Рычит мотор

После провозглашения России независимой, страна ушла в загул. Люди попросту опьянели от предоставившейся им свободы, ведь почти все запреты, поставленные ранее, были сняты. Так начались лихие 90-е. Все события, происходящие во время этого десятилетия, можно назвать смутой 90-х. Разруха, хаос, дефолт, голод, бедность. Сексуальная революция. Дурацкие однотипные рекламы финансовых пирамид на телеке вперемешку с яркими зарубежными, которые люди смотрели почти как короткометражки; секты, которые пропагандируют свои взгляды на мир прямо на улице, впихивая измятые листовки в руки прохожим; агрессивный маркетинг абсолютно всего: алкоголь, сигареты, наркотики. Если ты не начинал употреблять уже в десять, то хуйня ты на палочке, а не «будущий авторитет» на районе. Дефицит продуктов, огромные очереди в совковые магазины и поход в «комки», как в музей, чтобы хоть одним глазком посмотреть на продукты «заморские», на которые ни копейки в кармане нет. Разграбленные, а то и сожжёные ларьки, которые, как появлялись, словно грибы после дождя, так и исчезали. Безработица. Зарплата, выдаваемая людям коробками макарон, маслом, консервами, прочими крупами и продуктами питания, а иногда одеждой, но никак не деньгами по нескольким месяцам. Ходить вечерами по улицам, особенно, если ты девушка, — худшая идея из всех, которая может прийти в голову адекватному человеку. В принципе, днём тоже, но шансов вернуться домой невредимым чуточку больше. Всегда была велика вероятность встретить либо компашку беспризорников, либо конченных отморозков, либо проститутку. Ох, эта проституция... Общество настолько привыкло к тому, что путан на улицах больше, чем крыс на помойках, и уже не особо порицало данный вид заработка. Всё-таки торгуют своим телом далеко не ради развлечения. Элитные или нет — тут дело вкуса и количества шуршащих бумажек в кармане. На улицах городов России был настоящий праздник для извращенцев любых возрастов и ориентации. Просто прогуливаясь поздним вечером в каком-нибудь парке, можно было недорого присунуть какой-нибудь потрёпанной жизнью шлюхе, а иногда и совсем зелёному парнишке. Тогда в проституции ограничений не было. Путанами становились как девочки, так и мальчики, начиная лет так с 12. И это ещё в лучшем случае. Дети с ещё не окрепшей психикой вынужденно подвергали себя насилию со стороны сальных мужиков, чтобы заработать хоть грёбанную копейку для семьи. Торговали своим телом достаточно людей, поэтому в бандитских кругах проститутку вообще перестали считать за человека. Кусок мяса, подстилка, кукла, игрушка — да. А если ещё и мордашка сладкая, такую и помучить не жалко. Кто-то, правда, заигрывался частенько и в конце вечера из помещения выносили как минимум один труп. Обычно убивали индивидуалок, что сами находили себе клиентов из низших слоев общества. Элитных особо не трогали, а тех, кого крышевали сутенёры и подавно. Потом проблем не оберёшься, а связываться со шмаровозами — дело гадкое, их никто не жаловал, потому что держать шалав начинали только тогда, когда ситуация безвыходная, а денег хотелось — просто пиздец. — Девочек не обижайте, самых лучших отобрал, брат, — отсчитывая «зелёные», наставляет Мурат. На голове лысина, а на лице редкая поседевшая борода. Низкий, толстоватый, порой смешной дядька. Ещё и скидывает пятьдесят процентов оплаты — за такого и перетереть кое-где не жалко, — остальные через четверть часа приедут — сами понимаете, подготовиться нужно. — Мур, родной, мы поняли, всё ровно будет, — отвечает низкий мужчина с кичкой на голове, уже усадив одну рыжеволосую девушку себе на колени, — мы не обидим, — зарывается пальцами в густые волосы, слегка сжимая копну в кулаке, и отклоняет голову шлюхи назад, оценивающим взглядом облизывая её тело, — все останутся довольны. — Да хорош лясы точить, Мурат, дорогой, свободен. За девчонок не переживай, — в комнату входит Стас, поправляя на бёдрах большое белое махровое полотенце. Сегодня у «верхушки» был выходной, и несколько человек из них решили вне формальной обстановки посидеть в русской баньке за бокалом холодного дорогущего пива и шлюх. Зовутся они частной охранной компанией, но это больше ради приличия. Раньше эти мужики были «бригадирами», а теперь, завоевав полное доверие Босса, перешли на ступень бойцов в верхах ОПГ. Деньги поступают в карман пачками от их авторитетов, да ещё и от дополнительного заработка: кражи автомобилей, элитной мебели, драгоценностей, всякого рода техники. Так что, этим больше, чем низам и бригадирам повезло — не жизнь, а сказка. Единственное, конечно, напрягает порой дуло пистолета у виска, но это так — издержки профессии. Их компания является «крышей» для местного, но достаточно известного для горожан, авторынка. Просто так приехать и продать там свою тачку не получится никак — все места уже закреплены за определёнными перегонщиками иномарок, а вот отечественные развалюшки могли стоять только рядом со входом, но только нужно было платить бабки и договариваться заранее, что иногда выходило проблематично. — Слышал, Шопен вышел из тени, — отпивая глоток пива, произносит Щербак. На губах остаётся пена, он слизывает ее и наклоняется, чтобы поцеловать сидящую на нём проститутку куда-то в район лопатки, мимолетно роняя взор на поясницу, где на бледной коже набита небольшая татуировка в виде бабочки. Символично. — И чё? Как вышел, так и зайдёт обратно, — откровенно веселится Армян, пока его щетину выцеловывает рыженькая. — А если к Боссу прикатит? У них типа тёрки были когда-то, — не унимается Щербаков, пока к нему пристаёт девчонка. Он ведёт ладонью по её бедру, затрагивая контур чёрного капронового чулка, прямиком под короткую обтягивающую юбку. Так старается в стиль, а по итогу выглядит дешевле, чем «деревянный». — Для этого у Босса есть мы, побазарим с Шопеном, если рыпаться будет, — Шемин встаёт из-за большого дубового стола и воодушевлённо потирает ладони, за ним поднимается невысокая брюнетка. Судя по всему, сейчас он пойдёт в комнату отдыха, — да, Шаст? — Ага. Если что, стрелу забьём, а если и так не поймёт — закажем. Что, в первый раз, что ли, хуйня такая? — наконец-то подаёт голос Шастун. Он сидит «во главе», оперевшись локтями о поверхность стола, и держит в руках игровую приставку, уже пятый день подряд пытаясь собрать тысячу очков, чтобы в конце увидеть грёбанный мультик «Ну, Погоди!». Двадцать девять лет, а уровень развития — десятилетний ребёнок. Так ребята шутят часто, иногда получая за это по шапке. Звук, доносящийся из игры, смешивается с тихим причмокиванием темноволосой шалавы, которая сидит на содранных коленях под столом и умело сосёт высокому худому мужчине. Антон хмурится слегка, дышит тяжело, но не особо кайфует от этого всего. — Вы со своим Шопеном про налоговую во вторник не забудьте, дебилы, — встревает Грек, медленно потягивая холодный хмельной напиток. Он единственный, кто здесь не развлекается с бабами — женат. И он единственный, кого это останавливает. Остальные плевать хотели. — Ещё с легавыми разобраться надо, носы свои ментовские суют в последнее время далеко. Вынюхали, где бабло срубить можно, гады, — говорит Армян. — Вот и разберись, — отмахивается Антон и опускает одну руку под стол, нажимая девчонке ладонью на макушку, заставляя брать глубже. А после откидывается на спинку кожаного дивана, наконец блаженно прикрывая глаза, пока не кончает той в глотку. «Бойцы» обсуждают дальнейшие планы на ближайшие пару недель, сколько должно пойти денег в «общак» и сколько процентов придётся отстегнуть низушке. Говорят о тёлках, оружии и о занимательных историях из криминальной жизни, что произошли с ними. Захмелев, начинают мериться шрамами, рассказывать о ситуациях, в которых те появились, успевают поржать и поругаться несколько раз, пока заказанные девушки находятся рядом, как личные вещи. Впрочем, ради этой роли они и сидят здесь. А после входная дверь в баню открывается, запуская внутрь прохладный воздух, и на пороге появляются ещё два человека. Девушка и парень. Похожи, как две капли воды. Оба темноволосые, высокие, худые совсем, но одеты прилично. В том смысле, что шмотки не рваные и не изношенные почти. — Вызывали? — с нотками дерзости в голосе интересуется девчонка, перекатывая во рту наверняка безвкусную жвачную резинку. Волосы туго собраны в высокий хвост, на губах ярко-красная помада, глаза подведены чёрным карандашом, а на веках синие тени. Колготки в сетку, высокие каблуки, кофта с вырезом, заправленная в слегка мятую короткую юбку. Она выжидающе смотрит на мужчин, пока парень молча стоит сзади неё. — Мы нет. — А мы вызывали. Из парилки выходят раскрасневшиеся и потные от сильной жары Пашка и Журавль. У Воли банная шапка на голове, что выглядит до пизды нелепо. Дрищавый мужчина с сальной улыбкой кладёт ладонь на талию девушке, уводя в освободившуюся комнату отдыха. Пока Журавлёв ухмыляется, оценивающим взглядом осматривая так и стоящего на месте паренька. Антон берёт со стола пачку Мальборо и достаёт сигарету, откидывая полупустую коробку на середину стола. Хватает спички, чиркает и закуривает, откидывая одну руку на спинку дивана. Он с интересом разглядывает проститутку в лице мальчонки. Молодой совсем, сколько ему? Лет девятнадцать? Двадцать? Пацан, не смотря на болезненный и крайне заёбанный вид, красивый. Глаза у него голубые, хоть и сонные, с лопнувшими сосудами на белках; кожа бледная, но ухоженная, гладковыбритая. Шасту вдруг захотелось провести пальцами и проверить настолько же мягкая у него кожа. Как у Ленки из соседнего подъезда, которую он периодически поёбывает или грубее? Губы обветренные, покусанные, бледно-розовые. И волосы чёрные, смоляные, создают со всем этим ебучий контраст. На теле висит большеватая ему белая футболка, на ногах поношенные белые грязные кеды и Levi’s, за которые, к слову, некоторые отдают не то что машины, но и квартиры, — грёбанный дефицит, а джинсы хочется. Значит, точно шлюха. Значит, точно гребёт неплохие деньги за своё тело. Значит, точно хорош в своём деле. Шастун выдыхает табачный дым, с прищуром смотря за тем, как Диман с похабной улыбкой уводит парнишу в помещение с небольшим бассейном. Журавль в этом плане самый непринципиальный: девушка, парень — неважно. Всё равно никто и не осуждает особо, всем в банде, в принципе похуй, кого ты ебёшь. Всё равно тебя прежде всего ебёт жизнь. Она всех ебёт. — Мурат разве мальчиков у себя держит? — интересуется Антон, вновь затягиваясь горьковатым дымом. — Мальчонка вроде брат этой тёлки, но при этом индивидуал. Мур его не крышует, тот просто таскается за сеструхой, а это прознали, так что теперь и пацану дело находят, — отвечает вернувшийся из комнаты отдыха Шеминов, допивая третий бокал пива. — Сколько ему лет-то? Молодой совсем. — Да хуй знает, вроде двадцать один. Мы по душам не базарили. Коротко кивнув, Шаст погружается в мысли, постепенно выкуривая сигарету до самого фильтра. Проблем навалилось дохера: нужно периодически патрулировать авторынок, наводить беседы с налоговой и прочими инспекциями, пытающимися отмыть энное количество деньжищ у их банды, в особенности с легавыми; наведаться бы ещё в один магазинчик, чтобы забрать свои тридцать процентов, а ещё проследить за выбравшимся из двухмесячного затишья Шопеном. Ебаненький человек, Антон лично с ним знаком. Это и заставляет очко поджаться, ведь, если ему надо, авторитет сделает всё для заполучения желаемого. Сегодня последний раз в ближайшее время, когда они с мужиками могут посидеть в баньке, потрахаться с девчонками (в основном) и выпить пива. А дальше работа, вынос мозгов от Босса и конкурентам, проверить пару ларьков, отмыть пару сотен тысяч... Его мысли перебивает громкий вскрик, а затем последующий всплеск воды. Через несколько секунд в помещение вылетает на ходу натягивающий футболку парнишка — одна его щека пунцовая, взгляд сумасшедший, а дыхание такое судорожное, что кажется, будто у него приступ астмы. На шее красные следы от пальцев, и это, в принципе, всё объясняет. Журавлёв и его жестокие замашки. От него ничего другого и не следует ожидать. Он тот самый отморозок, которому лишь бы помахаться кулаками, да покрасоваться стволом. У них у всех так. Кисы хвастаются новенькими украшениями, а отморозки — пистолетом, который обязательно собираются использовать. Антон зачем-то подрывается с места и быстро перехватывает пацана у самого выхода, крепко схватив за предплечье. Тот громко матерится, брыкается и, кажется, его глаза на мокром месте, но Шаст невозмутимо держит его, не пуская выбежать на улицу. — Отпусти! Отпусти меня, сука! — истерично кричит проститут, вырываясь из рук местного криминального авторитета, — Мне больно! Я на это не соглашался! Вы не имеете!.. — Ебало закрыл, — рявкает Шастун, зажимая голубоглазому парню рот, — мы всё имеем. И тебя поимеем, если надо будет. А потом убьём, если ты не перестанешь рыпаться. В голубых глазах проскальзывает неподдельный ужас, и пацан резко замолкает, яро кивая. Антон поворачивается к мужикам и замечает голого мокрого Димку, что выбежал следом. — Дим, чё за хуйня? Опять ты за своё? Нам же сказали, чтобы мы не трогали их. — Нам сказали только про девочек. — Мне насрать. Такими темпами Мурат не то что нам шлюх перестанет давать, так ещё и проблемы создаст. Я тебя тогда лично зарою в лесу. — А ты с каких пор за шлюх вступаешься? — усмехается Журавль, но смотрит прямо на пацана, — Одной больше, одной меньше. Когда мясо жрёшь, ты же не плачешь по свинье, которую прирезали ради этого? — Слышь, базар фильтруй, — огрызается мужчина, отпуская-таки мальчонку, — а ты жди меня на улице, ща переоденусь и выйду. До дома подвезу. Убежишь — сам себе проблем создашь. Остальные мужики удивлённо хлопают глазами. — Шаст, ты чё? — Завалите.

***

— Ну и чё тебе надо? — Чё? Темноволосый парень сидит на соседнем пассажирском сидении в новеньком Шастуновском чёрном Мерседесе и выжидающе смотрит на бандита. Ему просто интересно, за что он заслужил такое благородное спасение от рук его же братка. — Ну, типа, анал или просто отсос? Только учти, этот раз бесплатный, но дальше по тарифу. — Чё? — Пиздец, я конечно знал, что все вы, бандюги, недалёкого ума, но чтобы настолько... — Слышь, малой. За базаром следи. — Зачем забрал меня оттуда? Такие, как вы, обычно добиваете. Антон, сжимая руками руль, выезжает на главную дорогу. Если честно, он и сам не до конца догоняет, схуяли вообще взял и увёз проститутку от своих друзей. Жалко, наверное, стало. Он вон какой хлипкий, а на щеке теперь ещё и синяк проявляется. Неплохо его так Журавль приложил. Только потом перед ними придётся оправдываться. — Имя твоё. — Граф, — парень, вдруг совсем обнаглев, поджимает ноги к груди и удобно разваливается в кресле. — Настоящее. — А нахуя тебе знать, как зовут обычную шваль? Или тебе каждую поимённо знать обязательно? — Довыёбываешься и через час окажешься в канаве. — Арсений. Можно Арс. Шастун усмехается. Даже имя какое-то слащавое. Будто при его рождении уже знали, что пацан проституткой станет. Переводит взгляд на Арсения на пару секунд, пока тот выпаливает свой адрес. Интересно, у него есть вообще родители? Знают ли они о способе заработка сына? И сестры его тоже. И где сами работают? Антон ставит в голове галочку, что надо будет навести справки потом. Попросит кого-нибудь из братков, скорее всего. Всю остальную дорогу они молчат. В спизженной магнитоле вставлена кассета с хитами Михаила Круга. Шаст на расслабоне слушает заученные наизусть слова, следя за дорогой, пока Арс периодически закатывает глаза. Худой, высокий, лопоухий и без щетины наверняка выглядит, как подросток, а строит из себя пиздец цацу. Только чёрный пиджак, качественные джинсы и массивная серебряная цепь на шее придают немного солидности. Сразу видно — авторитет, да ещё и при деньгах. Мечта любой шлюхи и не только. Арсений подрабатывает швалью всего ничего, зато клиентскую базу успел набрать такую, что любая элитная тёлка позавидует. Казалось бы, вокруг одни бандиты в их малиновых пиджаках и с золотыми зубами; статные, грубые и под ними пол города, а по итогу в жопу долбятся только так. С превеликим удовольствием. Ему пришлось ступить на тропу путаны, когда отцу не выплачивали зарплату семь месяцев, а мать на свою копеечную зарплату учителя могла купить только буханку хлеба и масло. А потом отец пришёл с двумя коробками макарон и предложил собственной дочери пойти в проститутки, чтобы хоть как-то помочь выжить своей семье. Ничего другого не оставалось, да и потом сутенёр сам нашёл её. Арсений смотрел на пачку заработанных его сестрёнкой денег и покатился по наклонной, отказываясь от всех моральных ценностей и принципов. Через пять месяцев их родители погибли в перестрелке — оказались не в то время, не в том месте. Обычное дело. И дети их решили, что терять всё равно больше нечего, а выживать придётся самим. Продавать своё тело стало обыденностью. Особенно Арс любит тех самых «новых русских» — предпринимателей, что за короткое время успели отгрохать нихуёвый бизнес и деньги, хотя мозгов-то у них чуть-чуть побольше, чем у той же медузы. И платят они в два раза больше, если их любимый «Граф» будет хорошим мальчиком на протяжении всего вечера. А когда повалили деньги — они стали смыслом жизни парня. Ведь так приятно держать в руках зелёные шуршащие бумажки, приятно покупать себе новую импортную одежду, приятно изредка есть свежую ветчину на пару с сестрой, но та появляется дома крайне редко. Приятно жить для себя, особенно в такой трудный период. Приятно иметь цену самому себе. И набивать ее с каждой неделей всё больше и больше, жадно складывая в карман стопку деньжат. — Здесь? — Да, останови. В гости не позову, звиняй. Перерыв. Фыркнув, Шастун останавливает автомобиль у подъезда номер три и наблюдает за тем, как Арсений потягивается на сидении, разминаясь. Ловит взгляд голубых глаз и хмурится слегка. — Ты, если чё, обращайся. Или говори, что ты под Шастуном. Тя не тронут. А если тронут — пизда им. — За какие шиши такая щедрость? — Хуй знает, ты вроде ровный пацан. С характером, канеш, но без него щас никуда. — Ладно, усёк. Будут бабки — заезжай, развлечёмся. Парень подмигивает и выходит из машины, демонстративно хлопая дверцей. Шаст провожает его взглядом, пока Арсений не скрывается за потрёпанной дверью подъезда, и только потом уезжает из двора. Интересный этот персонаж — Арс. Антон словил себя на том, что с удовольствием бы пообщался с ним поближе.

***

— ...а я ему объясняю, что не по понятиям его поступок. Взял в долг — вернул обратно, а не сопли жуй. Я прав? — Канеш прав. Армян смачно харкает на асфальт и идёт чуть впереди Антона вдоль новеньких иномарок. С налоговой все дела на сегодня вполне улажены — в ближайшее время не тронут. Поэтому до следующего выезда на «перетереть» у мужиков появилось немного свободного времени, и приходится убивать его тупорылыми разговорами ни о чём. Хотя Шаст бы сейчас с удовольствием купил пожрать и потрахался. — Так и я ему начинаю мусолить: «Брат, ты либо возвращаешь зелёные с процентами, либо я тебе пальчики почикаю». — А он чё? Шастун останавливается у выхода с авторынка, ссутулившись, достаёт сигареты и закуривает, хмуро смотря на вечно спешащих куда-то людей. У очередного банка, на улице напротив, восстание клиентов, в магазинчик огромная очередь за продовольствием, рядом у порога видеосалона пристроился очередной бомж, коих теперь по городу (да и стране) навалом. — А чё он? Ничё. У него ж кляп во рту был, ну я и почикал пальчики. Он так в соплях умолял, ты б слышал. Серёга откровенно ржёт, смотря на своего братана снизу вверх. Мужчина, хоть и делает дохуя жестоких вещей, но выглядит в целом безобидно. Непонятно, как его люди боятся вообще. Длинный синий пиджак, белая накрахмаленная рубашка, натёртые туфли и золотая цепь на шее. И карликовый рост. Шаст всё время стебёт его. Усмехнувшись, Антон поправляет цепь, что поверх олимпийки, засовывает одну руку в карман спортивного костюма и стряхивает пепел тлеющей сигареты на землю. — Слышь, кстати, мелкий из низов растрепал, что ты справки на одну шлюху наводил. Те зачем? — Сергуль, ты, бля, затыкаешься вообще в этой жизни? — огрызается мужчина, глубоко затягиваясь, — Надо мне, — на выдохе отвечает. А зачем надо — хуй знает, правда, но не столь важно. — Пошёл не по той тропе? — издевается мужик с кичкой на голове, — Да не ссы, наши не осудят. Главное, чтоб работу не забросил. Шастун кивает в сторону ближайшего ларька через дорогу, и они выдвигаются туда, перетирая языками за Шопена и его банду украинцев, что уже успела забить стрелу с одним районом на окраине города. К слову, район тот под крупным наркодиллером. И Антон уже готов купить семечки, чтобы с интересом понаблюдать за столкновением века. Мужчины доходят до небольшого ларька. Некоторые стёкла либо треснуты, либо разбиты вовсе. Уже пытались поджечь, потому что дверца конкретно так почернела. Внутри сидит толстоватая тётка с яркой розовой помадой на тонких губах. Она читает какую-то газету и вовсе не заинтересована людьми снаружи. Ей лишь бы досидеть до вечера, благополучно закрыть торговую точку и доковылять до дома. — Драсте, — она всё же подаёт голос, видя перед собой солидных мужичков. — Мальборо и презервативы, — просто отчеканивает Шастун, кидая той купюру. Продавщица окидывает его странным взглядом и через несколько секунд вручает ему товар, после отсчитывая сдачу. Просовывает в окошко купюры и вновь возвращается в сидячее положение, взяв газету в руки. Отправив в карман сдачу, новую пачку сигарет и резинки, Антон разворачивается и готов пойти с Серёгой обратно, пока перед его глазами не появляется мелкий пацан лет десяти в чёрной кепке, которая из-за величины сползает на глаза. Либо у бати спиздил, либо просто спиздил. Он жмурит от солнца один глаз, смотря на высокого мужика, и показывает кривоватые и далеко не все зубы. — Дядь, денег дашь? Они переглядываются с Армяном и усмехаются. — Тебе зачем? — С пацанами в картишки перекинуться хотим, а купить надо. Антон улыбается и качает головой, как бы говоря, что денег точно не даст. Знает он, в какие карты и зачем им нужно перекинуться. Как в ларьках появились игральные картишки с картинками голых тёлок без цензуры, так все пацанята во дворах принялись либо скупать их, либо воровать из магазинов и друг у друга. Лишь бы пофапать втихую от родителей, что день и ночь на заводах вкалывают. — Книжки иди читай, малой. Серёга разворачивает пацана и даже даёт лёгкий пинок под зад. Ребёнок с визгом отскакивает в сторону и, пробежав ещё пару метров, поворачивается к бандитам, показывая язык. — Ну и идите в жопу, жлобы! И убегает, оставляя друзей стоять в полном смятении. Беспризорники — что с них взять. Этот ещё добрый попался, обычно и с заточками подходят. — Какие борзые пошли, — фыркает Матвиенко, — на месте родителей, я бы так высек, чтоб жопа синяя была. Шаст низко ржёт и идёт обратно в сторону авторынка, где припаркован его чёрненький мерс. Армян тащится за ним и ворчит, чтоб тот шёл медленнее — ноги короткие, не поспевает. — Ты ща куда? — Арсения навещу. — Братан, ты когда к шалавам сам ездить стал? Шастун молчит и хмуро шагает к своему новенькому автомобилю. Открывает дверцу и прежде, чем сесть за руль, пожимает плечами и бросает небрежно: — Решил разнообразить свою жизнь.

***

Стены подъезда обшарпанные, исцарапанные или исписанные всякой бранью. На каком-то этаже даже был написан отрывок из произведения Маяковского. Окна наглухо закрыты, на ступеньках стоят кофейные банки, используемые под пепельницу. Воняет куревом, мочой и сыростью. Антон знает даже квартиру, в которой живёт Арсений Попов. Он знает про него если не всё, то почти всё. Звонка нет, поэтому приходится стучать по деревянной поверхности двери. Один. Два. Три. Ждёт, переминаясь с ноги на ногу, расстёгивает олимпийку, обнажая грудь, едва скрытую растянутой майкой-алкоголичкой. Дверь открывается, и на пороге появляется взъерошенный Арс. На нём один лишь тонкий халат в зелёную клетку. Смотрит как-то совсем обречённо, облокачивается одной рукой о дверной косяк, стоя босыми ногами на носочках — пол грязный и холодный. Вопросительно приподнимает одну бровь, выжидает. — Сколько берёшь? — сразу спрашивает Шаст, оценивая того взглядом. — Триста, — с максимально скучающим видом протягивает парень, — зелёных. Но я дома не обслуживаю. — Значит, буду первым. Раздевайся. Попов раздражённо цокает, но не спорит, и уходит в глубь квартиры, пока Антон проходит внутрь, захлопывая дверь. Разувается, хотя обычно ему похуй на это, идёт за парнишкой и останавливается в проходе в небольшую комнатку. Пожелтевшие обои, одиноко висящая люстра с одной лампочкой, пыльные шторы в цветочный орнамент, полы и полки, висящие над рабочим деревянным столом. Здесь воняет сигаретами и перегаром, рядом с кроватью стоят три пустые бутылки водки. Оно понятно. Шлюхи никогда не приходят на работу трезвые — так менее противно. Арсений стоит посреди комнатушки с ещё одной бутылью, открывает ее, отбрасывая крышку куда-то на пол, делает несколько глотков. Поворачивается к Шастуну, вручает водку ему, ухмыляется, когда тот так же жадно глотает жгучий дешёвый алкоголь. Мужчина помнит, что после этого садиться за руль, но когда его это волновало? Попов развязывает пояс на халате, разводит ткань в стороны, оголяя своё тело. Под одеждой он абсолютно голый, Шаст облизывает взглядом каждый миллиметр кожи и тяжело сглатывает. Парнишка, не прерывая зрительного контакта, ласкает свою кожу кончиком пояса, его ресницы трепещут, пока он смотрит исподлобья. Ткань касается ещё вялого члена, Попов вздрагивает слегка и выдыхает рвано одновременно с Антоном. Прикрывает глаза и отпускает халат, который бесшумно спадает на пол. Он стоит абсолютно голый перед криминальным авторитетом, ожидая, пока тот, как и все, затрахает его до изнеможения и больше никогда не появится на пороге этого дома. Ведь Попов так не хотел впускать в эту квартиру жизнь извне. — Без лобызаний. Только по делу, ясно? — дерзко говорит Арсений и оглядывается на уже свою двуспальную кровать — раньше это была родительская комната, а теперь здесь их ранее любимый сынок сношается за деньги с бандитами. Арс решает руководить. В конце концов, обслуживающий персонал здесь он. Да и чем быстрее всё закончится, тем быстрее парень получит бабки и проводит этого мужика нахуй. Небрежно снимает с того олимпийку, кидая её на пол, целует мокро в небритую щеку, спускается губами на шею, мажет по коже, опаляя ту горячим дыханием. Медленно становится на колени, приспускает Шастуновские спортивные треники вместе с бельём, взяв в руку уже вставший член. Двигает ладонью вверх-вниз, проводит аккуратной головкой по приоткрытым губам, касается языком. Мужчина вздрагивает. Смотрит снизу вверх на своего клиента, и настолько блядью он себя ещё не чувствовал. Антон завороженно смотрит в ответ, запускает пальцы в отросшие чёрные волосы, сжимает в кулак копну, подчиняет. Шастун так и стоит в проходе, пьёт водяру, пока Арсений умело насаживается на возбуждённый орган ртом. Берёт глубоко, обсасывает кожу, двигает головой в небыстром темпе, пошло причмокивая. У Антона плывёт перед глазами, он приоткрывает влажные от алкоголя губы и дышит тяжело, теперь уже почти сам насаживает шлюху на член. Слегка толкается бёдрами едва ли не в глотку и ему плевать, когда парнишка давится. Глядит вниз, рассматривает, как слюна течёт по его подбородку, покрасневшие щёки и дрожащие длинные ресницы. Сравнивает его с соседкой Ленкой. Этот точно красивее и сосёт определенно лучше любой другой шалавы. — Быстрее, — командует Шаст и делает ещё глоток. Жмурится, пока водка обжигает горло. Арс двигает головой быстрее, обсасывает головку, ласкает языком уздечку, и Антон буквально начинает дрожать. Ему охуеть как пиздато. Он сильнее сжимает тёмные волосы и останавливает парня, оттягивая его голову за волосы назад. — Ложись. Злобно глянув на бандита, Попов поднимается с колен и покорно ложится в постель, упираясь спиной в деревянное изголовье. Смотрит на клиента, раздвигает ноги и ласкает сам себя, дразнит. Дышит тяжело, грудная клетка быстро вздымается. Его бесит то, что Антон медлит. Обычно такие, как он, наоборот предпочитают отодрать по-быстрому и съебать дальше по своим делам. Этот же, сука, бездельник, судя по всему. Шастун, достав презерватив из кармана, разрывает пачку, откидывая вскрытую упаковку на пол, и раскатывает резинку по возбуждённому члену. Затем берёт и ставит бутылку на маленькую прикроватную тумбочку, залезает на кровать, нависая над парнишкой, тот устанавливает зрительный контакт, обхватывая руками мужчину за шею. Жмурится, когда Антон, не церемонясь, входит в него. Не то чтобы прям больно, его чуть ли не каждый день человек по семь ебут в задницу, он привык, — просто неприятно. По комнате разносятся тяжёлое дыхание, жалобный скрип кровати, стук спинки о стену и тихие стоны Арсения. Шаст трахает его жёстко, давя ладонью на тонкую шею, а второй рукой упираясь в изголовье кровати. Попов податливо выгибается, комкает белую простынь, хватает воздух губами, потом цепляется рукой за спинку кровати, сжимает до хруста в пальцах, а второй сжимает массивную серебряную цепь мужчины. Антон смотрит на него с таким восхищением, будто это самая лучшая его вещь. Сейчас, прямо сейчас он принадлежит ему, его тело полностью во власти этого бандита, и тот, кажется, только от подобных мыслей вот-вот кончит. Толчки всё грубее, по самое основание, Арсу попросту не хватает воздуха, и он уже готов просить ослабить хватку на шее, но Шаст сам отпускает его, чтобы взять водку с тумбочки и, не останавливаясь, сделать пару глотков. И сам уже не сдерживает низких хриплых стонов, прикладывает горлышко к блядским Арсовским губам, немного выливая содержимое ему в рот. Тот давится немного, водка вытекает изо рта на постель и кожу, и Антон наклоняется, чтобы слизать с него алкоголь. Возвращает бутыль на тумбу, закидывает тонкую ногу парня себе на плечо, впиваясь пальцами в бедро. Толкается ещё пару раз рвано, выходит из него, проводя несколько раз ладонью по всей длине члена, и кончает в презерватив. Не заботясь о разрядке рядом лежащей шлюхи, снимает использованную резинку, кидая на пол, и валится рядом, натягивая на ещё не опавший орган бельё со спортивками. Выуживает из кармана пачку сигарет и уже через пару секунд расслабленно лежит в чужой постели и курит. — Деньги, — неподвижно хрипит сбоку Арс, так и оставшись абсолютно голым. Лежит и ненавидит Антона, в мыслях уже расчленив его на маленькие кусочки. — Держи, заработал. Порывшись во втором кармане, Шаст зажимает сигарету зубами, пока достаёт небольшую пачку денег и отсчитывает триста долларов. Купюры летят в сторону Арсения, приземляясь тому на живот. Некоторые пачкаются о сперму парня, — он-таки сам довёл себя до разрядки, — и Попов почти усмехается. Вот что значит — грязные деньги. Перед голубыми глазами потолок с побелкой, в углу тёмное пятно — когда-то соседи затопили их квартиру, потому что дядя Коля нахуярился в полные щи, включил воду в ванной и уснул. Пришла жена, охуела и выгнала того из дома, в конце даже веник кинув в пропитое лицо. Рядом зачем-то лежит Антон, зачем-то курит в его постели, зачем-то не собирает свои вещи и не уходит дальше по своим бандитским делам. Зачем-то ловит взгляд голубых глаз и усмехается так мерзко, что хочется разбить ту бутылку недопитой водки о его голову. — Сеанс окончен. Собирай шмотки и проваливай нахуй. Или плати дополнительно за второй час. — Хочешь ещё один раз? — зелёные глаза начинают бесить настолько, что парень с удовольствием выдавил бы их собственными руками, — Понравилось? — Нет. — А мне очень. Никогда не хвалил блядей, но ты хорош. — Да мне похуй. Мы потрахались. Что тебе ещё нужно? — Не кипишуй, киса, ща уйду. Докурю только. — И больше не приезжай сюда. Я на своей квартире не работаю, лучше ищи в барах или у Мурата. — С каких пор шалавы ставят свои условия? Арсений замолкает, отворачиваясь к окну. Антон усмехается, рассматривая покрытую испариной спину в родинках. Выпускает дым кольцами и глаз не отрывает от идеальной молочной кожи. У него даже появляется какое-то садистское желание потушить о неё сигарету, чтобы был хоть один изъян. Попов настолько погружается в мысли, что почти не замечает, как мужчина по-хозяйски шлёпает его по заднице, тихо собирается и, захватив остатки водки, уходит из квартиры, хлопая дверью. Впрочем, не всё так плохо. С другими намного хуже обращаются, а ему вот, кажется, вполне везёт на клиентов. Главное, бабки платят — остальное всего лишь текущие обстоятельства.

***

Кровь хлещет из носа, и уже минут семь Шастун сидит на капоте машины, прикладывая к разбитому носу холодный пистолет. Армян ругается с Шемином, мельтешит перед глазами так, что скоро у Антона закружится голова. Щербак на повышенных тонах разговаривает с кем-то по мобиле, а Журавль и Воля сидят на бордюре, играясь со своими пушками. Они на низком старте и уже ждут, когда можно будет отправиться на очередные разборки. Грек задумчиво курит в стороне, ему, кажется, вообще похуй. И только Шастун на самом деле знает, как Позов сейчас нервничает. Буквально пару минут назад он чуть сам не добил Шаста, когда тот вышел с разбитым ебалом от Босса. Они проебались. Настолько расслабились с деньгами, бухлом и шлюхами, что проморгали тот момент, когда Шопен наведался к их Боссу в офис. Конечно, охрана не пропустила того внутрь, но сам факт остаётся фактом. Шопен вернулся. Шопену нужны бабки. Шопену нужен авторынок и утерянный авторитет в городе. Антона и остальных даже в помине рядом не было, они не уследили за этим ублюдком, и вот некоторое время назад мужчина поплатился и познал гнев своего начальства. — Пацаны, надо устроить с ним встречу. Перетрём, мож даже добазаримся до чего. Полюбасу надо разруливать ситуацию, иначе накроют всех. Это ж та ещё крыса. — Сначала бы найти нейтральную территорию. — В баре у моего знакомого можно. Без лишних ушей, — подаёт голос Позов. Все молчаливо соглашаются и вскоре разъезжаются по своим делам: кто на рынок, кто бабки отмывать, кто к сутенёрам забрать свой процент за крышевание. Антон остаётся один сидеть на капоте Мерса, убирает пистолет от лица и долго разглядывает следы собственной крови на стволе. Он вдруг чувствует вину за то, что впервые отвлёкся от своей работы, что впервые допустил какую-то ёбанную слабость и теперь у них намечаются никому не нужные проблемы. И если их не решить, то его убьёт либо Шопен, либо Босс. А ведь всё началось с того, что Шастун продолжил навещать Попова. Примерно недели три он периодически ездил к нему на хату, обычно рано утром, когда тот точно дома. Они трахались, Антон просаживал свои деньги и уезжал патрулировать авторынок, просто потом отчитываясь перед начальством. Мужчина каждый раз видел в голубых глазах грёбанное разочарование в жизни при их встрече, и его это даже немного веселило. Арсений настолько зависим от денег, что подставляет задницу даже тому, к кому испытывает отвращение. Забивая на работу и братков, Шаст ебашил через весь город к этому молоденькому пареньку. Когда-то он даже встречал того на улице, приглашал в салон автомобиля, в котором парниша покорно насаживался тому на член после того, как они парковались за гаражами. И вроде бы всё устраивало. Хороший секс, просто за деньги и без обязательств. Пока Антон однажды не встретил Попова в казино. Он сидел за игральным столом, курил, попивая дорогой коньяк и провожая Арсения взглядом в туалет как минимум раза три. И все эти разы с разными сальными мужиками. Он тогда впервые задумывается о том, что не хочет, чтобы этого парнишку ебал кто-то ещё. Не хочет, чтобы его вообще кто-то трогал. Не хочет, чтобы Попов вообще торговал своим телом. Антон несколько дней подряд ездит к нему на квартиру. Привозит буханку свежего хлеба, сливочное масло, банку красной икры и бутылку шампанского. А Арс видит всё это и начинает громко смеяться. — Что, Антош, деньги закончились? Едой мне платить теперь будешь? Так я за хавку не работаю, иди на Курский, там тёлки за тебя ещё и подерутся. Ставит чёрный пластиковый пакет на стол и смотрит на парня, как на конченного дебила. — А я не трахаться сюда приехал. — А зачем тогда? Посидеть и попиздеть за жизнь? — откровенно веселится Арс, сложив руки на груди, — Да нахуй ты мне сдался? Если трахаться не собираешься, собирай всё это и проваливай. — Фильтруй базар, — отрезает Шаст. — Фильтруй свои действия. После того случая он Попова не трогает, но следить за тем продолжает усердно. Знает, где, когда и с кем эта шлюха трахалась. Знает, в какое время выходит из дома и возвращается обратно. В какой-то момент, сидя в машине, ему кажется, что он совсем поехавший. Что какая-то блядь стала важной частью в его жизни. И на эту блядь мужчина дрочит в душе, за эту блядь мужчина периодически ругается со своими братками, когда те вспоминают случай в бане, за эту блядь мужчина берёт своих друзей и приезжает в баню в соседний район, где избивает главаря банды до состояния полусмерти. Антон видел, как Арсений выходил оттуда с порванной одеждой и разбитым лицом. Пацаны, может, и тупые, но не слепые уж точно. Они всё прекрасно видят, и некоторые из них даже пытаются завести разговор об этом с Шастом. Получается только у Армяна, но и тот, по сути, уходит ни с чем и «нахуй». Им бы привести Антона в строй, но тот не поддаётся от слова совсем. У него этот парень будто мозг захватил. И разговаривать с Шастуном стало бесполезно. А потом, не выдержав, Шаст снова поехал к Попову в квартиру. Он достал импортные лилии и с предвкушением ждал, когда деревянная дверь откроется. Мужчина внутри, где-то в остатках души, хотел сделать приятное парнишке, хотел добиться улыбки и смущённого «спасибо». Тёлки же тают от цветов, может, и с Арсом прокатит. А по итогу получает раздражённый вздох. Проходит в квартиру, улыбается сам смущённо, — ему эти подкаты вообще в новинку, — смотрит на Арсения и протягивает тому букет белых цветов. Попов так же смотрит на него, как на конченного. — Ну и что это? Забери. — Твои любимые цветы. Я для тебя достал. — Да не нужны мне твои букеты. Когда же ты уже отъебёшься от меня, несчастный мальчик? — парень повышает голос, — Заруби себе на носу, что мы не встречаемся, мне не нужны твои подарки и забота эта ебучая. Мы никто друг другу, — отчеканивает Арсений, смотря в упор в зелёные глаза, — Антон, мы не парочка. И не будем ею. Я не стану милой девочкой-хозяюшкой, которая будет ждать тебя дома с ужином. — Давай попробуем. Я хочу быть твоим мужчиной. Неужели ты не хочешь жить спокойно без хуёв во всех местах и статуса подстилки? — Антошка, не знаю, что за идеальную семейную жизнь ты себе нарисовал в своей голове, но мне посрать, веришь-нет. Если у тебя закончились деньги, это не мои проблемы, но едой и цветами я не беру, — он возвращает букет обратно в руки замолкнувшему Шасту, — а теперь пиздуй, Ромео. У меня ещё клиенты сегодня. Дверь захлопывается. И после этого Попов смотрит в грязное окно, наблюдая, как Антон бросает букет лилий на дорогу. А затем садится в машину и даёт по газам, шинами переезжая белые цветы. Мужчина думает, что просто так это всё не оставит. Он либо добьётся своего, и Арс будет только с ним, либо добьётся того, что парень не сможет стать чьим-то вообще.

***

Яркая цветомузыка бьёт по глазам, на весь зал играет Ласковый Май, Шастун в компании с Армяном, Стасом, Позовым и Щербаком сидит за большим столом в vip-комнате бара. Здесь, спустя две недели, назначена встреча с ублюдком Шопеном, который перешёл в наступление, добился открытого конфликта и даже стал подсылать легавых на рынок с проверками. Все понимают, чем это может закончиться. У всех заряжены пистолеты, а на улице в тачках для подстраховки сидят ещё человек пятнадцать, в том числе Журавлёв и Пашка. Либо разговор пройдёт в мирном русле, либо здесь случится перестрелка. Ни то, ни другое никакие положительные перспективы за собой не несут. Музыка затихает. В зале появляются пять амбалов и направляются в сторону их стола. За ними идёт низкий, но с крепким телосложением мужчина. На нём по обыкновению малиновый пиджак, массивные золотые часы, как и передние резцы. Он мерзко улыбается, оголяя золотые зубы, присаживается напротив Антона и складывает руки в замок на животе. — Ша-а-стик, дорогой, сколько лет, сколько зим, а, — чересчур довольно тянет их новый конкурент, — ну скажи честно, скучал же. — Хорош языком чесать, Владик, — огрызается Шастун. Все эти бессмысленные разговоры не по его части. Ему нужно сразу и по делу, — скажи мне лучше, где мы тебе дорогу перешли? — Ну почему же сразу «перешли дорогу»? Я просто предлагаю вам сотрудничество. — А мы просто отказались от него. — А я отказов не принимаю. — Нахуй тебе авторынок? Чем тебе базар не нравится? Магазины. Наркота. Сутенёром бы стал. — Не мой уровень, малец. Шаст фыркает и переглядывается со своими ребятами. Те сидят молча и хмуро, в разговор не лезут. На готове. — Так твои проблемы. Это наш бизнес, никому отдавать и продавать не собираемся. И делить уж точно. — Тогда предлагаю по старинке. На пустыре за заброшенным заводом. Не хочешь перетереть вне формальной обстановки? Пусть твой Босс приезжает. Поболтаем, как в старые добрые. — Стрелу забиваешь? Шопен многозначительно улыбается, разводит руки в стороны и откидывается на спинку диванчика. — Понимай, как хочешь, дорогой, — он щёлкает пальцем, вызывая к себе официантку, — даю четыре дня, чтобы подумать. Как найти меня — знаешь. Антон кивает, расплачивается с официантом за ранее заказанный коньяк и кивает своим пацанам на выход. Мужчины поднимаются с места и молча выходят из бара на улицу, смачно матерясь и тут же начиная обсуждать столь неординарное предложение со стороны конкурента. Достав мобилу, Шаст набирает Боссу и отходит в сторону от ребят, чтобы рассказать обо всей ситуации. Выслушивает трёхэтажный мат как в сторону Шопена, так и в свою. Начальство начинает рассуждать, как поступить лучше без трат бабок и лишней шумихи между бандами. Выслушивает предложение Антона и впервые безукоризненно соглашается. Сбросив звонок, мужчина достаёт сигареты из кармана кожанки и на ходу закуривает. Созывает всех пацанов, делает пару затяжек и, когда все замолкают, выстроившись в полукруг, подаёт голос: — Значит так, братва. Сейчас все разъезжаемся по домам, на улицах не светим рожей, а завтра утром встречаемся в офисе Босса. Обсудим кое-чё. Здесь не варик ваще. На улице поздняя ночь, дворик бара совсем опустел, и только Антон остался, чтобы выкурить ещё пару-тройку сигарет и подумать. А затем последний Мерседес выезжает на главную дорогу по направлению к дому его любимой бляди — Арсения. И уже на пороге квартиры мужчина платит за всю грёбанную ночь. Сказать, что Попов охуел — ничего не сказать, но он ведь первый пиздел о том, что от Шастуна ему нужны только бабки. Поэтому позволяет трахать себя на кровати, на шатающемся кухонном столе, на бабушкином ковре в гостиной, в прихожей. Позволяет заткнуть свой рот, когда Шастун предлагает просто выпить вместе травяной чай и не хочет слышать отказа. Позволяет целовать себя сначала страстно, жадно, по-хозяйски сминая сухие губы, так, будто Попов действительно неживая кукла. А потом, ослабив хватку, совсем уж сладко и мягко, дразня языком. Хотя Антон прекрасно помнит — Арсений не целуется с клиентами. А Шаст здесь и сейчас как раз-таки в роли того самого, сука, клиента, а не в роли его мужика, как сам себе надумал. Ведь так хочется. Настолько, что и так держащаяся ранее на соплях крыша совсем едет. Он остаётся с ним до утра и затрахивает Арса настолько, что тот попросту вырубается. И теперь Антон, как побитая шавка, которая ищет в любом человеке тепла и любви, тянется к парню. Обнимает его аккуратно как-то слишком, прижимает к себе и прикасается сухими обветренными губами к плечу, выцеловывая веснушки на коже. Не хочется думать, сколько людей трогали это тело своими грязными руками. Хочется наивно полагать, что кроме него именно так Арсения никто не касался. С рассветом приходится уйти. У него важная встреча с братвой, на которой придётся принимать важное решение. И пропускать это даже из-за любимой шлюхи нельзя. И так уже напортачил настолько, что по уши в дерьме. Они встречаются ближе к семи утра. Сонные, нервные, собачатся между собой, но всё это издержки профессии. Некоторые сидят на стульях, некоторые опираются о стену, сложив руки на груди. Антон стоит посреди помещения. — Мы с Боссом побазарили, пришли к выводу, что стрелки с этой подлой крысой нам нахуй не сдались, — начинает мужчина, — бойцов зря трепать не хочется, да и наводить шум тоже. Принято решение, — оглядывает всех присутствующих, — мы заказываем его. Есть один киллер на примете, погоняло «Охотник». За работу берёт десятку зелёных, и больше мы не слышим о Шопене ничего, кроме сводки криминальных новостей. Делаем всё тихо и быстро. Послезавтра ублюдок едет на встречу с одним диллером к Курскому вокзалу. Там и пришьём. — И как Охотник это сделает? Он чё, за машиной бежать будет? — интересуется Журавль. — Охотник будет преследовать тачку Шопена на мотоцикле. За рулём будет Щербак. Главное, быстро среагировать и уехать сразу после выстрела. — Понял, всё сделаем, — отвечает Щербаков, — а чё насчёт мотоцикла? — Завтра подгонят. — говорит Шаст и хлопает в ладоши, как бы ставя точку на этом, — Так, остальные сидят тихо и следят за тем, чтобы ни одна собака не пронюхала про заказ. — Базару нет, — в голос отвечают остальные. — Тогда всем быть на готове. Свободны. Мужики молча, как на похоронах, поднимаются с мест и всей оравой выходят из небольшого помещения, некоторые шепотом обсуждают предстоящую операцию, некоторые на прощание жмут руку Шастуну. Им предстоит большая и тяжелая работа в ближайшие дни. И ведь так не хотелось марать руки в чужой крови, но профессия обязывает. Чего не сделаешь, ради спокойной добычи денег в такие трудные, мать его, времена.

***

Погода пасмурная. На небе ни одного проблеска света или хотя бы одного клочка голубого неба. Вороны бегают по тротуару в надежде найти хоть пару крошек еды. Серо, понуро. Будто день уже заранее устроил траур по будущему мертвецу. Антон усмехается. У входа стоит группа дешёвых проституток в ярких вызывающих нарядах, они курят и пристают к прохожим с предложением «продажной любви». Думается, что, если бы Арсений предложил продать собственную любовь, мужчина потратил бы любые деньги. Лишь бы. Полюбить блядь. Какое же позорище. Какой же он, сука, пропащий человек. Взрослые шалавы вдруг громко смеются, привлекая внимание прохожих. Начинается словесная перепалка между заёбанными во всех смыслах тётками и малолетними девчонками, что пришли на их точку заработать денег. Когда-то даже удалось увидеть драку ночных бабочек. Зрелище, что надо. Девушки действуют на убой. Около них на картонке, съёжившись, сидит старый дядька в оборванной одежде. Перед ним лежит дырявая шапка, в которой совсем-совсем пусто. Как в душе у Антона, как в сердце у Арсения. Городская суета впервые не давит. Она наоборот успокаивает и не даёт жрать себя собственными же мыслями. Смотришь на людей, которые всё спешат куда-то, будто чувствуют, что здесь произойдёт что-то неладное, что лучше держаться от этого места подальше. Не понимают, что лучше держаться подальше не от места, а от страны. Шастун стоит в тени в углу, кутаясь в короткую кожанку во время порывов ветра, и периодически поглядывает на наручные часы. Остаются считанные минуты до того, как на горизонте появится серебристый джип. Шопен должен явиться вовремя, он никогда не опаздывает. И умереть наглый ублюдок должен вовремя. Из-за скуки и нервозности Антон уже седьмой раз достаёт сигареты. Поджигает спичку, подкуривает. Блаженно затягивается, на секунду устало прикрывая глаза. Скорее всего, после исполнения заказа он поедет в уже до щелей в полу знакомую квартиру, к Арсению. Мужчина почти привык так жить. Привык покупать почти-любовь за деньги. Привык платить за собственную щенячью влюбленность. Вдруг приближающийся рёв мотора мотоцикла отвлекает от своих мыслей. Едет, родненький, спортивный, почти новенький, рычит. Значит, вот-вот появится гвоздь программы. Шаст, не прекращая курить, выпрямляется, поглядывая на проезжую часть. Время будто бы замедляется, вороны замолкают, даже разговоры местных шлюх становятся тише. Казалось, будто и другие автомобили едут медленнее, заглушая собственный мотор. Ладони потеют, ветер затихает, а рычание мотоцикла становится всё громче и громче. Тик-так. Тик-так. У тротуара медленно паркуется серенький джип. Казалось, время останавливается окончательно. Тишина. Будто в замедленной съемке сбоку к автомобилю подъезжает чёрный мотоцикл. Водитель и пассажир в чёрных масках, полностью скрывающих их лица. Выстрел оглушает улицу. Ещё один. Контрольный. И тут всё возвращается на свои места, будто в ещё более быстром темпе. Вертится, кружится. Машины без остановки едут дальше, а люди в панике кричат и разбегаются в разные стороны, наивно полагая, что могут оказаться в опасности. Но мотоцикл тут же срывается с места, скрываясь в потоке машин. Антон, спокойный, как удав, отлипает от стены, выбрасывает бычок сигареты на асфальт. Подходит чуть ближе к месту происшествия, чтобы убедиться, что мозги ублюдка разлетелись по сидению. Разглядывает три дырки в лобовом стекле, переводит взгляд на труп мужчины. Ошмётки на сидении, даже на голубой рубашке, вперемешку с алой кровью. Он, как грёбанный псих, усмехается и собирается выдвигаться на другую улицу к своей машине, чтобы наведаться к Попову. А затем задняя дверца автомобиля открывается и оттуда вываливается ещё один человек с полнейшим ужасом в глазах. Кричит, зовёт на помощь, срывая собственный голос, падает на асфальт, наверняка сдирая колени и ладони, но тут же поднимается и бежит подальше от места преступления, будто стараясь найти безопасное место. С нервной улыбкой Шастун кивает самому себе и, засунув руки в карманы, спокойно уходит. Безопасного места больше не будет.

***

Рычит мотор, за окном полнейшая тишина. В салоне мирно играют Наутилусы. Мужчина постукивает пальцами по кожаному рулю, беззвучно шевеля губами. Беззаботно подпевает, разглядывая высокие деревья по бокам от грунтовой дороги. Он точно чёртов псих. Он не знает, что будет делать дальше. Он не знает, зачем вообще всё это делает. Ему просто больно. Настолько больно, что хочется показать эту боль и другому. В этот раз на переднем сидении никто не сидит, и это успокаивает. Антон кусает нижнюю губу почти до крови, улыбается слегка, детально представляя в голове воспоминания о том, как правильно Арсений смотрелся рядом на пассажирском сидении. Как правильно смотрелась его ладонь на худом бедре, на жесткой ширинке новеньких джинсов. Как правильно смотрелся паренёк снизу вверх, пока, опустив сидение Шастуна, скакал на его члене, по-блядски облизывая губы. Как правильно смотрелся просто рядом с Антоном. Машина останавливается на поляне в лесу на окраине города. Дверца открывается, и из салона выходит мужчина, блаженно потягиваясь, — всё же долгая дорога так выматывает. Здесь такая приятная тишина. Лишь слышится шелест сухих листьев, тихое пение птиц и шуршание травы под тяжелыми армейскими берцами. И стук. Тук-тук. Тук-тук-тук. Прямо как его сердце когда-то. Так же гулко и судорожно стучало, разрываясь от каких-то детских собачьих чувств к Арсению, в котором смешались Шастуновские любовь и безумство. Тук-тук-тук. Антон закатывает глаза. Обходит свою тачку с другой стороны и подходит к багажнику. Стучит в ответ, улыбается, срывается на издевательский смех. Конченный. Какой же он конченный. В его руках сейчас всё. Абсолютно всё, что он так любил и до сих пор любит. Здесь и сейчас, чёрт возьми, он — кукловод, на его пальцах нити, за которые можно управлять. Можно подчинять. Себе. Смеётся, когда стук вновь отчаянно повторяется, сопровождаемый мычанием. Вот так, сука, умоляй. Жмёт на кнопку и, наконец, открывает чёртов багажник. Даже умиляется, когда Попов смешно жмурится от яркого солнечного света. Наклонившись к парню, мягко проводит подушечкой большого пальца по гладковыбритой коже. В уголках красивых голубых глаз скопилась засохшая соль после слёз, между нежных розовых губ так красиво и правильно смотрится кляп, а связанные руки и ноги — верх искусства. — Проснулся, малыш? Как спалось? Попов лишь мычит, испуганно смотря на зеленоглазого бандита. Мотает головой, пытаясь что-то сказать, и Шаст снова умиляется. А затем грубо хватает под руки и вытаскивает из тесного багажника, бросая на влажную после ночного дождя дорогу. Заботливо избавляет Арса от такого неудобного кляпа. Выпрямляется, касается носком тяжелого ботинка щеки проститутки. Парнишка скулит и, кажется, к подошве стекает слеза. — Как спалось, спрашиваю. — Антон, ч-что происходит? Где мы?! Развяжи! Что про... Последнее слово буквально проглатывает, когда получает пинок в живот. Кричит, жадно глотает воздух, брыкается, дёргая связанными руками и ногами. Ну и кто здесь теперь ставит условия? — Как. Спалось. А? — толстая подошва снова оглаживает чужую щёку, — Сколько хуёв в тебе побывало после меня, Сень? Сколько тебе платили из раза в раз? Отвечай, сука! Новый удар прилетает в рёбра, и Попов снова кричит, глотая собственные слёзы. Пытается отползти, но вряд ли это как-то поможет. — Шаст, Антоша, Тошенька, пожалуйста, прошу тебя, пожалуйста, не надо... — судорожно тараторит парень, умоляюще смотря в безумные зелёные глаза. — Как ты оказался у него в машине, а? Как ты вышел на него, маленький, — он наклоняется, мажет пальцем по нижней губе, размазывая соленую воду, — испугался, наверное, когда его мозги разлетелись по всему салону... Да? Вроде такой дерзкий, а в итоге трусливый, как девчонка... Хватает его за воротник футболки, таща по грунту в сторону, чтобы не запачкать машину, если что. Сегодня был на мойке, готовился. Тот начинает орать и брыкаться, и Шасту приходится хорошенько приложить его кулаком по лицу. Ему дико повезло, что сегодня мужчина без кастета. Кровь стекает из носа к губам, попадая в рот и окрашивая ровные зубы в алый цвет. — Я ж тебя так любил. Так любил, а ты, мразь... — бьёт ногой ещё, заставляя свою жертву захлёбываться в собственной крови, — игрался. Нравилось тебе, что я перед твоей мордашкой на задних лапках, как шавка. Нравилось. И деньги нравились. И что тебе дали эти деньги? Хватает Арса за волосы, приподнимая его голову, смотрит прямо в голубые заплаканные глаза. Такой слабый, такой сейчас податливый, такой его. — Прости меня, — взахлёб причитает Попов и сам тянется навстречу Антону, — Прости, прости, господи, Антоша, только отпусти, прошу тебя. Я твоим буду, Шаст, только твоим, только отпусти, слышишь? Буду любить только тебя, Анто... Не выдержав такого пиздежа, мужчина громко смеётся и прикладывает парня затылком о землю. Выпрямляется, дышит тяжело и не сдерживает себя. Он хуярит Арсения ногами и кулаками по всему телу: по рёбрам, животу, почкам, по лицу; слушает, как тот кричит и рыдает, лёжа в крови. Как умоляет остановиться. Клянётся в вечной любви. — А ты ведь и не стоишь ничего. Так — всего лишь кусок мяса, который уже внутри сгнил. — П-пожалуйста... — Что? Что ты хочешь, маленький? — Не надо... Шаст, прости, прости меня... Шастун затыкает его массивной подошвой армейского ботинка. Смотрит в голубые, как небо над ним, глаза. Улыбается и убирает ногу с чужих губ, которые он когда-то целовал за грёбанные бабки. Небрежно развязывает конечности парня и, почувствовав свободу, тот, судорожно перебирая руками и ногами, ползёт как можно дальше от Антона. — Какая же ты всё-таки блядь, Сенька. Как же ты ещё от сифака не подох. Захлопнув багажник, Шаст усаживается в салон автомобиля, хлопая дверцей. Заводит мотор, и, не обращая внимания на подорвавшегося с места сквозь боль Попова, трогается. Он разворачивает машину и уезжает по грунтовой дороге к главной трассе по направлению в город, пока весь в слезах, соплях и крови Арсений бежит за авто, срывая голос и умоляя остановиться, не бросать одного в лесу. Только Антон его не слышит, ему поебать абсолютно, важен лишь звук рычащего мотора и пустота в голове.

***

— ...а теперь к сводке криминальных новостей. Дело об убийстве Владислава Шлягина до сих пор не раскрыто. Напомним, что после полудня Шлягин направлялся в сторону Курского вокзала, где и произошло убийство. По словам очевидцев, некие люди на мотоцикле открыли огонь по машине Владислава. Экспертиза установила, что было совершено три выстрела, после которых и наступила мгновенная смерть. По тому, как быстро скрылись преступники, не преследуя цель напасть и на остальных граждан, стало понятно — убийство было заказным. Под подозрением находятся четыре человека... Прошла неделя. Целая неделя после всех ёбанных событий. Охотнику выплатили весь гонорар, после чего тот благополучно свалил из страны. Через три дня после убийства Босс вызвал Антона на ковёр, чтобы перетереть за дела в бизнесе и сказать о том, что тот повышен и теперь является одним из главарей ОПГ. Они с ребятами тогда это знатно отметили. Журавль сломал руку Щербаку, а Шеминов уехал с пулевым ранением в ноге в больничку. В остальном всё ровно прошло, даже клуб не разнесли под градусом. У него теперь есть, чёрт возьми, собственный кабинет, где он сейчас сидит, закинув длинные ноги на свой стол, и смотрит на изображение в небольшом телевизоре. Это охуенно, теперь всю грязную работу выполняют другие, а его задача просто сидеть в тени с бумажками и лишь иногда выезжать на «побазарить». У него всё начало налаживаться. Деньги капали в карман, он отсылал приличные суммы матери и младшему брату в Воронеж, выслушивал, как мама в слезах благодарит его по городскому телефону. Говорит, от отца всё ещё никаких новостей. — ...если вы стали свидетелем этого зверского убийства и обладаете какой-либо ценной информацией, просьба обратиться по контактному номеру, представленному ниже. Тихий скрип двери отвлекает от просмотра криминальных новостей, и Антон переводит взгляд на вход в его кабинет. Ручка, которой он нервно щёлкал всё это время, беспомощно падает на бетонный пол. Шаст обречённо вздыхает, смотря на высокого худого парнишку. Тёмные волосы слиплись из-за высохшей крови, под глазом синюшный фингал, губы разбиты в мясо, нос опух, а на шее синяки от хватки пальцев. Мужчина даже не хочет знать, как тот добирался из леса обратно в город. Он дрожит, стоя на пороге, по щекам текут слёзы — ему страшно. — У меня проблемы с Муратом. Я сестру выкрал и отправил к тётке родной в Омск. — И ты думаешь, я помогу тебе? — фыркает Шаст, но поднимается со стула, выходя из-за стола. — Нет. Нет, что ты, — он качает головой, шмыгая носом. Его голос неприятно дрожит, а слёзы попросту не останавливаются. — Тогда чё надо от меня? Я со шлюхами теперь не связываюсь. — Нет, послушай, пожалуйста. Либо он убьёт меня, либо ты. С тобой не страшно будет, не так обидно. Рано или поздно это произошло бы, я заслужил, Антош. Арс смотрит прямо в зелёные глаза. И взгляд этот такой родной, тёплый, доверчивый. Такой безнадёжный. Маленький мальчик, который сначала просто хотел помочь своей семье, а по итогу погряз, утонул в грязных деньгах, пока те окончательно не сломали его жизнь. Шастун шагает навстречу, проводит рукой по грязным чёрным волосам, пока парнишка вскидывает лицо наверх. Смотрит выжидающе, умоляюще. Его губы дрожат. — Слышишь? Антош, слышишь меня? Делай, что хочешь, только ему не выдавай. Антон рассматривает чужое лицо, кончиками пальцев ведёт по скуле, а после аккуратно прижимает Арсения к себе, оставляя мягкий поцелуй на виске. За окном весна, вокруг тишина.