Не кино

«Пригляди за этим человеком», — просьба, с которой всё началось. Санс тогда еле сдержался от вопроса, не было ли Ториэль мало опыта с Фриск, но всё же, придержал язык за зубами. Такая работа не особо сильно привлекала скелета, несмотря на то, что и проблем она ему не доставила бы, ведь перемещаться из одной части горы Эббот, в другую, трудностей не представляло. Но он в любом случае, лучше провёл какой вечер за подколами в сторону брата, с очередными возмущениями о том, насколько он ленивый и «Вообще, что этот кетчуп делает у нас на диване? Он же пустой!» Но пустым себя ощущала не какая-то там банка из-под кетчупа. А Санс. Хоть в буквальном, хоть в переносном смысле, он мог бы назвать себя пустым. Хочешь, протяни руку. Залезь ею под белую футболку. И там ты не нащупаешь ничего, кроме костей. Хочешь прикоснуться к душе? В ней тоже нет ничего особенного. Одного твоего прикосновения хватит, чтобы Санс превратился в пепел. Таких же, пустых, как и он сам, заметить было легко. Замечать, может быть и замечали, да вот только предпочитали делать вид, что слепы на оба глаза, а ещё желательно глухи. Особенно до чужих криков где-то там, под рёбрами. В конце концов, у него нет голосовых связок, так что, только этим он кричать и способен. Спасибо, чёрт возьми, магии. И наверное, только по этой причине, когда он впервые обратил внимание на то, как этот ребёнок со странными розовыми волосами, уткнувшись в свои колени, надрывно рыдал, Сансу захотелось быть не как все остальные. Не выколоть себе глазницы, коих у него и так нет, не сделать вид, что он так, просто мимо проходил и вовсе не наблюдал. — Ты в порядке? — спросил он тогда, слишком неуверенно для монстра, способного превратить этот мешок с мясом в труп, который с трудом после опознают. Санс просто не знал. Не знал, как поступать в такой ситуации, что спрашивать и что говорить, потому что в его сценарии таких моментов никогда не было. Если бы кто-то обращал внимание на его собственную боль, тогда, быть может, он повторил бы их действия и тогда всё было бы проще. Услышав чужой голос, ребёнок только сильнее обнял колени и кажется, даже мелко задрожал. Не решаясь настаивать на разговоре, скелет сел рядом. Вроде бы, от осознания того, что неподалёку есть хоть кто-то, должно становится легче. Даже если это просто незнакомец из мира, который для тебя не родной и чужд даже в плане неба. Ведь здесь и его не увидишь. Только потолок, обвешанный светящимися камнями, нацеленный на то, чтобы имитировать настоящие звёзды, с их топками, где были созданы и мы. Остаток того дня, был проведён в молчании. Как и последующие, когда Санс решался выйти и молчаливо поддержать человека. Но один раз, он всё же не выдержав, спросил: — Слушай, человек. А как тебя зовут? — скелет старался не выказывать своим голосом волнение, которое испытывал. — Юля, — тихо-тихо, с опаской, отозвалась девочка, прикрывая волосами покрасневшие от слёз глаза. Да и навряд ли, из-за слабости, она смогла бы сказать это громче. Что говорить на это в ответ, Санс так и не придумал. Остаток вечера прошёл в привычной для обоих тишине. Но дал бы ему кто треклятый сценарий, с прописанными для него диалогами, ему было бы гораздо легче. Монстры монстрами, а с людьми иметь дело сложнее. И самую каплю, страшно. Мало ли, взбредёт чего в голову и тебя умудряться прирезать даже игрушечным ножом. Тут уже и ему, комику, будет не до шуток. Особенно учитывая то, насколько слаба его душа, даже в сравнении с остальными обитателями горы Эббот. Но почему-то Санс не спешил убегать от этого… Пустого человека. Да, теперь он с уверенностью мог её назвать такой. Его собственная чёрная дыра в грудной клетке, каждый раз давала о себе знать, стоило ему увидеть уже такие знакомые розовые волосы, так, словно находила своего сородича и чувствовала его отклик. А Юля как будто бы и не замечала его собственных терзаний, с каждой новой встречей становясь всё смелее и смелее, засыпая скелета кучей вопросов, на которые он, переступая через свою лень, отвечал. Она могла начать касаться его костяшек пальцев и с благодарностью смотреть, когда он отдавал ей свою куртку, если было слишком холодно. Но особенными моментами, Санс без сомнений мог назвать те, когда Юля прижималась к нему, обнимала грудную клетку и словно не обращая внимания на твёрдость костей, с надрывом рыдала и выла. Человек был готов чуть ли не кричать от того, насколько ненавидит всех вокруг, от того, почему её отказываются принять и почему она не может просто сдохнуть. В этот миг скелет предпочитал просто слушать, не прерывая и обнимать в ответ. Он не способен подарить тепла, которое ей мог бы дать другой человек или любой другой монстр хотя бы с мясом внутри себя. Не способен был дать мягких прикосновений, но Санс всё равно старался со всей возможной нежностью стирать с чужого лица слёзы — остатки уходящей истерики. В кино, это звучало бы мило и романтично. Да вот только, они оба находились далеко не в кино. Если бы Санс мог, он тоже с радостью заплакал. Но, как печально, он не может сделать этого даже чисто на физическом уровне. И знал бы кто, какое отвращение скелет испытывал к самому себе, когда прикасался к коже человека и ощущал приглушённое тепло. Только так он и способен чувствовать. Отголосками. Маленькими осколками, от цельной картины. Хотел бы Санс прекратить улыбаться и со всей серьёзностью спросить у того, кто знал ответ: «Так почему я чувствую это далеко не приглушённо, а так, словно оно хочет меня задушить?» И плевать, что задушить его тоже никак нельзя. Перекрывать кислород костям, ну разве не смешно звучит? Забавно то, что воздух уходит от него, стоит только заглянуть в глаза, которые обычно печальные, но сейчас такие весёлые и живые. А ведь это реакция на его дурацкие шутки. В такие моменты Санс жалеет, что не умеет улыбаться мягко и так по-глупому влюблённо. И испытывать из-за этого ещё больше ненависти к своей сущности. Санс хотел бы, чтобы это было кино. Кино, где по сценарию, Юля могла бы без стеснения принять его нелепое признание, больше похожее на очередную шутку. Где она произносила бы его имя не с отчаянием, когда ей нужна поддержка, а с нежностью, когда она просто не способна сдержать эмоций. Какая жалость, что Юле он нужен только как странное успокоительное. Как валерьянка, к примеру, которая между прочим, является наркотиком. Возможно, по этой причине она ещё ищет успокоения в объятьях Санса, а не чужих. И чисто поэтому, с интересом и всей возможной аккуратностью, изучает его пальцы. Потому что не может быть у его не кино счастливой концовки. И Санс старается себя в этом убедить, даже когда с удивлением замечает в костях дрожь волнения, из-за чужих слов, сказанных с такой искренностью: «Спасибо, что ты рядом. Ты мне очень дорог». И сейчас он даже не запросит сценария, потому как считает, что и сам способен написать себе счастливую концовку.