком, дико боялся Генри. И как копа, и как опекуна, и как человека, в него поверившего. И судорожно думал, где заработать денег, чтобы не слыть в его семье обузой. И молчал постоянно, чтобы выглядеть лучше, чем он есть. И стеснялся говорить вслух, чтобы не посчитали дикарём из трущоб. И потому читал взахлёб книги, чтобы подтянуть свой уровень к новому, чужому, стирал в ночи под краном своё бельё и футболки, чтобы быть опрятным и не грязным, спускался к ужину только если позовут, чтобы не думали, что он голодный и прожорливый сын наркоманки. Он так старался быть лучше. Его самый лучший, славный, любимый Майкл.