Сдаться...?

Слэш
R
Завершён
30
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
11 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
30 Нравится 15 Отзывы 11 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
      Всё закончилось, померкло, умерло, испарилось, сгорело. Потеряло смысл всё — и охота, и месть, и постоянные переезды, и выпивка и даже сама жизнь. Осталась только обжигающая изнутри боль, боль, которую не заглушить ничем. Дину хотелось бы от неё спрятаться, вот только было негде. Обычно это он всех утешал и обнимал. Но кто же утешит сейчас его самого? Сэм? Но Сэм пережил такую же потерю. Почти. ПОЧТИ.       Даже если вычесть нездоровую извращённую связь, Сэм никогда не был так близок с отцом, как Дин. Поэтому ему даже в какой-то мере повезло. Смерть Джона оставила на его душе не такой глубокий отпечаток.       Он отдал бы всё, всё, чтобы вернуть себе Джона. Но тот его опередил, даже в этом. Джон пожертвовал собой ради Дина, хотя он, чёрт подери, не просил этого. Он хотел спастись, но не такой же ценой. Не такой.       Капот машины гнулся под его ударами. Стаканы разбивались в его руках. Оружие… Оружие Сэм ему не доверял. Интересно, что он думал в эти моменты? Что Дин собирается покончить с собой? Или что он сошёл с ума от горя и вот прямо сейчас начнёт убивать всех, кто попадётся ему на пути?       Дин очень хотел надеяться, что первое даже не пришло Сэму на ум. Самоубийство обесценило бы то, что сделал для него отец. Если бы Дин застрелился, получилось бы, что Джон умер зря. Он не оставил Дину выбора. Приговорил его к жизни.       Эх, если бы только обстоятельства были иными! Тогда, может быть, пуля… или верёвка… или обрыв. Или охота на особо опасную неведомую опасную тварь. Но всё сложилось так, как сложилось. Пули предназначались для нечисти и особо надоедливых людей. Верёвками связывали одержимых. Скатиться с обрыва — не вариант, потому что в машине вместе с Дином всегда ехал Сэм. А из нечисти на этот раз предстояло прикончить… джинна. Низкорангового. Из тех, что даже желания толком исполнять не умеют. Неудачника, одним словом. Его убийство будет считаться актом милосердия.       Впрочем, сам джинн думал о Дине почти так же, издалека наблюдая за ним и ощущая его душевные терзания и глубочайшие желания и мечты, разбитые теперь вдребезги. Ну, насколько ему это позволяло его ограниченное пространство, закрытая фабрика игрушек. И неизвестно было, кто на кого охотится.       Серебряный нож и кровь ягнёнка против мощнейшего яда, поражающего мозг жертвы настолько, что она не замечает, как её медленно убивают. Дин думал, что действует на опережение, но на самом деле он был давно ожидаемым гостем в этом здании. Слухи о приближающихся охотниках быстро распространяются среди нечисти, и не доходят разве что до обиженных жизнью призраков, которые хер клали на всё, кроме собственной мести.       Зелёные глаза внимательно всматривались в каждый угол помещений. Льдисто-голубые — наблюдали из темноты. Джинн имел одно преимущество: он знал этот бывший завод, как свою старую лампу — по сути, он её и заменил после того, как один тупой мальчишка вместо свободы пожелал для него возможности прогуливаться по зданию (за что поплатился). Однако времени на ностальгию по дням, когда он был маридом, не осталось. Охотник-жертва опасно приблизился к тому месту, где его поджидала жертва-охотник. Действовать нужно было сейчас — или никогда.       Один шаг — и бой закончился, даже не начавшись. Для Дина Винчестера весь мир погрузился во тьму. На это даже не потребовалось много яда. И полшприца не ушло. Страдающие и подавленные — лёгкая добыча для джинна.

***

      Он очнулся в больничной палате. Вокруг никого не было, и Дин подумал, что это даже к лучшему. Голова раскалывалась, и он просто не выдержал бы взаимодействия с людьми. Казалось, один короткий разговор добьёт его.       Да, природное оружие у того джинна было что надо, зря он его недооценил. Хорошо, что всё обошлось. Дин был готов поспорить на что угодно, что это брат его вытащил. И он морально готовился к упрёкам со стороны Сэма, мол, нечего было в одиночку в логово нечисти соваться, мог бы и его подождать.       Истощённый морально и физически, он снова закрыл глаза и уснул.

***

      Очнувшись во второй раз и привстав, Дин заметил Сэма, сидящего рядом с его койкой. И судя по взгляду брата, он влип в крупные неприятности.       — Сэм… — начал было он, однако брат его прервал.       — Ты что, с ума сошёл?! На тот свет раньше времени собрался?! О чём ты вообще думал, когда пошёл в это ужасное место…?       Да-да, всё, как и предвиделось. Очередные нотации. Пожалел бы больного хоть. Дин, вообще-то, чуть не умер. Мог бы и подождать его выздоровления, прежде чем бомбардировать вопросами.       — Слушай, я знаю, что сглупил, прости. Я должен был быть осторожнее. Этот джинн, я… недооценил его мощь. Прости.       И тут Сэм окончательно разъярился.       — Джин?! Джин?! Да если бы там был только чёртов джин! Кого ты пытаешься обмануть, Дин?! Я видел результаты анализов, я видел пустые бутылки в доме этой твоей Лизы, и там был не только джин. А ещё и Джим. И Джек. И текила. И водка. И Бог знает, что ещё. Мама с папой чуть с ума не сошли, думали, ты не выкарабкаешься из этой алкогольной комы. И, честно говоря, когда я дам им с тобой поболтать, ты пожалеешь о том, что всё-таки очнулся.       Дин ошарашенно смотрел на брата. Какой алкоголь? Какие мама с папой? Если он шутил, то это была очень жестокая шутка, потому что оба они прекрасно помнили, как горело мёртвое тело их отца. Как лопались эти карие глаза, что с такой любовью смотрели на них… на Дина в особенности. Как приподнималось туловище, словно Джон собирался ожить и начать возмущаться тому, что с ним вытворяют… Как отделяются от тела эти ласковые руки, что покачивали младенца-Сэмми, пока Дин вместо сказки на ночь выслушивал очередные инструкции по выживанию… Как Сэм отвернулся, не в силах больше смотреть на всё это, а Дин остался, даже подошёл поближе. Чтобы подышать им в последний раз. Кроме того, Дин ещё и прекрасно помнил агонизирующие вопли горящей заживо матери. Их родители уже были мертвы, точно, и ничто уже не смогло бы их взволновать. Они видели их смерти и не могли их отрицать, как бы ни пытались.       Алкогольная кома его тоже смутила. Дин никогда не стал бы напиваться до такого состояния, он всегда знал меру… Тем более, что Сэм упомянул Лизу… и если это была та самая Лиза, о которой Дин подумал, то открытых бутылок с алкоголем в её доме в принципе быть не могло. При нём, по-крайней мере. Лиза была одной из немногих женщин, с которыми он предпочитал… общаться… на трезвую голову. Да и дом её ужасным местом не назовёшь. Если ты не любитель свинарников, конечно же.       Но… всё же… Ему не было больно от этой гнусной клеветы на Лизу. Пусть Сэм о ней какие угодно байки рассказывает, хоть в связях с самим сатаной обвиняет, только… пусть больше не говорит о родителях. Никогда.       — Заткнись. — произнёс он наконец. Его голос дрожал, а глаза слезились. Он не хотел, чтобы Сэм видел его плачущим, это уж было слишком. Он не позволил этому случиться даже в тот день, когда они подожгли… его… а запах горелой плоти всё ещё терроризировал их ноздри. Не позволил, а потом оставил брата одного и пошёл разбивать машину. Детка, будь она проклята! Это она, она была виновата во всём. Не будь этой глупой аварии…       Он безжалостно пытал нечисть, встречающуюся ему на пути, видя в каждом из них желтоглазого демона. Джинна постигла бы та же судьба… если бы он не вырубил Дина первым. Сэм… наверняка расправился с ним быстро, слишком быстро. А брата предпочёл мучить.       Дин сам не сразу заметил, что всё-таки дал волю чувствам и начал плакать. И не мог остановиться, несмотря на то, что видел и осознавал ужас, отпечатавшийся на лице Сэма.       — Извини, я был слишком груб. — прошептал Сэм и внезапно обнял брата, но тот не ощутил объятья. — Я должен был сперва дать тебе как следует прийти в себя. Но ты правда должен поговорить с мамой и папой. Они переживают за тебя, как и я. Ты не знаешь, но… отец этим утром был здесь, со мной.       Дин не выдержал этого, он оттолкнул Сэма и крикнул:       — Наш отец мёртв, Сэмми! Хватит притворяться, что это не так, он мёртв! Его больше нет с нами!       — Вот так новости! — послышался до боли знакомый голос. — Только почему я об этом узнаю последним?       Оглянувшись, Дин заметил… Джона, прислонившегося к открытой двери палаты. Он выглядел… счастливее, чем Дин когда-либо его видел, носил новую, идеально глаженную одежду. У Дина заныло в груди. Это было невозможно… или, всё-таки…? Неужели он и впрямь допился? Неужели Сэм не врал? Неужели и мать тоже была жива? А демоны и прочие кошмары были лишь игрой его больного воображения?       Джон громко рассмеялся. А затем он заметил слёзы на щеках старшего сына и всё его веселье как рукой сняло. Дин резко привстал, надеясь подойти к нему и коснуться его, убедиться в том, что он здесь, живой, целый, родной и любимый, мудак, блядь. Но Сэм не дал ему встать, да и собственное бессилие было более, чем ощутимо. Казалось, что из него выкачали приличное количество крови.       Дин ощутил острую нужду восполнить эту потерю вином.       По мере того, как Джон приближался к его койке, в его разум всё глубже и глубже проникали сомнения. А что, если всё это ненастоящее? Что, если всё это было лишь сном?       Эту теорию в прах разрушила тёплая, шершавая рука Джона, гладящая его по щеке. Он не умер. С ним было всё в порядке. Он был жив и счастлив. И все они были вместе.       И его заполнило горьковато-сладкое чувство дежа-вю. И снова он оказался в больничной палате. И снова его обнимал отец. Вместе с дежа-вю пришла паника. Что, если и на этот раз Джон оставит его? Что, если он умер и попал в ад, и теперь обречён навеки повторять один и тот же эпизод своей жизни, только в разных вариациях? Дин прижал Джона к себе так крепко, как будто от этого зависела его жизнь.       — Я с тобой, Дин. — прошептал он с такой нежностью, что у Дина задержалось дыхание. Лишь в редкие моменты уединения он позволял себе такой тон. Лишь когда они оставались наедине, Джон гладил Дина по лицу, потом одной рукой хватал его за подбородок… и жадно целовал. Не как отец, как любовник.       Сейчас он сделал то же самое, едва освободившись из объятий старшего сына. Даже Сэма не постеснялся. Ошарашенный Дин поспешил отпрянуть, чтобы посмотреть на реакцию брата. У того на лице не дрогнул ни один мускул. Похоже, Сэму давно было известно об этой связи. И всё, что он думал по этому поводу, уместилось в одну фразу:       — Вы только при маме этого не делайте, она от этого истерить начинает.       Что было неудивительно. А вот то, что брат и сам не заистерил, и даже ни разу не фыркнул, было странно и нетипично. Дин собрался было спросить об этом, но его отвлекли губы Джона, коснувшиеся его шеи. Реально. Как же это всё было чертовски реально. Его щетина, запах его шампуня, тепло его кожи… Тепло… не такое, какое он видел в кошмарах. Обычное, человеческое тепло. Плевать, что Сэм вёл себя странно, здравый смысл приказывал насторожиться, а Джон даже не пытался скрыть их связь — и вообще был живее всех живых. И, если верить Сэму, Мэри тоже не умерла. Плевать, что память Дина даже не говорила, а что есть мочи вопила об обратном. Дин готов был послать нахуй такую память, которая создавала в его голове немыслимые ужасы. Послать нахуй эти кошмары и полностью отдать себя реальному миру, не идеальному, но свежему и прекрасному.       Легко, слишком легко он отрёкся от своих воспоминаний. На это потребовалось всего лишь несколько поцелуев Джона. В день пробуждения. И на следующий день. И всю неделю. Мэри, почему-то, не объявлялась в больнице, и Сэм объяснил это тем, что она слишком занята работой, хотя судя по тому, как они с Джоном переглядывались, дело тут было в другом. Увидеться с ней Дину удалось лишь по возвращению домой. После трёх месяцев, проведённых на больничной койке, как ему говорили.       Старый дом Винчестеров нисколько не изменился. Разве что был разукрашен к зимним праздникам. Да и атмосфера была… другая. Не такая, какую помнил Дин. В самом воздухе ощущалось нечто… необычное, настораживающее. Видимо, он так отвык от нормальности, что она казалась ему подозрительной. Или это пробуждение из комы давало о себе знать. После его первого разговора с Сэмом прошло уже три дня, а Дин всё ещё ощущал себя измотанным, выжатым, как лимон. Сил у него не осталось даже на вождение. Пришлось Сэму сесть за руль, а Дин лёг на заднее сидение. Конечно, ему бы хотелось держать голову на коленях у Джона, но отец и брат в один голос сказали, что это не самая лучшая идея. Что это внесло бы ещё больше неловкости в их и так непростую ситуацию.       Неловкость… какое идиотское чувство. Раньше никто не ощущал его, когда Дин и Джон касались друг друга на публике. Даже самые крепкие объятия не вызывали подозрений — подумаешь, отец с сыном нежность друг к другу проявляют, обычное дело. Но, видимо, после того, как правда о них стала известна, ореол неловкости окружил даже банальные рукопожатия. Даже подзатыльник трактовался, как нечто неприличное. Дин чувствовал, что потерял что-то жизненно важное, когда их секрет раскрылся. Что впереди его ждёт целая жизнь, полная непрекращающихся скандалов, осуждения и горечи.       Зато… все были живы и здоровы. Даже Мэри стояла на пороге дома и махала рукой, фальшиво улыбаясь. И если она и сгорала заживо, то только от стыда и гнева. Сзади от неё, за окном соседнего дома Дин заметил пару злых, осуждающих и вместе с тем любопытных глаз старой соседки. Он мог бы поспорить на что угодно, что она ругалась себе под нос, мол, семейка извращенцев, а сама наблюдала за ними денно и нощно.       Самому Дину, кстати, было легче смотреть на эту старую каргу, чем на мать. Он не знал эту соседку, ему было плевать на её взгляд, её реакция на его всплывшие наружу грязные секреты его не волновала, выражение её лица не разбивало ему сердце. А вот мать…       Она не сказала ничего, когда они вышли из машины, а только поманила их всех в дом. Вот там уже было не спрятаться от упрёков и бесконечных вопросов «почему».       Её золотистые волосы были собраны в идеальный пучок. Её уши и шею украшал жемчуг, а одета она была в бежевую рубашку, вишнёвый кардиган в цветочек и вишнёвую же юбку-карандаш. Она выглядела подчёркнуто карикатурно. Почти как стереотипная американская жена пятидесятых. Всё в ней, от образа до улыбки, выдавало пассивную агрессию.       Дину захотелось обнять её и расплакаться. Оказывается, он соскучился по ней даже сильнее, чем думал. Он и в самых безумных своих коматозных мечтах и представить себе не мог, что однажды снова увидит её. Но не мог себе позволить банального жеста выражения любви. Он согрешил перед ней дважды. И оба этих греха были слишком велики, чтобы надеяться на прощение.       В полной тишине они дошли до гостиной, а потом Мэри развернулась к Дину и начала свою очевидно давно подготовленную речь:       — Итак, это наконец произошло. Ты доигрался. Полагаю, ты очень гордишься собой.       — На самом деле мне…       — Ты будешь молчать, когда я с тобой разговариваю! — Мэри перешла на крик так резко, что вздрогнул даже, казалось бы, не реагирующий ни на что Сэм.       — Так точно, сэр.       Дин понял, что оговорился, лишь по шокированному взгляду матери. Она смотрела на него, как на чужого, как будто видит впервые. Это было больно. Слишком больно, невыносимо, и он отвёл взгляд.       — Я не знаю, в какие игры ты там играешь со своим отцом, но я не хочу быть частью этого мракобесия. Я тебе не сэр, я твоя мать и я ругаю тебя не за неисполнение приказа. А за глупость, которая чуть было не привела тебя к смерти. Скажи, что даёт тебе этот чёртов алкоголь?       Он расслаблял его, успокаивал его нервы, заставлял кровь кипеть и, в конце-концов, усыплял получше снотворного. Он делал его весёлым и приятным в общении. Он заставлял забыть о том, что любимые потеряны навсегда.       Стоп. Все те люди, о которых Дин горевал, находились с ним в одной комнате. А значит, такой ответ не имел никакого смысла. У него не было никаких причин выпивать, как последний неудачник. Разве что…       — Я приглушал страх. Я… слишком боялся. Тебя.       В этом контексте такой ответ звучал логичнее. Это казалось правильным, начать вредить себе, чтобы твоя мать орала на тебя за это, а не за другой грех, пострашнее. Хотя ситуация была незнакома Дину, и в памяти его не всплывало никаких таких страхов перед собственной матерью и тем, что он ей скажет. Чувство вины — да, было, и ни раз. Оно было его частым гостем. Но чтобы он задумывался о том, что скажет ей? Никогда.       Вероятно, его воображение слишком сильно вцепилось в кошмары, в которых она была мертва большую часть его жизни. Те кошмары казались правдоподобнее, несмотря на наличие в них всякой нечисти. Он ничего не мог поделать со своим разумом — самое худшее крепко закоренелость в его мозге, и понадобятся целые годы психотерапии, чтобы изгнать его оттуда.       — Меня он боялся! С чего бы тебе… а, ну да. Это. Ну конечно. Я должна была сразу подумать о том, что и твои проблемы с алкоголем тоже связаны с этой мерзостью! Должна была сразу понять, что это всё твоя вина, Джон! Мало тебе было совращать нашего сына, так ты ещё и споил его! Негодяй, мерзавец, зачем я только согласилась выйти за тебя замуж?! Почему я не придушила тебя во сне, пока у меня была возможность?!       Дин посмотрел на отца — в ответ тот лишь пожал плечами. И также устремил взгляд в пол. Он… боялся её? Да неужели?       Мэри глубоко вздохнула. Похоже, она ещё многое хотела высказать мужу, но решила, что лучше не стоит. И ограничилась лишь одной ремаркой — которая, однако, содержала в себе всю ярость, всю обиду и всю злость, что в ней накопилось за все годы их брака.       — Убирайся прочь отсюда, Джон; и если я ещё раз увижу тебя рядом с Дином или Сэмом — клянусь, моя рука не дрогнет, и я пристрелю тебя, как собаку.       Дину было больно наблюдать за тем, как отец молча уходит. В очередной раз. Но он не посмел высказать этого матери. Ещё, чего доброго, и на него накинется. Какое-то время он просто смотрел ей в глаза, а она смотрела в глаза ему. Молчание прервал Сэм.       — Ну, раз всё обошлось, то я тоже пойду, ладно? Меня Джесс заждалась, я обещал ей сегодня поехать с ней вместе в гости к её родителям. К концу выходных мы снова должны быть в колледже…       Сказав это, Сэм обнял мать, похлопал брата по плечу, и был таков.       «Надо же, и Джессика живая. И в колледж они пойдут вместе», подумал Дин. Картина мира начинала приобретать настолько идиллические краски, что в её реальность уже с трудом верилось.       Ему и самому хотелось бы смыться как можно скорее, но он подозревал, что мать захочет с ним побеседовать и так просто его не отпустит. Да и глупо было бы — ехать через весь город к ней домой, чтобы выслушать пару слов, попрощаться и уйти. Тем более, после стольких лет — то есть месяцев — разлуки.       И он бы с радостью остался, и обнял бы её, и стал расспрашивать о жизни, и может быть даже отрастил бы себе хвост и стал вилять им, как полный энтузиазма щенок, но его радость от встречи с ней омрачало одно: она знала. Она знала его тайну — теперь уже бывшую тайну — и явно собиралась его расспрашивать.       — Ты же знал, что не сможешь избегать меня вечно, да?       Знал — и, возможно, надеялся на обратное. Кто знает, может быть, алкогольное отравление он заработал специально. Глупый способ самоубийства… но типичный для него. Наверное. Дин понятия не имел, каким он был до этой комы.       А отвечать на вопрос Мэри ему не хотелось. Отрицать очевидное было бессмысленно. Не получив ответа, она продолжила:       — Мы с тобой так и не поговорили насчёт того вечера на берегу озера… а стоило бы. Я не стану кричать и возмущаться, клянусь. Меня интересуют несколько вещей, прямо глодают моё сознание, мучают меня. Ответь на несколько вопросов и я от тебя отстану. Честно.       Дин, естественно, понятия не имел, что произошло «тем вечером» на берегу озера, но он догадался, что именно тогда и раскрылся его грязный секрет. Он не хотел знать, что они с Джоном тогда вытворяли и в какой позе их застукали, потому что такого стыда он не выдержал бы и наверняка умер бы на месте. Но Мэри, как и обещала, умолчала о самых мерзких деталях и задала лишь несколько вопросов. Её лицо не выдавало никаких эмоций: она явно репетировала этот разговор.       — Просто скажи мне, когда именно это произошло в первый раз. Это важно. Я ведь не успокоюсь, пока не узнаю. Сколько тебе было лет и была ли у тебя возможность отказать?       Он понимал, откуда ветер дует, и был благодарен матери за заботу. И за то, что она всё-таки не злилась, а переживала за него. И судя по тому, как она нападала на Джона чуть ранее, была готова защищать его до последнего вздоха. Знакомые ему так её и описывали, собственно, и это было приятно слышать, но куда приятнее было убеждаться в этом воочию.       — Я… — Дин не знал, что ответить на это. Разумеется, он прекрасно помнил, как и в каких обстоятельствах это произошло.       По памяти, их с Джоном отношения никогда и не были нормальными — разве что в детстве, до того, как порог их дома переступил желтоглазый демон. Но в разряд совсем уж нездоровых перешли лишь в тот год, когда Сэм их покинул. Дин всегда догадывался, что брат не сдержится и уйдёт, тот и не скрывал, как его по уши достал их образ жизни и бесконечная гонка за бесплотным призраком — с целью мести, которая не даст им ничего. В воздухе царило напряжение, Сэм всё чаще запирался в ванной с ноутбуком, а Джон и Дин всё чаще оставались наедине. Иногда выпивали вместе, хотя чаще всего охотились. В один из таких вечеров, когда они возвращались с охоты, на Дина и напал внезапный приступ бесконечной нежности. Он чуть было не потерял Джона в тот день, и поэтому хотел держать его близко, максимально близко от себя, слышать стук его сердца, чувствовать его дыхание, убеждаться снова и снова в том, что с ним всё в порядке. Он обнимал отца и не мог отпускать его из объятий, а когда сделал это, наконец, посмотрел ему в глаза. А затем поцеловал. Сперва в лоб. Потом в щёку. Потом в губы. И осознал, что перегнул палку лишь после того, как Джон ответил на поцелуй. Но не пресёк этого. И осознано продолжил эти аморальные, нездоровые ласки.       Но как доказала практика, многие из его воспоминаний (на самом деле, чуть ли не все) оказались ложными, безумными снами внушёнными алкогольной комой. Так что дать точного ответа на этот вопрос он просто был не в состоянии.       — Не щади мои чувства, скажи как есть. — продолжила Мэри, наблюдая за опустившим взгляд в пол Дином. — Я сделаю всё возможное, чтобы помочь тебе. Если… если он тебя запугивает, тоже скажи. Мы найдём способ решить эту проблему… вместе.       Даже после того, как он её так подло предал, она продолжала оставаться его свирепой матерью-медведицей. Она думала о нём в первую очередь. Об его безопасности, об его комфорте. Но как объяснить ей, что Джон — не угроза? Да так, чтобы она в это поверила?       —  Мне было двадцать четыре. — бросил он тоном, выдающим возмущение. — Никто меня не запугивает сейчас и никто не запугивал тогда. Всё, что я делал, я делал осознанно и по доброй воле. Как бы странно это ни звучало, я и в самом деле люблю его. Так же, как когда-то любила ты.       «Или, возможно, любишь до сих пор» — но эту мысль Дин быстро отогнал, потому что она была невыносима.       — Хорошо. Но я всё равно хотела бы, чтобы ты всегда хранил при себе вот это. На всякий случай.       Сказав это, Мэри положила перед ним на стол… Кольт. И на этом тема была закрыта. Больше они к этому разговору не возвращались. Зато других разговоров, в основном об обыденной чепухе, было более, чем достаточно. Мэри настояла на том, чтобы Дин на время переехал жить к ней, и это далеко не по доброте душевной: ей нужен был мужчина для работы по дому. Дин понимал, что это лишь отговорки, что она хочет занять его, держать подальше от отца. Потому что какой нахуй помощи можно было ожидать от человека, недавно вышедшего из комы? Даже после выписки из больницы, Дин чувствовал себя дерьмово. Иногда ему даже казалось, что он становится с каждым днём всё слабее.       Пока жил с матерью, Дин отца не видел — и это объяснялось очень просто: узнав о том, что между ними творится, Мэри настояла на разводе. Дину повезло отрубиться как раз в тот период, когда ор и истерики были страшнее всего, так что ему доводилось видеть лишь горечь и обиду, которым не предвиделось конца. Сэма и след простыл, конечно же.       Оставаясь в одиночестве, Дин всё чаще задумывался о своей ситуации. Слишком много было в ней странного. Взять хотя бы этот выход из комы. Дин видел людей после комы, и ни один из них не вёл себя, как он. Они испытывали трудности… иногда в движении, иногда в речи, иногда их умственные способности страдали. А иногда они и вовсе становились овощами. Он же просто испытывал слабость… как если бы его кровь высасывал какой-нибудь вампир.       Но ведь вампиров не существовало, так? Как и прочей нечисти, вроде того чувака, на которого Дин охотился в своём последнем сне. Тот парень был джинном, что делало ситуацию ещё абсурднее. Потому что воспоминание о нём казалось очень реальным, в него верилось. И это было крайне глупо, учитывая то, что Дин знал о джиннах вообще.       Они не были полностью синими, как тот парень из Алладина, или стройными и сексуальными, как Кристина Агиллера в этом своём клипе. У них были татуировки на лице и их глаза при атаке светились. Они читали мысли и вводили жертве яд, с помощью которого погружали её в выдуманный мир, на который она отвлеклась бы, пока они медленно высасывали из неё кровь… Ну разве можно серьёзно верить в существование такой дичи? Даже теории уфологов выглядели менее абсурдно.       И всё же, читая в своём телефоне сообщение от Джона, в котором тот просил срочно встретиться на окраине города (видимо, стало совсем невтерпёж), Дин начал что-то понимать.       Ему не хотелось восстанавливать в уме события сна. Они сами собой возвращались. Память, эта злобная сука, возвращала его с небес на землю.       Он поехал охотиться на джинна. Он зашёл в его логово. Он вырубился и очнулся в непривычном мире, в котором его родители были живы, Джон всё ещё хотел его, как любовника, Мэри смирилась с этим, а Сэм вернулся к своей учёбе и живой Джессике. Он ощущал, что начинает слабеть и угасать. Как будто из него выкачивали кровь.       Здравый смысл — или некое его подобие — шептали одно: «Всё это слишком хорошо, чтобы быть правдой». Всё указывало на то, что мир, который он сейчас видел вокруг себя — фальшь. Но Дин упорно закрывал на это глаза. Он не хотел в это верить, не хотел. Не хотел пробуждаться и увидеть страшную реальность. По-крайней мере, до тех пор, пока бы не встретился с Джоном.       Прошло много, слишком много дней, прежде чем Дин наконец-то смог остаться с ним наедине — ему пришлось ради этого выходить из дома тайком, через окно. Ночью. Они набросились друг на друга сразу же, как поняли, что им никто и ничто не помешает. Дин только ради этого и ожидал столько времени. Только ради этого и медлил с пробуждением. Ему нужен был хотя бы один поцелуй. Хотя бы один.       Он получил его. И этот поцелуй, он… опьянял похлеще всякого алкоголя. Кружил голову, сводил с ума, согревал душу. Дин понял, что всё вокруг нереально, что это всё — навязанный джинном бред, но он хотел остаться в этом бреду как можно дольше. Насладиться всем тем, что жизнь у него отняла. Хотя бы ненадолго. Целовать Джона до самого вечера. Засыпать и просыпаться в его объятиях и не скрывать это ни от кого. Отдаваться ему на чистой, мягкой кровати, долго, безумно долго, а не перепихиваться украдкой, чтобы не дай бог Сэм не застукал. Джинн подарил это ему, пусть даже и отнимал у него взамен жизнь. Он планировал очнуться, разумеется, но не сейчас. Ему нужно было ещё немного поиграть в Гамлета-извращенца. Чтобы потом вернуться к унылым будням, к своему бессмысленному существованию. В благодарность он оставит джинна жить. И даже может быть иногда будет встречаться с ним, чтобы поить его кровью и получать взамен яд и иллюзии. Джона.       Он слишком долго не решался прервать этот поцелуй. Может, ему хотелось продолжить его, может, он просто хотел, чтобы он длился бесконечно долго. Он не был готов вернуться в кошмар. Только не сейчас, когда грёзы стали особенно сладкими. Не сейчас.       И однако же… с осознанием того факта, что все эти обычные, простые, лишённые всякой дряни события — нереальны, на ум пришёл вопрос, постоянно отгоняемый, но возвращающийся, подобно бумерангу.       А настоящий ли с ним Джон? А настоящая ли слишком легко смирившаяся с природой их отношений Мэри? Сэм-то точно поддельный, Дин об этом сразу догадался.       И если всё это — иллюзия, обман… имело ли смысл здесь оставаться? Имело ли смысл продолжать держаться за него, целовать, звать того, кто больше никогда не явится на зов? Что с ним на самом деле творилось? И сколько ему оставалось до того, как этот… сон… закончится, и всё снова рухнет, умрёт, обернётся в прах, а мир снова примет свою привычную ненавистную серую форму?       Нет, с ним не Джон, а лишь его бледная, безжизненная тень. Настоящий Джон сгорел, и вовсе не от страсти, а от обычного огня. Пора было с этим смириться. И перестать искать ему замену. Потому что его ничто не заменит. И никакая копия, даже самая точная, не сравнится с ним.       И всё же… Почему Дину было так трудно оторваться от него… и проснуться?       «Это не он. Это не он. Это не он».       Память была права, а глаза бессовестно врали. Как и сердце, бьющееся в десятки раз быстрее обычного, и кожа, ощущающая жаркие прикосновения, и уши, слышащие вдохи и выдохи и сердцебиение, и нос, чувствующий запах пота, а не…       Нет. Не думать об этом. Оставить псевдо-Джона. Оставить сейчас. Бежать от него так же, как настоящий Джон ни раз убегал от Дина, пока был жив. Скрыться и забыть. Излечить свою боль. Утопить в алкоголе, крови врагов, информационном мусоре. Заглушить мысли музыкой. Перестать быть собой.       — Я люблю тебя, отец, — прошептал он Джону на ухо, а затем один последний раз поцеловал его в шею, и добавил: — Прости.       Эта фраза была бы вполне себе невинной, будь она произнесена в другом контексте. Не будь при этом одновременно задеты самые уязвимые участки тел и самые же уязвимые фибры душ. У здоровых на голову людей эта фраза никогда не звучала во время любовных утех.       — За что? Что ты собираешься…       Одним титаническим усилием он всё-таки смог заставить свой разум пробудиться ото сна.       И однако же, когда Дин всё-таки открыл глаза, было поздно, слишком поздно. Он из последних сил попытался оказать сопротивление, но в силу потери такого безумного количества крови мало что смог сделать. Джинн очень скоро завершил свою трапезу и выкинул мёртвое тело подальше от себя. Как пустую банку из-под пива. Некоторые люди были очень вкусными, и он бесконечно жалел о том, что нельзя выбрать одного и питаться им до конца своего существования. Но что поделать? Люди смертны, джинны же живут вечно.       По-крайней мере, конкретно этот джинн так думал, пока судьба не свела его с Сэмом и Бобби. Они и положили конец этой его вечности. Вот только Дина это не вернуло.
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.