***
— Ничего больше нет… Остается лишь гнить… — тихое пение эхом разносится по холодной пещере. Любопытные старики и дети лишь изредка поглядывают в ту сторону. Это депрессивное состояние Вей У Сяня уже заметно напрягало. Всегда улыбчивый, свободный жизнерадостный, он будто таял на глазах. И никто не ведал причины. Почти. Цзян Чэн бежал. Бежал уже долго, очень долго. Его легкие разрывались, а сердце глухо отдавалось в груди с каждым шагом. Лететь было бесполезно, да и на чем? Свой любимый Сань Ду остался в пристани лотоса, на попечение немногочисленным горничным. Но это волновало его в последнюю очередь. Причиной столь внезапной «пробежки» было недавно полученное письмо от названного брата. В нем Вей Ин не увиливал от ответов, писал размашисто и небрежно, будто в бреду. Содержание и правда было спорным: письмо из тридцати пяти одинаковых фраз. «Не хочу больше жить» — слова были написаны в спешке, а бумага солоноватая от слез. — Он бы не стал с таким шутить, — прошептал Цзян Чэн, давая себе десять секунд одышки и падая на колени. Это то и проблема. Вей У Сянь никогда не шутил над смертью. Он мог шутить над чем угодно и над кем угодно. Кроме смерти. Но нитку размышлений прервал едва слышимый звук. Даже не звук, а чистое и прозрачное пение Старейшины Илин. — Мой закончен рассказ, ты на мне точку ставь… — любой бы отметил, что у исполнителя прекрасный голос. Но Цзян Вань Инь слышал далеко не это. Вей Ин часто пел при нем, и последний уже мог определить настроение Старейшины по одной лишь интонации, но такую слышал впервые. Слабый голос был пропитан отчаянием и грустью. Так пели птицы, пойманные охотником или русалки, оставленные гнить на суше, но не Вей У Сянь. — Не прощай ничего, не пускай никого. Цзян Чэн медленно подкрадывается к пещере, тихо подпевая возможно последней песни брата: «не покидай…» — Оставь меня — голос предательски дрожит, а от слов шиди глаза становятся красными и влажными. Они продолжают петь, сочиняя строчки на ходу, вкладывая в эту песню все свои силы и Илин наполняется грустными куплетами последней песни. Вей Ин уже открыто плачет, падает на колени и произносит осторожные строки — Не хочу больше жить. Для чего, скажи? Цзян Вань Инь не выдерживает. Он бросается к брату, обнимая его за талию и вдыхая родной запах. Ну вот, теперь и он плачет. Вей У Сянь медленно поглаживает шиди по спине, продолжая отрывисто напевать незнакомую мелодию, будто пробуя ее на вкус. Спустя некоторое время в районе его груди раздается жалобный голос: — Скажи, я могу тебя остановить? — с нескрываемой надеждой вопрошает Цзян Чэн. — Я действительно сожалею. — эти слова раздирают глотку и вырывается наружу, оглашая приговор многим судьбам. — Тогда позволь… Позволь сопроводить тебя, позволь побыть с тобой подольше! На это Вей Ин лишь грустно улыбается и встает, беззвучно направляясь к самодельному подобию стола из камня, на котором уже покоится пузырек с ядом.«Придет конец» Придет конец. «Страшно ведь?» Не страшно мне. «Продолжай же идти» Но на месте стоять, «Буду ждать впереди» Продолжать буду я.
Два брата тихо сидят за столом, не отводя друг от друга взгляд. Цзян Чэн хочет его забрать. Увезти, удержать, но не отпускать. Вей Ин видит страх брата и безмолвно кладет свою руку на его, даря последние крупицы заботы, что у него остались. «Мне не страшно, мне не страшно, мне не страшно» — твердит он себе, поднося пузырек ко рту. Яд не обжигает горло и не вызывает отвращения. Не знай, что там, многие наверняка приняли бы его за обычный отвар трав. Следующую строчку они произносят в унисон: «Конец всему». Мысли путаются, мозг упорно теряет силы, а язык путается и не слушается своего хозяина. Смерть наступила почти мгновенно. Остались лишь тихие слезы Цзян Чэна, еще сжимающего слегка теплую руку. — Ты замрешь навсегда… — это уже мало напоминает песню, скорее еле уловимое бормотание среди горьких рыданий отчаявшегося человека — У меня на руках… Новость о том, что Старейшина Илина мертв, разлетелась поразительно быстро. Самый страшный и опасный темный заклинатель покончил с жизнью. Ха-ха. Как иронично. Но вот не всем было до смеха: в тот день тишину в Облачных Глубинах прорезал тихий вой. Свитки беспорядочно валялись на полу, а недопитая фиала с чаем была в порыве опрокинута и разбита. Лань Ван Цзи был опустошен. Как? И главное зачем? Он не плакал так долго, но вот уже одинокая слеза скатилась по беспристрастному нефритовому лицу. В тот день само небо выразило глубокое сочувствие, орасив многочисленные поля сильным дождем. В Пристани Лотоса дела шли не лучше. Цзян Янли уже два часа билась в истерике, не подпуская к себе никого. Ее любимый брат, ее семья… Это была ужасающая новость для всех тех, кто знал настоящего Вей Ина. Того, кто был готов прийти на помощь любому, того, кто ценил достоинства и не высмеивал недостатки, того, к кому были обращены тихие строки главы ордена Цзян. — Не смогу все забыть, буду вечность тебя ждать…Конец всему