Свидание с Медузой

— Уже закрыто! Приходите завтра, — на ломаном английском объявил старичок в окошке кассы, глядя на них из-за круглых очков. — Как это закрыто? — возмутился Лорис и ткнул пальцем в объявление возле окошка. — Вот же график работы! — До закрытия всего 10 минут! — кассир был непреклонен. — Двадцать семь минут, почти полчаса! — не унимался Кариус. Он так и не мог привыкнуть к тому, что время в Турции — понятие не того же сорта, что в Германии. — Закрыто, приходите завтра, пораньше, — уже ласковее повторил старичок. — Вот же чёрт, — Лорис обернулся к Домагою. — Извини, что так вышло. Думал, успеем. — Погоди, — Вида плечом оттеснил его от кассы и сунул белобрысую голову в окошко. — Вы за кого болеете? — спросил он кассира заговорщическим тоном. — Хотите два билета? На любое дерби, «Бешикташ» с «Галатасараем», с «Фенербахче», любой матч «Бешикташа» в Стамбуле, весь сезон… Лицо старичка просияло. Он начал объяснять что с детства болеет за «Фенербахче», его отец и дед болели, и вообще, всем известно, что и великий Ататюрк болел исключительно за «канареек». Но молодёжь сейчас пошла не та, внук кассира поддерживает «Галатасарай», а внучка в последнее время без ума от «Бешикташа» — говорит, там играет какой-то симпатичный вратарь… — Это телефон моего агента, — Домагой протянул в кассу визитку. — В любое время можете позвонить и сказать, что вам надо пару-тройку билетов, он поймёт. Внутрь они прошли бесплатно. — Наше свидание начинается со взятки, — усмехнулся Кариус, когда они начали спуск по металлической лестнице. — Быстро ты всё уладил. — А как иначе? Здесь так дела и делаются. — Никогда не привыкну к этой стране. А что он там сказал про красивого вратаря? Рифлёные железные ступеньки были влажными и скользкими от испарений воды снизу, приходилось спускаться, держась за перила. Домагою и Лорису то и дело приходилось прижиматься к перилам, чтобы пропустить группы туристов, возвращавшихся наверх. У подножия лестницы они столкнулись с живописной толпой актёров, которые в часы работы «Цистерны» изображали султана со свитой, развлекая туристов и собирая деньги за фотографии. Сейчас султанский гарем, наполовину переодетый в тренировочные штаны и майки, весело бежал по лестнице, стреляя глазами во встречных мужчин. Наложниц — скорее всего, студенток театрального училища — сопровождал бритоголовый евнух с рюкзаком, а последним тащился сам султан, с усталым, недовольным лицом и взъерошенным попугаем в клетке. Декорации гарема на импровизированной сцене у подножия лестницы были задёрнуты полиэтиленом, а стулья маленького кафе по соседству закинуты на столы, ножками вверх, и официант выметал мусор из-под столиков, торопясь поскорее уйти домой. — Ну и работёнка, — усмехнулся Вида, шагнув с последней ступеньки на дощатый пол. — Целый день в подземной дыре в костюме евнуха… Слушай, а правда, прикольное место. — А я тебе что говорил… Они остановились возле таблички, указывающей на начало осмотра. Впереди высился, уходя во мрак, целый лес грубовато обтёсанных каменных столбов. Расставленные симметричными рядами, они подпирали сводчатый потолок из кирпича. В центре зала между колонн был проложен деревянный подиум с перилами, подсвеченный тёплым светом ламп — дорога, так и манящая вступить на неё и выяснить, что там дальше, за разветвлением в глубине зала. Ниже подиума, примерно в метре от него, влажно поблёскивала вода, в которую уходили основания колонн. Зал выглядел почти уютно — если бы не сырой подземный холод, который оба футболиста, одетые по-летнему легко, сразу почувствовали. — Пойдём, — Лорис потянул Домагоя за руку. — У нас есть минут двадцать, быстренько посмотрим и поднимемся, пока на самом деле не закрыли. — Ну, с нами-то не закроют, — заметил Вида. — Подождут. Зато мы тут одни, никто глазеть не будет, красота. Они разошлись с компанией фотографирующих туристов в начале дорожки, и вступили в каменный лес. Домагой сразу задрал голову, разглядывая потолок и капители колонн — тут были и дорические, и ионические, и чёрт знает в каких ещё античных стилях. Сами колонны тоже были разношёрстные: одни из цельного куска камня или мрамора, другие — сложенные из двух или более частей, словно были поломаны когда-то и составлены заново. Из-за этих колонн и византийских сводов подземелье выглядело эдаким храмом-Франкенштейном, собранным из деталей разных эпох, во имя неведомых божеств. Лорис перегнулся через перила, критически окинул взглядом дно бассейна, покрытое водой всего на несколько сантиметров: — А воды-то совсем мало. Спустили, что ли? И рыбок нет, а на фотках в Инстаграме были. — Зато упадёшь, так не утонешь, — Домагой сделал вид, что пытается столкнуть его за перила. — Выплывешь, даже ты. — Что значит, даже я? — машинально обиделся Лорис. — По идее, тут должно быть воды по пояс, но в фильме «Инферно» Лэнгдон прямо нырял… — Смотришь всякую ерунду и веришь, — Домагой посторонился, пропуская последнюю группку китайцев, возникших из полумрака и спешащих к выходу. Как только они отошли подальше, взял Кариуса за руку. Впереди, насколько хватало взгляда, больше никого не было, а китайцы вряд ли собирались возвращаться и глазеть на экзотическую парочку блондинов. — Холодные у тебя лапы, — проворчал Кариус, стискивая его пальцы. — Указатель на Медузу Горгону видишь? Они остановились на разветвлении дорожки: часть продолжала стелиться прямо, а часть уходила вправо, к противоположной стене, и дальше, скорее всего, маршрут осмотра замыкался в прямоугольник. — Это которая превращает в камень своим взглядом? — рассеянно спросил Домагой. Он провёл кончиками пальцев по шершавой, влажной от конденсата поверхности ближайшей колонны. — Представляешь, сколько им столетий? — Много. Подземелье вырыли в четвёртом веке, а колонны, когда их сюда привезли, уже где-то использовались раньше. Никто не знает, где, но их поставили сюда, чего добру пропадать. — Откуда ты это знаешь? — В любом путеводителе написано. Поверить не могу, что ты столько живёшь в Стамбуле и до сих пор здесь не бывал. — Ну знаешь ли, у нас с тобой жизнь разная. Это ты куда захотел, туда и пошёл, бездельник… зато у меня есть скидочные карты, кажется, во все магазины игрушек, — рассмеялся Вида. Потянул Лориса за руку, увлекая дальше, в таинственный коридор, подсвеченный желтоватыми лампами. Указатель со словом «Медуза» на трёх языках попался им примерно на середине пути. Прямо рядом с колонной, покрытой причудливой резьбой: то ли узоры на павлиньем хвосте, то ли, если приглядеться и включить фантазию — огромные капли, текущие по камню вниз, наплывающие друг на друга. — Что говорит путеводитель об этой штуке? — заинтересовался Домагой. — Колонна в память о рабах, которые проливали слезы, работая на строительстве Цистерны, — с готовностью сообщил Лорис. — Представляешь, сколько народу полегло, пока выкопали эту дыру и обделали её камнем? Инструментов нормальных не было, условий труда тоже… — Мда, было над чем плакать… Обернувшись назад, они вгляделись в оставленную позади дорожку: одна из ламп над ней мигала, явно собираясь перегореть и погаснуть. Лестница наверх терялась во мраке, смутно виднелись только острые очертания ножек стульев на белых столиках кафе. Здесь, посреди подземелья, было ещё холоднее, чем при входе, ледяная сырость буквально продирала до костей. — Пойдем, — Кариус приобнял Домагоя за плечи и подтолкнул вперёд. — Глянем на Медузу и пора уходить. — Так что там за Медуза? — Домагой тревожно глянул назад, где мигающая лампа уже отключилась, оставив тёмный провал над освещённой дорожкой. — Та самая, которая превращает в камень? — Ага, и сама же каменная. Голова древнегреческой Медузы Горгоны. И взялась она… угадай откуда. — Никто не знает? — Точно. Но на всякий случай, её поставили вверх тормашками, чтоб никого не заколдовала. — Гениально. Кстати, я вроде про это читал. Припоминаю. Перевёрнутая Медуза в подземном водохранилище, куда средневековые турки сбрасывали всякую дрянь, а один парень работал тут мусорщиком, плавал под землёй на лодке. Потом ему это надоело, он сделал себе крылья и улетел с Галатской башни. Но потом всё равно плохо кончил. — Ты всё же заглянул в путеводитель? Или на сайт туристического офиса Стамбула? — Нет, это было в рассказе. Сказка даже, сербского писателя, схватил этот сборник дома у Адема, чтобы почитать в самолёте. — Городская легенда, — пожал плечами Лорис. — Прикинь, сколько их в Стамбуле, таких легенд. И сколько из них могут быть правдой. — Пожалуй, — Вида снова обернулся. Ему вдруг представилось, что деревянная дорожка перед ними стелется, в то же время исчезая позади. И ещё послышалось, будто кто-то вздохнул над самым ухом, кто-то невидимый и очень печальный. Точно не Кариус: тот как раз радостно ткнул в очередную табличку-указатель: — Она там, за поворотом! Свернув направо, они спустились по невысокой металлической лесенке на нижний уровень водохранилища. Здесь цепочка колонн заканчивалась у мокрой каменной стены, и подсветка была направлена на главный экспонат подземного дворца — основание одной из колонн, заметно более крупное, чем остальные. На каменном кубе было вырезано классическое лицо античной Греции: симметричное, безмятежное, бесполое. Крупные завитки волос, в которых можно было угадать змеиные тела, закручивались вверх вопреки законам гравитации: гигантская голова стояла на плоской макушке. Пустые глазницы Медузы были широко распахнуты, глаза выпучены огромными полусферами, а макушка уходила в мелкую воду бассейна, на дне которого тускло блестели непременные монетки из разных стран. — Красотка, — глубокомысленно заметил Домагой, после того, как они с минуту постояли у ограждения, созерцая древний памятник со всем положенным уважением. — И неужто всё так просто — переверни её кверху ногами и магия не будет действовать? В смысле, не ногами, но ты меня понял… — Наверное, её взгляд не действовал на то, что было над водой, — рассуждал Лорис. — Уровень воды раньше ведь был выше. Он шагнул назад, обвил руками Домагоя под рёбрами, прижался всем телом: — Ну что, возвращаемся? Ты тоже замёрз? — А если напротив её глаз сунуть руку под воду, то рука бы окаменела? — не мог успокоиться Вида. — А рыбы? Они все стали камнями? А теперь, когда нет воды?.. Кариус вместо ответа потерся лбом об основание хвоста у него на затылке, тронул губами границу роста волос над шеей. Домагой наконец обратил на него внимание: — Чего ты за мной прячешься? Боишься? А из тебя вышла бы красивая статуя. Такой Аполлон в кроссовках… — За тобой не спрячешься, нужен кто покрупнее, — насмешливо протянул Лорис. — Ну чего ты, выше нос, сейчас выйдем наверх, заглянем куда-нибудь выпить. Что ж ты всё вздыхаешь, как потерянный… — Я? — ошарашенно переспросил Домагой. — Ты, ты. Пока стояли в тишине, я несколько раз услышал. — А я думал, это ты… Свет погас без всякого предупреждения. Светильники не искрили, выключатель нигде не щёлкнул — просто разом стало темно. Оба футболиста застыли, ошарашенно моргая — не помогло, вокруг так и осталось, по расхожему выражению, хоть глаз коли. — Это что ещё за хрень? — громко и возмущённо спросил Вида. Кариус за его спиной выругался каким-то длинным немецким словом и констатировал: — Уроды, выключили свет, когда не все вышли наружу! Что у них с расписанием? Ещё ведь не время закрытия! — он ткнул в кнопку подсветки на часах, но она почему-то не работала. — Достань телефон, посветишь фонариком и пойдём потихоньку к выходу, — попросил Домагой. — А сам? — У меня батарея разрядилась, я же тебе ещё наверху сказал, когда заходили. Продолжая держать его за талию одной рукой, Лорис полез в карман, вытащил айфон, попытался разблокировать — не та сторона. Он прокрутил гладкий аппарат в руке — но в следующую секунду раздался тупой стук о доски, а ещё через мгновение — плеск. Вратарь снова выругался. — Что, уронил? — сердито зашипел Домагой. — Ты хоть что-то когда-нибудь можешь удержать в руках, а? — Тут неглубоко, он упал рядом, можно достать… — Лорис присел было, склоняясь над водой, но в темноте получил перекладиной ограждения по лбу так, что искры из глаз посыпались. Снова чертыхаясь, он позволил Домагою поставить себя на ноги. — Брось уже, пока сам не убился, в такой тьме не достанешь… Он всё равно уже промок. Они покричали ещё, пытаясь привлечь к себе внимание, но с каждой минутой становилось ясно, что драть глотки нет смысла — про них просто забыли и выключили свет. Наружу, во внешний холл, наверняка не доносилось ни звука из каменного мешка. Стояла гробовая тишина, сырой холод высасывал остатки тепла из тел, два туриста-неудачника прижались друг к другу и к металлическим перилам — единственной реальной опоре в непроглядном мраке. Ограждение, по крайней мере, указывало на то, что за ним всё ещё находился бассейн с головой Медузы, а за Медузой — глухая стена, они отчётливо это помнили. Твёрдая опора под ногами сейчас тоже стала неожиданно ценной. — Ну мы и попали, — вздохнул Вида. В этот раз, точно он, Кариусу не послышалось. — Попали, — согласился Лорис. — Что ж, в худшем случае проведем здесь всю ночь, а наутро нас выпустят. — А лучшего варианта у нас и нет. — Посмотрим, может, и есть. Пошли к выходу… — Издеваешься? Я лично ничего не вижу. Если бы был телефон… — И я не вижу, но дорогу-то помню. Тут где-то за тобой лестница наверх, ступенек пять-шесть. После неё повернуть и всё время прямо, а потом мы упремся в начало маршрута. — Ну, допустим… — Видел кафе у входа? Не промахнемся, когда врежемся в столики. А там уж плёвое дело — нащупать лестницу наверх. — Если они не запирают входную дверь на ночь, чтоб тут всякие не шастали. — Если запирают, то перекантуемся на фотоплощадке, от гарема наверняка остались ковры. — А там и утро, работники кафе придут до официального открытия подвала. Небось, если пошарить, то в кафе что-то и найти можно, хоть пиво с чипсами. Перспектива ночевать здесь с пивом и закуской, на коврах, в фальшивом султанском дворце, ощутимо подбодрила Домагоя. — Пошли. Только не отпускай мою руку, тут расцепишься — не найдёшь тебя потом. — До сих пор не знал, что ты боишься темноты… — Твою же мать, не боюсь, но… помолчи лучше, — вместо продолжения Лорис получил ощутимый тычок под рёбра. «Пять-шесть» ступенек лестницы в реальности оказались восемью, и Вида с Кариусом на этот раз запомнили каждую, спотыкаясь и чуть не роняя друг друга. Кое-как выбравшись на основной уровень, они замешкались, но по перилам дорожки смогли определить, как им показалось, верное направление и медленно двинулись в путь. Приходилось всё время держаться за руки, свободной ладонью ощупывая перила с каждой стороны и делая осторожные шажки вперёд. Нулевая видимость создавала ощущение полной слепоты, и каждый вспомнил старинную метафору про слепцов, ведущих друг друга к неизвестности. — Это всё тот дед на кассе, — начал ворчать Лорис. — он мне сразу не понравился. Наверняка, он и выключил свет. — Он всего лишь кассир, а не администратор. Впустил нас и ушёл домой. — Но всё равно… что хорошего можно ждать от человека, который всю жизнь болеет за «Фенер»? — Вот продадут тебя в «Фенер», посмотрим, как заговоришь… Это насмешливое замечание Домагоя неожиданно подбодрило их обоих. Да, они оставались глупо потерявшимися в каком-то византийском подвале, без средств связи — но современный мир с его футбольными трансферами, соперничеством и повседневными заботами продолжал существовать снаружи, и вернуться туда было лишь делом времени. — Кому расскажем потом, не поверят ведь. Эх, не успели сфоткаться тут, — пожалел Вида. — Шикарное же приключение! — Ты у нас любитель приключений… — А ты нет? Неужели ты даже в детстве не лазил во всякие дыры? Заброшенные дома, фабрики, вот это всё разбитое и тёмное, куда так прикольно залезть, особенно ночью… — В нашей округе не было ничего заброшенного, — не задумываясь, выдал Лорис. — И зачем лазить в такие места? Тем более, ночью. Это же опасно. Рядом невидимый Домагой фыркнул от смеха, но ничего не ответил. Они ненадолго замолчали, сосредоточившись на том, чтобы идти более-менее в ногу — и немая темнота снова схлопнулась вокруг них. Лес каменных колонн — очень древних, видевших сотни человеческих жизней и смертей — притаился во мраке. Время от времени Домагой вытягивал руку над перилами, изредка ему удавалось коснуться очередной колонны — он пытался отсчитывать, сколько их осталось позади. Но эти тактильные ощущения удручали: очень плотный и холодный камень почему-то вызывал ассоциации с окоченевшими телами мертвецов, тогда как водный конденсат упорно напоминал пот, выделяющийся через поры. Домагой усиленно гнал от себя размышления о том, потеют ли каменные мертвецы. Оставшаяся позади Горгона, овеянная мрачными легендами, как минимум действовала на нервы. — Что это? Ты слышишь? — Лорис так резко остановил его, что Домагой чуть не поскользнулся на мокрой дорожке. — Вот сейчас было… и опять… Они замерли и прислушались к темноте — тишина в подземелье оказалась не такой уж гробовой. Что-то, похожее на вздохи или шелест, что померещилось им ещё раньше, опять раздавалось то с одной стороны, то с другой, то дальше, то ближе, через разные промежутки времени. — Сквозняк под потолком гуляет, не? — Домагой выдал первое, что пришло в голову, но не убедил даже сам себя. — Здесь ведь должна быть вентиляция? Или летучие мыши… — А вода? Ты тоже слышишь воду? Теперь и Вида услышал тихое, на пределе слышимости журчание воды внизу. И в следующую секунду осознал, что его кроссовки начинают намокать, и это точно не было галлюцинацией. — Твою же мать! — он попытался переступить на другое место, в надежде, что просто попал в лужу. Потащил за собой Лориса, и тот, неуклюже перепрыгнув, обдал его ноги брызгами. Вся дорожка была залита водой, которая, судя по звуку, продолжала прибывать. — Они подают воду после закрытия? — возмутился Кариус. — Зачем? — Неважно, зачем. Главное — сколько тут будет воды. Пошли скорее, — Домагой опять потащил своего спутника вперёд. Вода уже хлюпала в обуви, а джинсы от брызг промокли до колена. — Если за последние минут десять набралось до такого уровня, то к утру… — приблизительные вычисления в уме Лорису совсем не понравились. — Но мы же хорошо плаваем! Они ускорили шаг, насколько это было возможно. Домагой теперь постоянно проверял колонны: он точно помнил, что с его стороны дорожки стоял резной столб, посвящённый древним рабам. После такой вехи стало бы понятно, что до выхода меньше половины пути. Но резной камень так и не попадался, они всё шли и шли. Даже если бы они пропустили колонну с «павлиньими глазами», за всё время ходьбы уже успели бы добраться до конца подиума, даже черепашьим шагом. Но ландшафт не менялся: холодные перила под ладонью, неприятно потеющие каменные столбы за перилами, пробиравший всё тело озноб — и вода, теперь доходившая до щиколоток, замедлявшая движение. Они будто бы шли на месте в каком-то тёмном пузыре, который равномерно наполнялся водой. И всё это на глубине неизвестно скольких метров под центром Стамбула. — За сколько мы сюда дошли, ты помнишь? — спросил Вида. — Минут за десять, вразвалочку, останавливаясь. — Я уверен, что прошло уже с полчаса. Пока мы разобрались, что к чему, поднялись по лестнице — но здесь мы идём уже минимум двадцать минут. Очень странно. — Да, что-то тут неладно, — согласился Лорис. — Заблудились? — Как? Дорога всегда прямая. Была вторая, вдоль стены, но мы на неё не заходили. И эти два пути в любом случае параллельны. — Значит, кафе уже близко, — уверил его Лорис. Домагой недоверчиво фыркнул. — А другого выхода здесь нет, как думаешь? — Какого? Пожарного? — Хотя бы. — Здесь не может быть пожара. Если бы и начался, то не страшно. Толщина этих стен — четыре метра, — сообщил Кариус, всегда педантично запоминавший ненужные факты. — Хотя… постой, всё-таки воду сюда не наливают из кранов. — Допустим, и что? — Вода стекает сюда естественным образом, после дождей, по трубам, которые проложены по окрестностям, — рассуждал голкипер. — В том числе, с крыш Айя-Софии. В путеводителе так сказано. Я понял: снаружи наверняка льёт, как из ведра, вот и сюда протекло. — Нам это как-то поможет? — Вида оживился. — Подземные трубы ведут из собора прямо сюда, их проложили ещё во времена императора Юстиниана. А что, если мы… — Отлично, — упадническим тоном отозвался Домагой. — По водопроводу времён Юстиниана я никогда не ползал, пора начинать. Но знаешь, вход в эти трубы мы сейчас всё равно не найдем, а если случайно и найдем, то не пролезем. — И то верно, — Кариус кивнул в темноте. — А если пролезем, то, опять же, клаустрофобия… Домагой злобно сжал его пальцы. Как и почему подвернулась нога в удобных кроссовках, он не понял — то ли поскользнулся в воде, то ли запнулся обо что-то. Домагой попытался опереться об ограждение, но рука схватила пустоту, тело полностью потеряло ориентацию в темноте, и он рухнул куда-то вниз, по инерции утягивая за собой Лориса. Инстинкт ни за что не отпускать чужую руку и спас Домагоя: Кариус проехался за ним на коленях по настилу, обматерил его, но смог удержать и себя на краю дорожки, и Домагоя, который одним махом ушёл под воду с головой. Лорис дёрнул его к себе, до хруста выворачивая сустав, свободной рукой зацепился за стойку ограждения рядом. Вида вынырнул, ошалело дыша и отплёвываясь, ухватился за край дорожки, и Лорису удалось довольно быстро втащить его наверх. Оба едва поняли, что вообще произошло, но паника придала им сил. — Цел? — выдохнул Лорис, прижимая к себе дрожащего Домагоя — мокрого с головы до ног. Оба стояли на коленях, на безопасном расстоянии от провала в ограде — им хотелось думать, что на безопасном. — Вроде да. Спасибо… ты сам-то как? — Нормально, руку ты мне не до конца вывернул. — Что это вообще было? Там… чёрт, там очень глубоко. — Идиот, тут воды набралось максимум по пояс, — Лорис как мог ласково погладил его по голове. — Мы же видели дно, при свете. — Нет там дна! — горячо зашептал Домагой. — Нет, понимаешь! Я его ногами не нащупал! — Мне же с головой и больше было! И если бы ты не… — Тебе показалось. Я же говорю, по пояс, или чуть выше. В фильме про Лэнгдона… — Каком нахрен фильме?! Лорис осёкся. Он чувствовал, как вода струится ему на плечо и за шиворот с хвоста Домагоя — на метровой глубине, даже стоя на коленях, так вымокнуть нельзя. — Ну ладно, ладно, — он попытался подбодрить друга. — Подводный колодец в этом идиотском бассейне. Но ты же хорошо плаваешь… ещё скажи, что тебя кто-то за ноги снизу тянул! Эта шутка не понравилась Виде. Очень не понравилась, но он предпочёл не дискутировать дальше. Поднявшись на ноги, они снова нащупали опору — перила с той стороны, где до этого шёл Кариус. С противоположной стороны часть ограды каким-то образом исчезла, и обоим не хотелось проверять, повторяются ли разрывы дальше. Они сделали несколько неуверенных шагов, снова поддерживая друг друга, как слепые — и тут в темноте послышался голос. Нормальный человеческий голос, не вздох и не стон. Кто-то произнёс что-то, вроде бы на турецком, негромко и будто себе под нос. Затем раздался отчётливый плеск — удар какого-то предмета о воду. — Эй! — Домагой и Лорис заорали синхронно, так громко, что напугали друг друга. Эхо их голосов отразилось от сводов, стен и воды, заметалось где-то в тупике и погасло. Воцарилась тишина, а потом снова звуки — не просто льющейся в бассейн воды, а какого-то движения. — Может, это рыба? — неуверенно предположил Домагой. — Говорящая? Мёртвая тишина стояла несколько секунд. А потом плеск повторился. Ещё, и ещё, вошёл в ритм. Будто кто-то в дальнем конце подземелья поочередно опускал руки в воду, зачёрпывал её и отбрасывал. Или не руки. — Да это кто-то на лодке гребёт! — осенило Лориса. Домагой открыл было рот, чтобы высказать своё мнение, но слова в этой дикой ситуации были излишни. Под потолком кто-то снова, очень скорбно, вздохнул, и этот таинственный вздыхатель показался обоим футболистам почти родным. Во всяком случае, не таким пугающим, как невидимый гребец. Они замерли, прислушиваясь к звукам в темноте, пытаясь различить хотя бы с какой стороны они доносились. Странным образом чьё-то ещё присутствие в этом подземелье, в кромешной тьме, не приносило облегчения. Все природные инстинкты, сейчас обострившиеся - а Домагой и Лорис привыкли доверять инстинктам - говорили о том, что это неприятная компания. Очень неприятная. И им обоим очень не хотелось привлекать к себе внимание. А невидимый человек в лодке запел — печально и как будто без мелодии, вытягивая все гласные, то и дело замолкая посреди фразы. На языке, который только поначалу казался турецким, таким же грубоватым и шипящим — а на самом деле был чем-то другим. Чем-то более древним, чем язык современного города наверху, и даже древнее, чем византийское подземелье с греческими колоннами. Язык такой же старый, как сама тьма — и понять песню могли бы создания столь же древние. — Твою же мать, — всё же решил высказаться Домагой, беззвучно, еле шевеля губами. Никто не посмел окликнуть таинственного певца — кем бы оно ни было, ни у кого язык не повернулся. По движению воздуха Лорис понял, что Вида перекрестился, и сам поднял было свободную руку, чтобы сделать то же самое, но застыл, как парализованный. Равномерный плеск воды под вёслами приближался к ним. Что происходило дальше, Лорис и Домагой не совсем осознавали. Они прижались друг к другу, замерев и почти не дыша. Надежда, что жуткое существо в лодке не заметит, ещё двигала ими — но, в большей степени, ужас просто сковал их тела. Оба зачем-то зажмурили глаза и почувствовали вставшие дыбом волоски на руках друг у друга, когда лодка очень медленно и тихо проплыла во тьме, не коснувшись ни колонн, ни опор дорожки. Что-то более тёмное, чем здешняя тьма, проскользнуло мимо — сгусток мрака, разрезающий спокойную воду. Обдало их холодом, который отчётливо ощущался даже через их заледеневшую от воды одежду — и отправилось дальше, возобновив своё жуткое, прерывистое песнопение. Это было уже слишком. Домагой и Лорис, не сговариваясь, сорвались с места и понеслись в темноту — туда, куда разворачивалась дорожка, покрытая водой. Летели сломя голову, не останавливаясь, таща друг друга за руки, ни секунды не подумав о том, что твёрдая поверхность может где-то уйти из-под ног и снова откроется подводный колодец. Никто из них не носился с такой спринтерской скоростью в своей штрафной за мячом в решающем матче. Бежали они недолго — Лорис, который на полкорпуса вырвался вперёд, в какой-то момент потерял опору под ногой. Вскрикнул от неожиданности, наступил куда-то, провалился вперёд и вниз, по инерции увлекая за собой Домагоя. Бездна на этот раз оказалась неглубокой: оба хлопнулись на каменный пол, пересчитав разными частями тела несколько железных ступенек. Восемь, как им запомнилось по восхождению вверх по лестнице, которое было, казалось, очень давно. — Жив? — на этот спросил Домагой. Попытался разобраться в руках и ногах, выпутать свои из чужих и понять, не сломано ли что. Задача была не из лёгких. — Сам не знаю… — Кариусу в этом свободном полёте особенно досталось, и он старался не стонать, лёжа под упавшим на него Домагоем. — Да откуда опять взялась эта сраная лестница?! Им удалось подняться сначала на четвереньки, ругаясь и наступая друг на друга, а потом и сесть, привалившись к чему-то твёрдому — наверное, стене подземелья. Домагой вытянул ноги на ледяном полу и потёр саднящее колено — кажется, своё. Вытянув руку, погладил по коленке и Кариуса. А потом осознал, что сидит не в воде, а просто на влажноватой каменной плите. — Лорис, тут сухо! Как такое может быть? Где мы? — Если лестница та самая, то возле Медузы. Прямо напротив неё. Там же, где мы стояли, когда началась вся эта чертовщина. — Похоже на то. Других лестниц мы не видели. — Но как мы к ней опять попали… — И почему тут сухо, а? Везде заливает, а тут нет. Здесь же уровень ниже, чем… ну, там, где мы были до этого. Обоих передёрнуло от воспоминания о залитом водой подземелье с плавающим на лодке неведомым певцом. Тупик водохранилища, где всё противоречило законам физики, тоже не казался абсолютно безопасным местом — но, по крайней мере, вода сюда не прибывала. И жуткого пения тоже не доносилось, словно оно осталось очень далеко позади. Да и шелестящие вздохи тоже разом исчезли — в ушах звенело от тишины, которая обложила кругом так же плотно, как темнота. Домагой чихнул, и эхо ударилось о потолок, тут же погаснув. — Будь здоров, — вяло сказал Лорис. — Смотри, не заболей, у нас дерби в субботу. Домагой грустно улыбнулся его словам и нашарил в темноте его руку — так было уже привычно. — Я не знаю, почему тут сухо и что тут происходит, — продолжил Лорис. — И не хочу знать. Домо, я уже ничего не понимаю. Это правда какая-то чертовщина. Я просто хочу домой. У меня там собака не выгуляна… — Меня тоже дома кое-кто ждёт, — вздохнул Домагой. — А я вроде как в бар с тобой пошёл после тренировки… — Нас отсюда вытащат? Наступит утро и за нами придут, правда? — Придут, — Домагой изо всех сил постарался, чтобы его голос звучал уверенно. Выходило плохо — у него зуб на зуб не попадал от холода. Его одежда и не собиралась высыхать в здешнем влажном воздухе, а такой же замёрзший и вымокший от брызг Кариус рядом ничуть не грел. Домагой ощупал камень за своей спиной — поблизости оказался угол постамента. Они сидели не возле стены, а у одной из колонн. Поднявшись на ноги, Вида привалился к ней боком. — Ты куда? — Холодно сидеть. — Слушай, — Лорис тоже поднялся и, пошарив в темноте руками, заключил Домагоя в объятия. — Прости меня. Это я затащил тебя в эту дыру. Зачем?! Свидание, блин! Есть места получше… — Мы больше сюда не пойдём, — миролюбиво сказал Домагой. — Перестань, ты не виноват. Стоять обнявшись было чуть теплее. Он поводил кончиком замёрзшего носа по груди Лориса, ещё хранившей тепло, тронул губами подбородок. — Не пойдём! — передразнил его Кариус. — Выйти бы отсюда когда-нибудь… Мы непонятно где, тут происходит не пойми что… — Выйдем. Я тебе говорю, что бы тут ни происходило, наступит утро и нас найдут. Вся эта фигня не может происходить вечно. «Цистерна» открывается и закрывается каждый день, толпы людей входят и выходят, и я что-то не слышал о сгинувших без вести. Это не наш вариант. — Тогда что будем делать? Ждать здесь? — немного успокоившись, Лорис прижался щекой к его макушке. — Лично я больше никуда не пойду, — проворчал Домагой. — Туда, обратно — ни ногой. — Я тоже. — Тогда поцелуй меня что ли… Лорису эта идея понравилась. Он склонился, ища губами губы Домагоя — привычка тела не подвела, нашёл сразу и поцеловал с такой острой нежностью, которая обычно за ним не водилась. Вида тоже привычно закрыл глаза — пусть и излишне в кромешной тьме. Медленный, мягкий поцелуй хоть ненадолго успокаивал и согревал. Домагой не понял, что произошло, когда внезапное сияние хлынуло под его закрытые веки, рождая красно-синие круги. Он открыл глаза и тут же снова закрыл их, ослеплённый нестерпимо ярким светом после долгой темноты. За долю секунды успел увидеть, что Лорис, разорвав поцелуй, удивлённо поднял голову, прищурился, вглядываясь в источник света — куда-то за спину Домагоя, где, как они оба помнили, в углублении, окружённая водой, лежала исполинская голова. Свет погас так же резко, как и возник. Домагой шокированно глотнул воздуха и вцепился в плечи Кариуса, чтобы не потерять равновесие: цветные круги так и плыли перед глазами. Он хотел было тоже обернуться, но рука вратаря неожиданно тяжело придавила его затылок. — Лорис, что это… — выдохнул он и осёкся. Обтянутые тканью футболки плечи под его ладонями, ещё секунду назад такие тёплые, стремительно холодели. Он повёл ладонями ниже, по знакомым очертаниям рук, которые продолжали обнимать его, надавил на кожу — она была чудовищно твёрдой. Твёрдой, холодной и усеянной мелкими каплями, вовсе не пота. Задыхаясь от ужаса, Домагой оттянул футболку на груди Кариуса, тронул живот, бёдра — под тканью был рельефный камень, быстро покрывавшийся водной плёнкой. Совершенная на ощупь, но абсолютно мёртвая каменная статуя обнимала Домагоя в безмолвии подземелья. И в это мгновение свет за его спиной вспыхнул снова.