ирония

У нее острые плечи и тонкие руки буквально усыпанные веснушками. У нее светло-зеленые глаза, как у ведьмы из дурацких сказок. Она рыжая словно та* всадница Апокалипсиса, из странной книжки про ангела и демона. Она мило улыбается и у нее старомодное имя. — Барбара. Барбара Гордон. Дик чувствует себя максимально глупо, он от чего-то краснеет и борется с дурацким желанием коснуться огненно-рыжих волос Бэтгерл. — Я — Дик Грейсон. — И ты еще будешь говорить мне про старомодные имена? В зеленых глазах Барбары — нет, это слишком длинно, Бабс будет звучать лучше — пляшут веселые чертики. Грейсон так и не решается коснуться ее волос, жест кажется чересчур личным. Даже после того, как они узнали тайную личность друг друга. На них чья-то дурацкая, неподходящая им по размеру одежда, на носу маячит серьезное расследование, но… это кажется все не совсем важным на фоне руки Барбары в руке Дика. Там, внизу звучит музыка, слышен смех нормальных, обычных подростков. Там, на первом этаже можно притвориться таким же как эти ребята. Таким же максимально обычным парнем в компании самой очаровательной рыжей девчонки в мире. Всего на пару минут, а потом… потом личины Робина и Бэтгерл берут верх над ними, а серьезное расследование о Шляпнике и наркотиках, наконец дает свои плоды. * Ей в память, буквально на чертову подкорку въедаются эти синие, слишком серьезные для подростка глаза. Нет, не цвета моря. Цвета ночного неба. Глаза старика на молодом лице. Барбара запоминает неуместные и немного неловкие подколы. Паркур с крыши на крышу, словно у этого неугомонного парня есть крылья. Запоминает яркий, аляпистый костюм Робина и темные волосы, находящиеся в вечном состоянии творческого беспорядка. Она запоминает Робина… Но влюбляется окончательно в Найтвинга. И в этом есть какая-то странная ирония. (Ну не может же один и тот же человек быть настолько разным?) Может. И снова ирония. Бэтгерл впервые теряет контроль при Робине, избивая Шляпника так, что на том живого места не остается. Желтые перчатки перепачканы в крови, которая кажется неестественной яркой и какой-то неправдоподобной. Шляпник тихо стонет от боли, не в силах пошевелиться… Барбара помнит смесь легкой паники и отвращения в темно-синих глазах напротив. Помнит как ужаснулась от собственных действий и… помнит, как несмело вложила свою ладонь в руку Дика с вопрос: — Напарник? — Напарник, — вторит мальчишеский голос с полуулыбкой. И почему-то это простое слово звучит как обещание вечной дружбы. Или может чего-то большего. (Кто же теперь теряет контроль, а Найтвинг?) * — Дик? — Да, Бабс? Девушка не смело целует Найтвинга в губы и попутно снимает с чужой головы корону Красного рыцаря. — Мы же друзья? И в этом чертовом вопросе буквально сквозит несколько иной смысл «дружбы».